Великая жертва

В галерее однако было не так много картин. Всего лишь пять и одна, самая дальняя над дубовой дверью, возле которой стоял Стефан, была за плотным багровым занавесом. Пять картин казались свежими. Они не старели, не выцветали. Они жили. Под каждой был год. Но изображенный на них человек десятилетие за десятилетием, столетие за столетием менял лишь только одежду, позу и фон. Во внешности не менялось ничего: русые волосы, серо-красные глаза, вечная чуть заметная ухмылка, пробирающая до дрожи, как и вечная молодость. — Красавец. — Гилберт подошел к Стефану. — Готов? — Я ждал этого момента еще сс той ссубботы, — усмехнулся вампир. — Открывай дверь. Гилберт взялся за ручку двери. Стефан и правда подготовился основательно. В одной стороне, где хорошо падает свет от ламп-факелов, стояли мольберт с холстом и этюдником, полным красок, карандашей, туши и обводок. В другой что-то наподобие фотостудии, где пустое пространство дом был готов в любой момент обустроить так, как пожелает художник. Большая двухместная кровать с красным балдахином, возле которой стояли бутылки с вином и шампанским, тоже не скрывала намерений Калиша. — Интересно, почему вы меня не ревнуете друг к другу? — Гилберт пошел к мольберту. — Ты про кого? — вампир повернулся к нему спиной. Стефан скинул свой плащ. Из лопаток медленно стали вырастать чёрные крылья, разрывая швы на спине. Огромные крылья летучей мыши с серповидными большими пальцами расправились по сторонам. Стефан обернулся к Гилберту. Белки его глаз стали черными и лишь красная радужка ярко светилась. Клыки, которые придавали его усмешке шкодливый подтекст, удлинились и теперь эта усмешка стала жадной и голодной. — Красавец! — Гилберт смотрел восторженно. Его руки уже рисовали портрет, эпичный до безобразия. — Так что ты там говорил о ревноссти? — спросил мысленно вампир. — Не мешай, я творю! — Гилберт рисовал не глядя. Руки так и бегали по полотну. — Я не мешаю. Я не даю тебе засскучать. — Чшшш, — Гилберт продолжал рисовать. Вампир лишь усмехнулся и замолчал. Свой ход времени дом мог изменять как хотелось ему или его хозяину. Теперь же дом подстраивался под Гилберта и время подчинялось всем троим. Гилберт творил, намеченный по началу план был отвергнут. Это была его вторая работа на холсте. Спустя несколько лет он решил повторить свой успех. И опять он использовал только две краски и только их оттенки. Гилберт закончил через три часа. Картина была достойна великих баталистов. Вампир, распростертый над полем брани, летел к стоящему на вершине холма Стефану, чей черный с алым подбоем плащ развевался на ветру, лишь посередине его сдерживала коса с вплетенным на конце серпом. — Все. Я закончил. Вампир медленно убрал крылья и его глаза и клыки снова стали нормальными. — Фантазер, — первое, что сказал Стефан, посмотрев на картину. — А что, плохо получилось? — Потряссающе. Ты первый заимел храброссти и наглоссти, чтобы изобразить не то, что перед тобой, — острым ногтем он выцарапал в нижнем углу "20.10.2020" и усмехнулся такой красивой дате. — А причем тут храбрость? — Гилберт потянулся. — Она тессно ссвязана с наглосстью. — И что тут такого? — Много чего, — довольно улыбнулся Стефан. — Ты не боишьсся меня заткнуть, не боишьсся моих усстрашающих превращений. В этом вессь прекрассный и великолепный ты. — А чего страшного в превращениях? — недоумевал Гилберт. Калиш хитро ухмыльнулся: — Они ссстрашшно возбуждают. — Кого? — Гилберт словно играл с ним. — Очень впечатлительных романтичесских натур, тонко чувсствующих художников-фантазеров, — вампир растягивал слова, говорил сладко и приглушенно. — Прааавда? — Байльшмидт​ его притянул к себе. — На шее аккуратнее, а то косятся. — Носси шарфы, — прямо в ухо заботливо прошептал Калиш. — Погода портитьсся. Холодает. — Я спать тоже должен в шарфе? — А кто на тебя косситсся, когда ты сспишь? — спросил мысленно вампир, так как рот был занят. — Феликс. — Гилберт его обнял расслабляясь. — Тебе это не нравитсся? — удивился Калиш. — Что именно? — Что он видит это. — Мне не нравится, что это видит​ Яо. — Это не его дело. Хотя это доказывает, что у тебя ессть чувсство сстыда, — вновь рассмеялся Стефан. — Может в прошлый раз я и переборщил, но ты ссам хотел этого. — А я и сейчас не против. Но ведь шампанское не даром стоит? Вампир отошел, слизывая с клыков и губ кровь. — Конечно же не даром. Гилберт улыбнулся. Стефан подошел к кровати, легко разливая напиток по бокалам. На его спине остались шрамы от недавно выпущенных крыльев. Гилберт ласково погладил их. — Ты удивительный, дядя Стеф. Стефан протянул ему бокал, удивленно посмотрев на альбиноса: — Я думал, что ты пересстал меня так называть, когда твой биологический возрасст ссравнялся сс моим физиологичесским. — А что, это мешает? — Вовссе нет. Это навевает воспоминания, — их бокалы со звоном прикоснулись друг к другу. — Нужна ли нам носстальгия ссейчасс? — Думаю нет. — Гилберт отпил шампанское. — Как вссегда, не любишь разговоров о прошлом. Вссе сстремишься вперёд? — Там мало хорошего. А впереди может и больше. — Вссе плохое, что сслучилось сс тобой, было прекрассным уроком. Поэтому впереди и ждет тебя много хорошего. У тебя ессть опыт. — Мне не хочется сейчас философии... — Гилберт поставил пустой бокал. — Кровь говорит обратное. Ты запуталсся и от такого количесства мысслей у тебя мигрень, — Стефан потянул за ремень на халате Байльшмидта. — И от этого ессть хорошее лекарсство. — Думаешь? — альбинос увлек его на постель. — Наверно стоит попробовать. Стефан рассмеялся: — Ты сссомневаешься в народной медицине? — В твоей нет, — Гилберт потянулся к нему. — Давай, лечи. Калиш с серьезным выражением лица, точно врач, рассматривал альбиноса. — Какой запущенный сслучай, — с явным смехом в голосе он покачал головой. — Одной процедурой это не ограничитсся. — А сколько нужно? — Гилберт погладил его ногой по ноге. Ответ у Стефана уже был готов, но ради сохранения образа, он задумчиво хмыкнул: — Перед каждым ссеанссом ссдашь кровь на анализ. Кровь вссе сскажет. — А сейчас? — Гилберт прижался ближе. На это вампир лишь усмехнулся: — Твоя ночь. Твои правила. Гилберт потянулся. — Я тебя позже нарисую еще. — Всссе, что хочешь. Сссегодня тебе можно всссе. Глаза хищно блеснули. Петли, сдерживающие балдахин, ослабли и навес закрыл всю кровать по периметру, погрузив все во мрак. И лишь две пары красных глаз, голодно смотрящих друг на друга, светились во мраке каким то звериным блеском. Спустя пару часов Байльшмидт теперь уже рисовал на листе карандашом развалившегося на постели Калиша. — Стеф, хватит пялиться с гастрономическим блеском в глазах. — А сс каким тогда? — вновь обратился тот при помощи телепатии. Калиш был прав, и его "средство" освежило голову лучше, чем дневные сны и дремы в санатории. — Хм, ну если я для тебя только еда, то пялься, — Гилберт заканчивал портрет прорисовывая складки. — Ай-яй-яй, как ты ссебя не любишь, — укоризненно цокнул вампир. — А за что мне себя любить? — Гилберт закончил рисунок и отдал вампиру. Молодой мужчина возлежал в фривольной позе обнимая подушку. — За то, за что сссебя ненавидишь. — Это лицемерие. — Гилберт потянулся за бокалом. — Что же, — Стефан разглядывал картину, — значит вссе гораздо прозаичнее. — В каком смысле? — Если ты думаешь, что для меня вссего лишь еда, значит дело не в тебе, — Стефан отложил рисунок. — Значит я такой ужасссный и нелюбимый тобой. Гил подполз к нему. — Обожаю тебя злить, — он поцеловал его в губы. — Ты делаешь меня отчассти мазохисстом, — ухмыльнулся Стефан. — Мне нравится, когда ты обижаешь меня. — Почему? — шепот имел маньячные нотки. — Почему нравится? — Это приятная боль, за которой ссследует сссладкое утешение. — И вправду мазохист. Иди сюда, буду утешать, — Гилберт притянул Калиша к себе. Балдахин снова опустился. До утра был нарисован не один рисунок. Дом растягивал время как мог, но и он не был всесилен. — Когда ты придешь ко мне в ссследующий раз? — лениво спросил Стефан, перебирая между пальцами белые пряди. — Не хочу давать обещание. Или ты тоже не один? — Гилберт жмурился. — Я хочу, чтобы ты понял, что здесь безопассней, чем в твоем оссвященном ссанатории. Ведь он дал пробоину и не раз. А здесь чужаков не бывает, — Стефан не упрашивал, а просто констатировал факты. — Я буду ждать тебя. Ессли понадоблюсь — ты знаешь где меня найти. — Знаю, но помимо меня есть люди, которых я должен защищать, — Гилберт погладил Стефана по щеке. — Защищать, а не отдавать сссебя без оссстатка, — вампир отвернулся. — Иногда, родной, это одно и тоже, — Гилберт его обнял. — Не забывай о сссебе, — после этой ласковой фразы, вампир вновь перешел на свистящий шепот. — Ванная и завтрак в ссстоловой в твоем рассспоряжении. Удачного дня. Он вышел за плотный балдахин, а когда Гилберт откинул его, Стефана уже не было в комнате. — Люблю Его, но скажи это и меня дальше постели не выпустят, — альбинос вздохнул. Несмотря на то, что этой ночью он практически не спал, отчего-то он чувствовал себя бодрячком. А утренний душ лишь даст больший прилив сил. — Красота! Можно в бой! — Гилберт потянулся. Такой отдых в предпоследней неделе месяца был очень кстати, даже необходим. Дом везде подвесил под потолком колонки, из которых лилась бодрая музыка. Не тронул он скорей всего лишь опочивальню хозяина. Все таки как бы он ни был рад Гилберту, хозяина он до сих пор уважал и подчинялся ему. — Спасибо, родной, весьма кстати, — Гилберт погладил стену. — Надо тебе что-нибудь интересное привезти. Предпочтешь антиквариат или современность? На стене в коридоре раскачивалась картина, словно нарисованная ребёнком: солнышко с улыбкой, облачка-овечки и квадратный розовый дом с треугольной крышей с трубой, из которой завитками валил дым. На полу лежали и стояли в ряд плюшевые и пластмассовые игрушки, машинки и зверята. Гилберт приостановил картину. — Ты хочешь себе ребенка? Понравилось быть няней. Потерпи немного. Я попробую уговорить Стефана, — Гилберт обнял колонну. — Теплый мой, нежный. Ненароком Байльшмидт понял, как много он требует от Стефана и все требования являются чьими-то желаниями, а не его. Быть может Феликс верно подметил насчет "альтруистичного эгоиста"? Обняв колонну он пытался понять, а чего хочет он сам. На понимание много времени не понадобилось. До комнаты удивленного вампира дом доставил его в два шага. Страстный поцелуй и Гилберт уже был на выходе помахивая ручкой. — Наш дом хочет ребенка, — улыбнулся на прощанье Байльшмидт. Он ушел, оставив Калиша в приятном шоке, но не столько из-за поцелуя, сколько из-за того, что назвал дом "нашим". А потом до вампира дошло, КОГО хочет дом...