Великая жертва

Гилберту не спалось. Жесткая ледяная койка и пододеяльник без одеяла — что еще можно ожидать от карцера? Темная ночь была спокойна снаружи, но в обитом железом здании звуки не стихали. В конце коридора орало радио вперемешку с храпом старика. Эль совсем не слышно сопел на соседней кровати, запихнув в пододеяльник свои вещи, чтобы было теплее. Но Гилберт слышал еще что-то. Чей-то голос в своей голове. Смутно знакомый, с растягиванием шипящих звуков, этот голос разговаривал с ним, правда, находясь в полудреме мальчик не понимал о чем. — Проссснисссь, ну же! — голос пытался его добудиться. Гилберт сел, протирая глаза и, щурясь, огляделся. — Сссовссем меня забыл? — голос словно улыбался. — Как ты? — Отстой полный, — хрипло ответил вслух простывший от уже третей холодной ночи в карцере Байльшмидт. — Потерпи. Я приеду. Гилберт наконец вспомнил, кому принадлежит этот голос. — Стефан! — воскликнул своим осипшим голосом альбинос, но потом боязливо посмотрел в сторону Эля, боясь, что разбудил его. Но вроде как пронесло. — Мальчик мой, сссовссем расссхворалссся... — Это ничего. Элю, вон, весь день было плохо. Но мы справимся. Гилберт старался говорить шёпотом, а потом понял, что можно и вовсе не говорить, а отвечать мысленно. Это лучше: никто не подумает, что ты странный, и мешать ты тоже никому не будешь. Ах, как Гилберт хотел перестать быть помехой... *** — Ты обещал, что придешь раньше, — вампир нагло игнорировал современные способы общения. — Нассколько раньше? Гилберт вздрогнул. — Скоро. Потерпи. — Подумал он. — Я рад, что ты не передумал, — усмехнулся Калиш. — Позвони, как осссвободишься. Я поссставлю пирог в духовку. — Хорошо, позвоню. — Альбинос уставился в окно. — Как девчонка? — Она выглядит сссчассстливой. И во всссем благодарит тебя. — Мелкого забрали или он все еще у тебя? — Всссе еще на ужине. Есссли поторопишьссся, сссможешь уссспеть вссстретить всссех. — Хорошо, потороплюсь, — улыбнулся Гилберт. Феликс удивленно уставился на друга. Сначала он решил, что Байльшмидт вновь видит призрака, который является только ему, но теперь, когда тот улыбнулся окну, понял, что это что-то другое. Но вот что именно, Лукашевич не знал. — Ты как? — обратился к блондину Гилберт. — Не устал? — Устал, — кивнул Феликс. — Точнее тотально отвык от работы. А ведь только на полдня вышел. После отпуска ни за что типа больше себе не позволю так много прогуливать. — Это говорит о том, что ты еще не в норме, и Яо прав, не выписывая тебя. — А я чувствую, что я тотально в норме, — повторяя дважды "я" и делая на нем логическое ударение ответил Лукашевич. — А я думаю Яо виднее. — Альбинос улыбнулся. — Ну и пусть. Виднее, не виднее, но на работу я выйду, вот, — вскинулся блондин, показывая Гилберту язык. — Упрямый ослик... — тот откинулся на стуле. — Да-да, — довольно ухмыльнулся Феликс. — Тотально так и есть. — Мой любимый ослик. — Ну это, типа, иа-иа тогда, — спародировал осла Лукашевич. Уже какая пародия по счету ему удавалась на ура. Гилберт рассмеялся. — Тебя подвезти к бабульке? — Подвези, — согласился блондин, вспоминая поговорку о лошадиных зубах. — Завтра забрать от нее? — Я завтра выхожу тоже на полдня, но типа в первую половину. Чтобы тебе типа не сжигать топливо, подвезешь до санатория во время обеденного перерыва. — Хорошо, согласен. — Гилберт стал убирать дела. Феликс бывал в кабинете Байльшмидта частым гостем и знал, где есть пустые папки, в которые можно запихнуть все свои документы. Вот только все они были одинакового серого цвета и отличить их будет довольно сложно, если они будут лежать рядом. Поэтому Лукашевич поставил свои папки ниже. — А где твои чудесные розовые стикеры? — Гил поднял бровь. — Ай, посеял где-то, — отмахнулся блондин, набирая в пластиковый стаканчик воду и поливая диффенбахию. — А Мэтью её так и не забрал... — вздохнул Гилберт. — Так он же типа пока что в санатории, у него тотально нет возможности. Не повезешь же ты его сначала туда, а потом обратно в город? Я уж как-нибудь за ней присмотрю, пока вся эта переделка не закончится. — А он мне, так кажется, её и не заберет. — Почему? Ему придется метаться между ней и Огоньком? — Нет, просто куда он её денет? У Кёллеров нет места для такой бандуры, в санаторий разве что ли отвезти... — Гил с тоской посмотрел на цветок. — Отвези. Там садоводы всяко лучше тебя, — Феликс погладил растение по большим листьям. — Давай я тебе тотально помогу снести. — Давай завтра... — Гилберт зевнул. Лукашевич пожал плечами. — Как хочешь, — он погладил другие листья. — Потерпи, малышка, скоро у тебя будет дом тотально лучше и заботливее этого. — Ну вот, и тут я изверг, — вздохнул Байльшмидт. — Это просто не твое, — блондин подошел к Гилберту и погладил по спине. — А где типа ты еще считаешь себя типа извергом? — За братом не уследил, тебя в неприятности втянул... — Гил посмотрел на блондина. — Это тотально не то. За такое извергом нельзя назвать, — не согласился Феликс. — А как? — Гилберт устало потер виски. — Самонадеянным, — не колеблясь сразу ответил Лукашевич. — Да, наверно, — вздохнул Гилберт. — Не переживай. Ничего плохо не случилось ни с Людвигом, ни со мной. Тебе нечего так себя корить, — продолжал гладить его по спине блондин. — Спасибо, но это малое утешение. — Что мне еще сделать для тебя? — Феликс хотел вернуть Гилберту настроение. Он уже корил себя за то, что ляпнул не подумав и вообще что подошел к растению. — Все хорошо, спасибо, солнышко мое, — Гилберт его обнял. — Я типа серьезно. Я тотально хочу тебе помочь. — Феликс был обеспокоен. — Я люблю тебя, ты рядом, что еще нужно? — альбинос уткнулся в него. — Не знаю. Сам только что сказал, что тебе этого тотально мало, — Лукашевич не сводил глаз с часов, ожидая, когда наконец рабочий день можно считать полностью оконченным. Гилберт вздохнул. — Я не постоянный, прости. — Все в порядке. Если мы будем жить вместе, мне нужно тотально привыкнуть к твоим перепадам настроения. Это тотально хорошая тренировка, — улыбнулся блондин. Стрелка наконец встала на нужное место. — Все. Теперь домой. — Поехали. — Гилберт притянул его к себе. Впервые за несколько недель доработав до конца рабочего дня, Гилберт заметил, что поздний вечер безоблачный и усыпан белыми звездами. Возможно просто повезло с погодой, а может быть всему виной был Феликс, сидевший рядом на пассажирском сидении. Гилберт довез его до съемной квартиры. — Может все же домой или тебе нужно так к бабуле? — Надо, — вздохнул Лукашевич. — Мне не нужны спокойные ночи... Ты типа справишься без меня одну ночь? — Справлюсь, а что с бабулей ночи спокойные? — заинтересовался Гилберт. — Не только ночи. Все сутки напролет с трех сторон тотальная услада для ушей окружает, — блондин вышел из машины, но к подъезду еще не направлялся, разглядывая то звездное небо, то свой темный балкончик на первом этаже, то машину Гилберта. — Что-то не так? — Гилберт подошел к нему. — Ты меня разбаловал своими тотальными квартирами и санаториями, — признался Феликс, усмехнувшись. — Я типа всегда знал, что живу не во втором классе, даже не в третьем, но теперь, после всей той роскоши, я понял, какая это все-таки тотальная жопа. — Прости, но и я не всегда там жил. Было время, когда пределом мечтания была комната у такой бабули. — А я не всегда жил типа в подобном захолустье, — он медленно подошел к двери. — Но это тотально лучше, чем не жить вовсе... Он обернулся к Байльшмидту и улыбнулся: — До завтра. — Я уже знаю тему Волшебной ночи, — Гилберт ему помахал. Лукашевич скрылся за металлическими дверями. — Твое раньше давно кончилосссь, — Стефан был расстроен. — Не люблю, когда ты лжешь. — Раньше — это сейчас, а не в час ночи. — Гилберт опустился устало на сиденье. — Стеф, а вампиры ревнивы? — К чему или к кому? — А что, это принципиально? Например ты к Феликсу? — Это бессмыссленно, — рассмеялся вампир. — Он ведь лишь на время. Я — навсссегда. — Наверное да. — Гилберт завел машину. — Буду через полчаса. — Отлично. К этому времени я закончу твой пирог, — Стефан прервал их телепатическую связь. Гилберт порулил к Стефану. Ночные улицы понедельника были живы и активны. Мигали кислотными цветами вывески, блестели в свете фар фликеры на куртках прохожих, машины умеренно двигались по дороге, не создавая пробок. Лишь у подъезда к кладбищу помехой стал шлагбаум, который сторож опустил прямо перед капотом гилберовского Гольфа. — Стефан, меня не пускают, — проговорил Гилберт. Вампир удивился: — Ты ведь никогда не оссстанавливался перед трудносстями. Почему тебя ссейчасс волнуют какие-то мелочи? Ты проссто не хочешь ко мне? — Я уточняю методы их решения, — Гилберт протянул сторожу банкноту. — Видишь ли, есть множество способов. Вот я и уточнил, какой мне использовать. — Ты взросслый и умный, можешь и ссам прийти к решению. В конце-концов, сскажи, что приехал к чудаку, что живет на окраине кладбища. — Да собственно я уже у крыльца, припаркуюсь и буду. — Гилберт отключился. Он умудрился заскочить в антикварный магазинчик и потому шел не с пустыми руками. Калиш ждал его в холле. Особняк изменил свои коридоры и напротив гостиной пролегала красно-бордовая длинная галерея, в конце которой была большая дубовая дверь. — Привет, — Гилберт протянул ему коробку обвитую атласной лентой, — это тебе. Осторожно, хрупкое. — Сспасибо. Сгорбленная тень переняла коробку, выступая в качестве подставки. Стефан развязал ленту и открыл крышку. Там лежали бокалы из тончайшего стекла расписанные в ручную. — Я их специально выбирал. — И как же из них пить? — усмехнулся Стефан. — Лишь для крассоты только. Ты голоден? — Безумно. Ну для пить я тоже привез, — он подал более современные бокалы в обычной упаковке. Вампир ушел в столовую, зная, что Гилберт и без приглашения последует за ним. На этот раз дом обустроил столовую в викторианском стиле, только вместо сочетаний кремовых и бирюзовых тонов она была оформлена в черно-красных, за исключением позолоченных ножек стола и стульев. Стол был накрыт на две персоны, но лишь с одной стороны стояла тарелка и столовые приборы. Гилберт вопреки ожиданиям пошел мыть руки. — Гигиена превыше всего, — поднял он палец, пройдя в столовую. — Вам шейку или ручку? Стефан осмотрел его. — Ты вымыл только руки. Выбор очевиден. Но для начала поужинай. — Ну, если я поужинаю, то смогу помыться весь, — Гилберт улыбнулся. — Пожалуйсста, — вампир расставлял бокалы над камином. — Ссегодня твоя ночь. — Ммм, романтично звучит. — Гил сел за стол. — Тебе ссс некоторых пор это ссстало сссильнее нравится, чем раньше, — продолжал улыбаться вампир. — Помнишь запланированную программу? — Помню. А попозируешь мне нагим? — с интересом посмотрел на него Байльшмидт. — И с крыльями. — Всссе, что захочешь. Но для начала я хочу, чтобы ты увидел кое-что. Не обидишьссся, есссли узнаешь, что ты не первый мой художник? — Я знаю, сколько тебе лет. А ты чертовски привлекателен. Показывай. Стефан не двинулся с места. — Доешь, — коротко приказал он. — Я так быстро не могу, — едва не подавился Гилберт. — А быссстро и не надо. Один из прислужников подал Байльшмидту стакан воды. Тот запил. — И где мой тортик? — капризно спросил альбинос. Алая скатерть задвигалась, словно лента на кассах. Пустая посуда поехала к краю, но звона разбитых тарелок и рюмок не было. На их место приехал сам пирог. Стефан не украшал его так масштабно и изящно, как Аличе, но все же проявил креативность в украшении. — Хм, креативность пять, подача пять, давай дегустацию, — Гилберт улыбался. — Может еще и дневник принесссти для отметки и росссписсси? — вампир ловко орудовал ножом, и разрезал торт на тринадцать одинаковых долей. — Нее, я не Бервальд, это только швед требует зачетки. Давай скорее, а то слюной изойду. Вампир услужливо поставил перед ним блюдце с кусочком торта. — Я рад этому. — А если захлебнусь? — с укором посмотрел Гилберт. — Я сссделаю тебе иссскусственное дыхание, — Стефан не медлил с ответом. — Не логично, слюни-то в легких будут, — он взял ложку и стал пробовать. На этот раз Калиш не ответил и молча ждал, что скажет альбинос о пироге. Гилберт блаженно улыбнулся, даже если бы он захотел, скрыть эту улыбку не получилось бы. — Вкусноооо! — кусочек с тарелки испарился. — Вкусссно как обычно или иначе? — Иначе! — пока вампир говорил исчезло пол торта. — Все, лопну сейчас. — Оссставь на завтрак. Тень-прислужница запоздало принесла Байльшмидту кофе. — Поздно пить, я уже объелся, — Гилберт потянулся. — Моя говоришь ночь? — Верно. Она тебе нужна, посссле всего, что ты пережил. — Ну раз так, тогда я мыться. — Заходи потом в галерею, — бросил Стефан. — Не забудь раздеться и приготовить все. И да, с красками я буду работать сразу. Дом продолжал удивлять. Ванна была в точности такая же, как у Гилберта в санатории. Все до последней мелочи дом произвел у себя, от расстановки флаконов и бутылок на полках, до черной косметички и на треть пустой бутылкой клубничного шампуня. Гилберт погладил стену благодаря. — Для тебя у меня тоже есть подарок... — он достал из кармана маленькую миниатюру со скачущем козленком на фоне одуванчикова поля. Ее забрала высокая до потолка тень и исчезла. Дом засиял и включил кран в ванной. — Мне тоже ты нравишься, дружище. — Гилберт погладил стену. — Ты изумительный. В этот момент Байльшмидт решил, что они с домом стали друзьями, а значит все свои секреты дом может открыть ему. Дому нравился альбинос. Нравился тем, что был ласков с ним. Поэтому дом делал все, чтобы радовать Гилберта, чтобы ему было хорошо, чтобы он остался подольше. Желательно навсегда. — Не могу, пока не могу. Но я вернусь. Дом лишь опрокинул в набравшуюся ванную шампунь, а, когда все вспенилось, на поверхность всплыла желтая резиновая уточка. — Спасибо тебе, уютный мой, — Гилберт улыбался. Когда Байльшмидт оставил свою одежду на вешалке, та завертелась и вместо его обычного повседневного костюма появился наряд, который возможно носил Стефан еще в начале девятнадцатого века. — Радость моя, лучше тепленький халат, — Гилберт нежился в ванне. Вешалка вновь обернулась на триста шестьдесят градусов. Костюм сменился коротким пушистым халатом, скорее всего сделанным из натурального меха какого-то зверя. — Спасибо, ласковый мой, — Гилберт погладил ванну. — А мне интересно, кроме меня что тебе еще хочется? Дом не ответил. По крайней мере никаких подсказок и изменений альбинос не обнаружил. — А жаль, мне нравится делать подарки, — Гилберт вылез. Дом расстелил под его ногами массажный коврик. — Спасибо, — Гилберт улыбнулся. После каждой похвалы дом был готов все больше и больше радовать Байльшмидта. Вот только для простой ванны столько всего был бы явный перебор, поэтому дом просто копил в себе все это счастье, чтобы потом создать что-то масштабное. По крайней мере, так это сейчас выглядело. — Ты умница, — Гилберту дом нравился. — Мне хочется тебя нарисовать. Дом замер. Когда альбинос вышел в коридор, тот изменился. В ряд тянулось несколько окон и вроде как все находились рядом друг с другом, но вид с каждого был разный: некоторые вели на разные кладбища, другие - на дремучие леса или пустынные степи, за какими-то был день, за другими — ночь. Этим дом показывал, что он везде. И что везде он разный. — Ты прекрасен, чудесен и удивителен. Теплый, надежный. К тебе хочется возвращаться. — Гилберт вел рукой по стене и шел в галерею.