Великая жертва

Гилберт утром проснулся рано. И удивлено уставился на кенара за окном. — А мы разве Прушу с собой​ брали? Ему ответила тишина. Кроме него и потягивающейся на одеяле Сильвии в комнате никого не было. Гилберт, вздохнув, пустил птичку, насыпал ему корма и пошел искать Феликса. Тот самый мороз, который настиг их ночью, ни на градус не повысился к утру. Наоборот, стало еще холоднее до такой степени, что пар изо рта становился уже не прозрачно-серым, а густовато-белым и исчезал в воздухе не так быстро. Гилберт обходил всю территорию. Проходя мимо сквера он заметил колышки, вбитые в землю по периметру вокруг кедра. Видимо, рабочие по наказу Эльзы решили приступить к защите дерева с самого утра. — Блин, где мое Солнце, холодно до безобразия, — Гилберт, вздохнув, пошел к беседке, там все равно следовало убрать все до конца. Возможно Хедервари, занимаясь планировкой санатория, нарочно не устанавливала "чудо-кнопку" в беседках, дабы люди могли сами все организовывать и доводить все до конца. Застекленная беседка радостно приняла продрогшего альбиноса в теплую духоту. От такой резкой смены температуры щеки Байльшмидта покраснели. Гилберт, осмотревшись, принялся таскать посуду к раковине, благо такая имелась в беседке. Помыв посуду, он расставил ее сушится и, взяв пакеты, пошел выносить мусор. Посуда в основном делилась на посуду Франциска и посуду из столовки. Отделив одну группу от другой отмытыми шампурами, Гилберт огляделся в поисках еще чего-то незаконченного. Он даже заглянул под лавку в поисках местных жителей. Найдя их в целости и сохранности он пошел в павильон для танцев. Какого же было его удивление, когда, открывая дверь здания, он услышал музыку. В это время даже их с Элем тренировки не начинались. Однако факт оставался фактом и здесь действительно кто-то был. Славянский фолк на умеренной громкости лился из динамиков. Ритмичный и зажигательный, он сам напрашивался, чтобы под него танцевали. Феликс, в майке с рукавами до локтей, бриджах и чешках танцевал один явно парный танец. И, судя по тому, как он кружился, вытягивал к невидимому партнеру руки и бесшумно и плавно двигался по залу, он был на месте девушки. Гилберт подхватил его на очередном такте и позволил ему вести. Лукашевич, не ожидая такого нападения, передернулся всем телом и оттолкнул его от себя. — Kurwa! Да ты... ты... — от испуга и шока он не находил слов. Всхлипывая заложенным носом, он приложил руку к груди, пытаясь унять быстрое сердцебиение. Другой рукой он лишь отмахнулся, так и не придумав, какими ласковыми обозвать Байльшмидта. — Прости, что напугал... — Гилберт протянул ему платок. — Неужели тебе так нужен этот тотальный элемент неожиданности? — блондин взял платок, но не знал куда его применить. — Я типа думал, что ты его в допросной любишь на преступниках применять, а ты типа вообще его везде используешь. Маньяк. — Прости. Так получилось, — Гилберт усадил его на подоконник. — Проснулся, а тебя нет, пошел икать. Кедр кстати стали обносить от ветра, в беседке я помыл посуду. — Ага. То есть только потому, что мне захотелось проветриться из-за бессонницы, ты решил меня типа так проучить? Мне надо было поднять тебя в полпятого и попросить плюшевого мишку с теплым молоком? — потрясение медленно уходило. — Сам сказал, что ты мне не старший брат. Гилберт опустил глаза. — Прости, я понял, — он пошел на выход. — А мы разве не договаривались типа сегодня убраться в беседке вместе? — Я тебя искал, нервничал, а мытьё посуды успокаивает, только она быстро закончилась. Паучки на месте. Ты Прушу не выпускал? А то он сегодня за окном был. Я его вроде не брал... — альбинос вышел. — Задал вопросы и смотался. Как тотально тактично, — вздохнул Лукашевич, надевая поверх своей танцевальной одежды теплые вещи и переобуваясь. В этом разногласии, на этот раз, блондин не считал себя виноватым, но тяжелое и болезненное чувство в животе все равно появилось. Ведь и правда, разбуди он Гилберта пару часов назад и попроси защиты, все было бы иначе. — Дурак. Если решил напугать, то пусть хотя бы проделывал тотально все этапы: напугал, поржал, поддразнил, убежал, а не: напугал, извинился, задал вопросы и проигнорировал мое мнение, ушёл... Пультом управления он отключил магнитофон и вышел на улицу. Гилберт стоял у кедра и смотрел, возможно ли его стянуть. — Почему же я не удивлена, что ты будешь первым, кто очухается сегодня, — Элизабет протянула альбиносу чертеж. — Зацени, купол для нашего волшебного дерева. — Шикарен, но я не первый, первым был Феликс. Ты не в курсе, падре в норме или он наклюкался со Стефаном по полной? — Я пыталась его разбудить, — призналась шатенка. — Аличе приснился покойный дедушка, и она себе место не находит. Что он ей говорил или что делал я не знаю, она ничегошеньки не сказала. — Понятно, значит попроси ее одеться. Скажи, что через полчаса я отвезу ее и Феликса в город, — Гилберт пошел вновь искать Феликса. В одиночестве на улице сидеть Лукашевичу не хотелось, так как холод не располагал к умиротворенной обстановке. Он пошел в комнату и на всякий случай, если вдруг там будет Гилберт, решил зайти громко и резко, дабы проучить Байльшмидта. Однако своим криком: "А пистолет даже с предохранителя не был снят!" он даже не обратил на себя внимания кенара и кошки — единственных обитателей комнаты на данный момент. — Из меня такой же бугимен, как из Эдуарда хиппи, — Феликс достал пакет с едой — то, что осталось от пюре и овощного салата. В дверь постучали. — Входите на свой страх и риск. У нас тут агрессивный кенар, за него не отвечаю! — Это я, — Гилберт вошел в комнату. — Собирайся, отвезу вас с Аличе в город, падре не в состоянии вас принять. — Аличе с нами? — удивился Лукашевич и тут же достал еще одну тарелку. — Ты типа поел бы перед выходом. — Спасибо, а ты? — Гилберт посмотрел на него. Блондин указал на свою тарелку. — Я себя тотально не обижу. — Только у нас на все про все пол часа, иначе не успеем на службу. — Тогда не болтай, а завтракай, — заключил Феликс. Гилберт съел все быстро. — Я одеваюсь? — Одевайся да тотально потеплее. На улице типа холодно аж жуть. Я не хочу, чтобы ты заболел. — Хорошо, хорошо, но с твоего позволения в храм я не пойду, — Гилберт надел куртку. — Понимаю. Я тебя тотально не заставляю, — Лукашевич надел свитер потеплее и замотал шею шарфом. — А чем будешь заниматься весь час? — В машине посижу, планшет с собой возьму и вобью все, что вчера узнал. — Работать значит в воскресенье типа удумал? — вздохнул блондин. — А что такого? Так и время скоротаю, и дело сделаю. — Твое право. Пойдем, а то Аличе типа наверно уже замерзла. Аличе они встретили выходящей из комнаты. — Готова? Тогда едем. Вас в один храм? — Мы ведь оба католики, так что да, — кивнула Аличе, закрывая дверь. За эти несколько мгновений Феликс успел немного рассмотреть комнату. И был тотально поражен ее роскошью. — Что ж, идемте. Если хотим успеть на службу, нужно ехать. В воскресное утро дорога практически пустовала, что позволило им быстро доехать до города. Феликс продиктовал Гилберту адрес, где находится ближайший костёл, так как до храма, куда он обычно ходит, они могут не успеть доехать, ведь рядом расположены большие круглосуточные гипермаркеты и рынок, работающий только утром. Дольше всего Байльшмидт искал место для парковки, так как у обочины вблизи храма все было занято. — Я подожду вас тут. Он нашел место напротив костёла. — Без пяти, — посмотрел на время блондин. — Тотально успеваем. Они вышли из машины, быстро перешли дорогу и уже совсем скоро скрылись за большими дверями костёла. Гилберт стал забивать данные, полученные от Варгаса. Было три видео и несколько фотографий разных комнат. Несмотря на то, что это была скрытая съёмка, качество и четкость были великолепны. В первой квартире был вздорного вида старик, который наорал на курьера, не дав тому даже слова вставить, и захлопнул перед носом дверь. В его прихожей не было ничего примечательного: все было в стиле стариковского консерватизма вплоть до портрета вождя вместо иконки и проеденного молью, выгоревшего неопределенного цвета пальто. Гилберт усмехнулся. Ворожила, как выразился Ловино, была простой стереотипной цыганкой, с большими золотыми обручами-сережками, в черном кружевном платье с красными цветами, длинными черными кудрявыми волосами и проникновенным взглядом. Ее квартира больше напоминала кибитку с пучками трав и жаровней, на ветке сидел ворон. Не грач, не галка и не ворона, а именно благородный ворон. Но даже среди всего этого хлама Гилберт не нашел ничего, чтобы хоть как-то привязать к секте, либо к той информации, полученной от проститутки. Оставался последний адрес. Печальная женщина с аристократической внешностью вежливо известила парня, что тот ошибся дверью. Гилберт сразу не понял, почему Ловино окрестил ее учительницей. Он несколько раз просматривал видео, цепляясь за любые мелочи в интерьере. Взгляд, хоть и печальный, но оочень походил на директорский, когда тот читал нотации. Лишь с третьего раза в зеркале он увидел отражение девушки. Мгновенно он узнал в ней ту самую плачущую блондинку из тех снов, что мучили его, пока он не переехал в санаторий. Все видео были подписаны адресами, где проводилась скрытая съемка, так что найти эту красавицу не составляло большого труда. — Так, нашли, только что дальше? Моих снов для обвинения не достаточно... — Гилберт вздохнул. А для обвинения в чем? По сути, кроме проституции, она ни в чем не виновата. Она не специально ведь стала объектом желаний сектантов. Ее не обвинять надо, а спасать. Спасать также, как он спас Ольгу. Он задумался. Как к ней подступиться и переманить ее на свою сторону, Байльшмидт не знал. Однако знал, кто в этом ему поможет. Его отвлекли Феликс и Аличе. — Что-то интересное отыскал? — спросил Феликс, учитывая, что его друг опять глубоко задумался. — Да, эту идиотку нашли, но как дальше быть... — Как-как, — передразнил блондин, — спасаем ее, конечно, от этих убийц! — А они ищут следующую, потом мы спасаем ее... Господи, да так бесконечно будет продолжаться! — Ладно, — Лукашевич отступил. — Тогда спасем ее от неверного выбора. — Она его уже сделала, успокойся, — Гилберт вздохнул. — Свозить вас еще куда-нибудь? — Точно сделала? — прищурился Лукашевич. — Тотально окончательно и бесповоротно? — Нам больше никуда не надо, — Аличе выглядела намного лучше. — Лучше поскорее домой. Эльза без меня наверно скучает. — Сделала, — Гилберт поехал в санаторий. — А вот у тебя бы тотально получилось переубедить ее. Ты тотальный мастер отстаивать свое мнение, — Феликс смотрел вперед. — Феликс, если я туда сунусь, будет три свежих трупа. И расследовать все будешь ты. Хорошо, мы живы, я ее переубедил, а дальше куда? — А дальше устроим засаду с приманкой. — С какой? Я буду изображать беременную дуру? — А ты блондин с женственным лицом? — Солнце, нам нужна беременная баба, которая согласиться рисковать вместо этой дуры, таких нет. Даже ты не сможешь стать жертвой. Они почувствуют тебя и прибьют. — А что тогда предлагаешь ты? — с интересом посмотрел на Гилберта блондин. — Я типа имел ввиду, что можно ее переубедить, но попросить играть роль Великой жертвы. — Аличе, объясни ему этот вопрос с точки зрения женщины, — Гилберт посмотрел на девушку. — Видишь ли, если мать приняла своего ребенка, рисковать его здоровьем она ни за что не будет, — проговорила девушка. — А что тогда предлагаешь ты? — повторил свой вопрос Феликс, но уже тише. — Ждать, ждать, а потом накрыть их всем скопом. Так, что б не отвертелись, — Гилберт посмотрел на блондина. — Если мы сейчас начнем шевелиться, то они ее спрячут, не досуг им искать другую. Если накроем фабрику, то они повторят жертвоприношения в другом месте, и не факт, что задействуют по одному человеку. — Ничего из твоего плана тотально не изменилось, — вздохнул Феликс. — Тогда типа зачем ты вообще ее искал? — Хотя бы для того, что б они ее раньше не грохнули. — По идее они ее вообще типа должны принести в жертву зимой. Мы же с тобой типа смотрели астрономические даты. — Смотрели, но принесут они ее именно 31. Хмырь ждать не будет, именно поэтому он окучивал, окучивает и будет окучивать эту дуру. — Тогда типа почему ты думаешь, что они убьют ее тотально раньше? — недоумевал Феликс. — Если попытаться ее забрать, они либо ее убьют, либо найдут другую. — Так, а до этого ты зачем ее искал? — вновь и вновь задавая вопросы и не получая на них четкого ответа, Лукашевич чувствовал себя тотально тупым. — Затем, чтоб знать, кого спасать ТАМ, во время обряда. — Я это и хотел услышать типа с самого начала, — облегченно вздохнул блондин, понимая, что дело не в его тупости. Гилберт замолчал, до него ни как не могло дойти, от чего такая ненависть к ребенку. Феликс тоже затих, но думал совершенно о другом, не касающегося работы: почему ему вдруг внезапно стало так трудно общаться с Гилбертом? Довезя их до санатория Байльшмидт пошел в душ. Мысли путались, спина после долгого сиденья болела. Феликс, пока ждал его, заметил незначительное изменение в комнате. Фотографии, стоящие на полке, были переставлены местами. В комнате кто-то был, но раз Пруберд и Сильвия спокойны и безмятежны, этот кто-то — свой.