Великая жертва

— Не вопрос, это я так, спросил. Привет, моя радость, — Гилберт погладил дверь особняка. Дом так обрадовался, что удлинил карниз, чтобы защитить своего друга от ливня. — А-фи-геть, — по слогам прошептал пораженный Феликс, увидев это. — Это было тотально круто. — Давай руку, не бойся, — Гилберт положил руку на дверь. — Я привел тебе нового друга. Он восхищен тобой, но стесняется. Дом медленно открыл двери. — Идем. Можешь его гладить и трогать. — А то, что мы идем по полу, типа ему не больно от этого? — тихо спросил блондин. — Нет. Ему больно если что-то ломается. Чашка разбилась — царапина, стул — синяк, окно или еще чего — перелом. — Это ты сам выяснил или тебе типа рассказали? — удивился таким знаниям в анатомии особняка Лукашевич. — Скорее меня просветил на эту тему сам особняк. Он не очень хорошо говорит, но мысли-формы показывает, — Гилберт погладил стену. — А где наш хозяин? Феликс призадумался. — Дом, — спросил он у потолка, — а ты пани или пан? — А ты заставил его задуматься, — улыбнулся Гилберт. — Он не может определить. — Это типа не так уж и тотально важно, — Лукашевич уже отчетливо чувствовал, что разговаривает с двумя собеседниками. — Мне типа просто интересно, относится ли к тебе твой хозяин по-дружески тотально также, как и Гил? И типа может быть он воспитал в тебе характер и дал какие-то моральные ценности? — Ууу, по ходу тебя сейчас у меня заберут, — Гилберт вздохнул. — Почему и кто? — не понял блондин. — Дом, ты ему любопытен, — Гилберт улыбнулся. — Пойдешь чай пить? — Ты типа решил сам выполнить роль хозяина? — усмехнулся Феликс. — Ты типа тоже со-владелец особняка, как и санатория с Элизабет? — Почти. Я сюда интересности тянул всякие. — Круто, тотально, — он вновь посмотрел в потолок. — Как думаешь, дом, какого бы ты хотел хозяина сильнее: доброго, гостеприимного и веселого или того, что у тебя сейчас? — Это провокационный вопрос, лапочка, — улыбнулся Стефан. — Доброй ночи. Феликс подскочил от неожиданности и обернулся: — Д-да, очень доброй, — кивнул он. — Не бойся, я не злой. — Я знаю и я ничего не боюсь, — буркнул блондин. — Просто типа забыл, что пан вампир появляется тотально резко и неожиданно. — Так что, хочешь пообщаться с домом? — Стефан открыл двери. — Я типа с ним уже и так общаюсь, — ответил Лукашевич. — Он настойчиво приглашает тебя на чаепитие, — улыбка Стефана стала шире. — Да, Гил типа тоже чаевничать предложил. — Ну так сходи. Мне кажется, наш дом станет только лучше от общения с тобой. — Я не знаю, где тут столовая, — пожал плечами Феликс. — Только типа спросить хотел, а тут пан вампир объявился. — Я открыл тебе туда двери, солнышко, — Стефан повел рукой. — Почему солнце? Пан вампир меня тотально боится? — полюбопытствовал Лукашевич. — Нет, ты такой же золотой, как и оно. Пожалуй, я сделаю для тебя исключение. — Исключение в чем? — не понял блондин. — Буду рад блондину. Ты думающий, хотя бы. — Спасибо, наверно, — залился краской Феликс. — Я типа ведь натуральный блондин, а не со всяких там анекдотов... — Натуральный блондин, на всю страну такой один... Иди, тебя ждут, — Гилберт поцеловал его в лоб. — Иду-иду, — Лукашевич пошел в столовую. — Прости... Но мне любопытно, что ты имел ввиду под Пани или Пан? — тихий шепот заглушила закрывшаяся дверь. Тем не менее Феликс поспешил ответить: — Гил постоянно говорит о доме, как о "нем", но мне типа кажется, что у дома больше женских качеств: он загадочен, красив и к тому же наделен материнским инстинктом. Феликса укутали в одеяло и дали чашку шоколада с зефиркой. — Наверно ты прав. Я не знаю. Мне нравится все маленькое и миленькое. — А кто такого не любит? — задал риторический вопрос Лукашевич. — Хозяин старший. Он холодный. Ко всем, кроме младшего хозяина. — Так это тотально очевидно, — рассмеялся блондин. — Невозможно быть льдом, когда типа рядом с тобой такой тотально горячий чай. — Беленький чай? — изумился Дом. — Белый чай в чёрной кружке, — по-философски загнул Феликс. Дом заступорился. — Зачем Гила в черную кружку? — Ему нравится черный. Но ему тотально больше идет темно-синий, — пожал плечами блондин. — А ты как считаешь? — А, ты про костюм! Он в розовом очень миленький! — туман стал оформляться в фигурку. — Он тотально со всеми цветами сочетается, — Лукашевич посмотрел на Гилберта, пьющего томатный сок. — В розовом — милый, в темно-синим — горячий. — А ты к Старшему его не ревнуешь? Блондин вздрогнул: — Ревность тотально плохое чувство, я не хочу ни к кому ревновать. Тем более Гилберт счастлив здесь, а это типа тотально важно. Правда, Гил? (Гил не в столовой) Ответом послужила тишина. — Я думал он здесь, — оглядевшись, вздохнул Феликс. — Прости, я при нем не могу говорить. Робею. — И поэтому общаешься при помощи предметов? — предположил Лукашевич. — Это круто. Если он тебя благодаря ним тотально понимает, значит он тотально отличный хозяин. — Он замечательный, но все время уходит. — У него тотальная работа, — вздохнул блондин. — Но типа скоро твои два хозяина будут всегда с тобой. Гил обещал. — Не скоро. Он уйдет с тобой, а мы подождем, — тень определилась и стала дамой. — Время типа относительное понятие, кому-то один и тот же промежуток времени покажется быстрым, а кому-то тотально долгим, — Феликс хотел пафосно закончить свою речь, но вместо этого зевнул. — Ой, ты устал. Хочешь комнату с понями? — Здесь типа конюшни есть? — удивился Лукашевич. — Нет, — дама его погладила. — Я могу постельное постелить розовое с белыми понями. — У меня такое в детстве было, — улыбнулся Лукашевич. — Но типа можно сначала найти Гила? Я типа хочу пожелать ему спокойной ночи. — Легко, они играют в шахматы в простой библиотеке, в ней ты не был. Проводить? — дама пошла вперед. — Я буду тотально рад, — все с той же улыбкой блондин поставил на стол кружку и, поведя плечами, снял плед. — Если типа конечно мы их не отвлечем. — Не отвлечём. — Дама пошла рядом с ним. — А что ты еще любишь? — Розовый цвет люблю, сказки и мультики, — ответил Феликс. — Про маленьких пони? — с интересом спросила она. Лукашевич покраснел: — И типа не только... Мне все добрые мультики нравятся. — Посмотрим на выходных? — она с надеждой посмотрела на блондина. — Если типа получится — обязательно. Я тотально принесу все свои диски! — с энтузиазмом пообещал блондин. — Спасибо. — Скажи, — блондин обернулся к спутнице, — почему Стефан говорит, что ты типа ешь тех, кто гуляет здесь в одиночку? — Потому что не люблю, когда лазят всякие левые. — А... — Феликс не знал, как корректно задать вопрос: — Такие случаи типа были? — Не до смерти. Это заявление немного обрадовало Лукашевича. Коридор закончился и они стояли перед высокой железной дверью. — Это типа библиотека? — удивился блондин. — У меня их две, — дама улыбнулась. Блондин постучал, но стук просто растворился тишине. Тогда Феликс подергал ручку. — Она от себя открывается, — дама мило улыбнулась. Лукашевич кивнул и толкнул дверь. Высокие стеллажи, стоящие в причудливых зигзагообразных и круговых комбинациях, создавали из библиотеки тот еще лабиринт, в котором легко можно было потеряться, всего лишь шагнув в сторону от двери. Феликс оглядывался, восхищенно глядя на всю коллекцию книг, собранных здесь. Он нашел даже вполне себе целый второй том "Мертвых душ", что означало, что в этой библиотеке есть все рукописи, что были утеряны в настоящем. Возможно даже достояние Александрийской библиотеки. А вот шахматного стола нигде не было, зато несколько фигур были разбросаны на полу и вели такой черно-белой дорожкой в глубь одного из тупиков лабиринта. — Не поняла, а чем они тогда играют? — дама пошла по шахматам. Феликс замешкался, все еще восхищенно разглядывая книги, а потом, догоняя спутницу, потерял и ее и шахматы из виду. — Kurwa, — тихо ругнулся он. В библиотеке, как и полагается, была тишина. И это пугало Лукашевича. Он решил не стоять на месте и искать кого-то или что-то. Желательно Гилберта или выход. Наконец он услышал где-то недалеко голоса. Блондин тут же узнал голос Гилберта. — Мадам, а где мое сокровище? — Гилберт явно был в недоумении. Их разделял всего один стеллаж. Феликс даже видел белую голову альбиноса сквозь маленькую щелочку между книгами. Но вот прохода к ним нигде по близости не было. Видимо, он был с совершенно другой стороны. Дама не ответила и смотрела в пол. Как она и говорила, слишком робкая и неуверенная, чтобы поговорить со вторым хозяином. Вместо этого со стеллажа, разъединявшего Лукашевича от остальных, упало несколько книг. — О, нашли! Феликс, стой там, я сейчас тебя заберу. Мадам, а как вас звать-то? — Гилберт двинулся в сторону выхода. Но та исчезла за другими полками. — Не общительная какая, — вздохнул Стефан. — А есть ли типа у нее имя? — спросил Феликс у вампира, топчась на месте в ожидании, когда Байльшмидт заберёт его. — Не знаю. Назови ее сам. — У нее целых два хозяина. Это тотально должно входить в их полномочия, — хмыкнул блондин. — Мне она не является. Гил ей нравиться, а от тебя она в восторге. Вот ты ей имя и давай! — В смысле не является, если ты тотально живешь здесь и знаешь все в своем доме!? — Ну вот так. Не знаю почему. — Потому что тебе тотально неинтересен дом как друг. Дом нужен тебе только для имиджа и антуража, — заключил Лукашевич. — Может быть. — Стефан оперся о полки. — Это неправильно. Живые дома — тотальная редкость, с ними надо тотально соответствующе себя вести. Почему ты тотально забил на дом? — Потому что еще три года назад это был обычный дом. — И что? —А потом стал энергию сосать. — Чью? — Тех, кто мне не нравится. — У вас типа вкусы совпадают, — Феликс нетерпеливо ждал Гилберта, который никак не хотел появляться. — Что поделать, если это так? Лукашевич не временил с ответом: — Общаться на равных. — С домом? Он не показывался мне вообще. — Но ты ведь знал, что дом — живое существо! — Феликс! — Гилберт задорно улыбнулся, появляясь из-за стеллажа. — Дай ей имя, пожалуйста. — Хорошо. Я что-нибудь придумаю, — сразу согласился блондин. — Тотальные лентяи. — Вот такие мы противные, — Гилберт взял его за руку и повел за собой. — Не противные, — отрицательно помотал головой Лукашевич. — Слыш, Стеф, мы хорошие! — Гилберт улыбался. — Предлагаю на выходных отметить это знатное событие, — хитро оскалился Калиш. — Ведь без твоего ведома дому уже дали обещание на скорый визит. Не против? — Очень даже за. Приедем. Феликс молча шел между Гилбертом и Стефаном, чувствуя себя не только низким, но и каким-то ничтожным. Гилберт его обнял. Около одной из дверей стояла тень женщины, олицетворявшая дом. — Комната гостя готова, — отчиталась она, поклонившись свои хозяевам. Гилберт ее обнял. — Спасибо, родная. Та стушевалась: — К-комната хозяев т-тоже. — А я сегодня один, — Стефан улыбнулся. — У меня вообще-то изумительный гость ожидает. Брюнет. Скажу по секрету: он в дупель пьян. Блондин уже спешил посмотреть на комнату, а именно на одеяло с пони. Он замер в дверях. Деревянный пол, мансарда прямо над изголовьем кровати, шкаф, не закрывающийся из-за сломанной дверцы — это все было словно перенесено из его старой комнаты. Небольшой и захламленной всякой всячиной, но своей родной комнаты. Лукашевич был готов поклясться, что слышит под полом привычные звуки: голоса родителей на кухне, громкая музыка, горячо любимая дедом, а за стеной тихий, не слышный, если не знать о нем, плач. Блондин ходил по комнате, боясь прикоснутся ко всему, словно находясь в доме-музее, а не в комнате для гостей, созданной домом-обителью вампира, что живет на окраине городского кладбища. — Можно? — Гил пошкрябался в двери. Блондин кивнул и открыл двери. — Ух, ты! Красота. Это у тебя такая комната была? — Была, и сейчас есть. Там, — Лукашевич непонятно махнул рукой. — Правда типа она тотально сейчас по-другому выглядит. Но ты потом сам увидишь. — Мадам тебе приятно делает, понравился ты ей. — Мне кажется, ей нравятся тотально все, кроме чужаков и хулиганов, — Феликс смотрел на пустые коробки под столом. В одних на дне была выстлана засохшая трава, в других — разрезанные мягкие одеяльца. — Я ведь когда впервые пришел сюда с тобой тоже был тотальным чужаком. — Но ты пришел со мной. И не побоялся пойти в магическую библиотеку. — Потому что хотел типа хоть раз сделать полезное дело, а не медвежью услугу как обычно. — Мне ты медвежьих услуг не делал, — Гилберт улыбнулся. — Зато пустых было полно, — закатил глаза Лукашевич. — Например? — Гил усадил его рядом. — Да та же фабрика. Я зачем-то бегал и собирал кучу документов и ордеров, а в итоге мы решили тотально сделать все под прикрытием, — по старой привычке блондин залез на кровать с ногами, скрестив их в позе лотоса. — И спалились к чертям, — Гилберт его обнял. — Тем более, — вздохнул Феликс. — Моя помощь в большинстве была тотально бесполезной, но хотя бы не смертельной... как когда-то было... Гилберт его стал гладить, пытаясь успокоить. — Я до сих пор типа не простил Ивана за это, — Лукашевич смотрел куда-то под стол, медленно переводя взгляд на дверь. — Знаешь, а может это не ты виноват? — Моя вина в том, что случилось с Кристофом, тотально есть, — покачал головой блондин. Гилберт его поцеловал. — Не переживай, все будет хорошо, прошлое оно и есть прошлое. — Конечно, ты тотально прав, — кивнул Феликс. — Как всегда. — Я не всегда бываю прав, — альбинос уткнулся в него. — Только не со мной. — Как назовешь даму? — Гилберт перевел разговор. — Эдитой, наверно, — задумался Лукашевич. — Типа сокращение с латинского "управлять". — А почему именно управлять? — удивился Гилберт. — Потому что сам называй, — огрызнулся Феликс. — Дать имя — значит приручить, а я не хочу. — Дать имя — оказать великую честь. — Тем более не хочу, — продолжал ни с того ни с сего злиться блондин. Гилберт вздохнул. — Как думаешь, Арабелла ей подойдет? — Назовите ее в честь не хозяев, то есть самих себя, — предложил Лукашевич, игнорируя вопрос Байльшмидта. — Она вас любит и уважает. — Прости, пожалуйста, — Гилберт потупился. — За что? — Феликс удивленно уставился на него. — Я обидел тебя. — Меня обижает отношение Стефана к своему дому. Она так ему признательна и предана, он все это видит, но что дает взамен? У дома нет имени, нет определённого внешнего облика, нет самосознания и самоопределения! — Таков уж он. Он принимает это как должное. — Это несправедливо, — хмурился блондин. — Она чудесна, это факт, но он слишком долго живет и потому уже ничему не удивляется. Феликс страдальчески завыл, опуская лицо в ладони: — Тотально забудь. Вы оба типа не понимаете, что я хочу сказать, поэтому делайте, что хотите. Гилберт вздрогнул. — Прости. Попробуй еще раз объяснить, пожалуйста. — Не буду, — хмуро и резко отозвался Лукашевич. — Хорошо, — Гилберт смотрел в стену. — Красиво? — не меняя раздраженного тона спросил блондин, кивая на фотообои с мотоциклами. — Вполне, особенно Харлей. — Я сам их выбрал, купил и наклеил, — по интонации было неясно, хвастается ли Феликс или просто констатирует факт. — У тебя золотые руки, — Гилберт печально улыбнулся. — И отстойный характер, — сильнее нахмурился Лукашевич. — Все мы имеем право на закидоны, и ты прав называя нас безответственными. Мы действительно могли бы больше уделять время дому, — альбинос погладил его по руке. Блондин замер, не веря своим ушам: — П-повтори. — Да-да, прав, — Гил его обнял. Феликсу очень хотелось верить, что это не пустые слова. Гилберт потерся носом о его нос. — Это все комната, — тихо признался Лукашевич, после недолгого молчания. — Меня всегда злило, когда братья тусовались здесь тотально непозволительно долго. У меня никогда не было замка, и запереться от них я не мог и приходилось искать типа другие пути, чтобы не устраивать из комнаты проходной двор. — Сочувствую, у меня и того не было. — Зато сейчас у тебя тотально куры не клюют, — беспрекословно заявил блондин. — Так что не надо типа устраивать батл "кому хуже жилось". — Не собирался даже, — Гилберт зевнул. — Тогда иди спать и мне типа позволь это сделать. Причина такого резкого и грубого отношения вдруг стала ясна и прозаична. Ведь, проработав полдня за двоих, Феликс не очень хотел тратить каждую минуту своего долгожданного отдыха на пустую болтовню. — Спасибо, — Гилберт его обнял. — Прости, что пришлось работать за двоих. Гилберт вышел из комнаты. Лукашевич стал гадать, за что это ему спасибо: за то, что погнал спать? В шкафу он нашел старую пижаму, которая до сих пор была впору. Дом воссоздал даже это, показывая, что это не муляж. От таких мыслей блондин сильнее чем раньше сочувствовал терпеливому дому. Гилберт зашел в свою комнату. Достав из кармана небольшой брелок в виде лотоса он оставил его на столе. — Я правда нерадивый хозяин. Прости, малышка. — Не говорите так, — раздалось за спиной. — Вы прекрасный хозяин, я люблю вас. То, что у меня нет имени, это вовсе неважно. — Возьмешь штучку на столе. Это тебе. — Спасибо вам, — радостно ответил женским голосом дом. — Спокойной ночи, хозяин, не думайте о негативном. Это будет в сто раз лучше всех брелков и фигурок. — В сто, не в сто, но тебе приятно, — Гил забрался в постель. — Мне приятнее, когда у хозяев мысли хорошие, — голос звучал совсем тихо, а после и вовсе растворился. Гилберт улыбнулся. Эта была та комната, где пару дней назад он рисовал. — Еще раз спасибо, милая, — улыбнулся Гилберт, забираясь под одеяло. — Я буду оберегать вас... — казалось, эта фраза звучала не из вне, а в голове Байльшмидта. — Спасибо, дорогая, спасибо, — альбинос заснул. Ему снилось поле с ромашками, они с Феликсом шли по нему и собирали букет. Они были настолько счастливы, что в какой-то момент Гилберту стало страшно, что в один момент все может разрушиться. Но его словно убаюкивали и он успокаивался. Здесь, в этом доме, не надо было беспокоиться о кошмарах и появлениях злых призраков. Пришлось признаться, что здесь и правда безопаснее, чем в санатории. По крайней мере если тебя защищает само здание, но не потому, что оно освящено, а потому что само этого хочет, это уже о многом говорит. Феликс спал спокойно. Шум города словно был на заднем плане. Это его не волновало, несмотря на то, что в Польше они жили в небольшом городе с тихими улицами, в самом спокойном районе. Но такой недочет был только плюсом для эремофобного Лукашевича. Дом учёл его пожелания. Кроме хозяев дом никогда ни за кем так не ухаживал. Парни, что крутились возле Стефана, либо уезжали сами, либо получали обычную комнату. Лишь только для маленького ребёнка он сделал исключение, и такое исключение сейчас он сделал и для Феликса. Дом видел в этих двоих что-то общее. Феликс спал как младенец. Ему не было так хорошо и спокойно уже около месяца. Во сне, вместо того, чтобы прятаться от своей же тени, он прочитывал и повторял все выученные молитвы. Феликсу снился храм. Весь расписной, тихое потрескивание свечей и даже запах ладана был. Блондин сидел на своем обычном месте — третьей скамье слева, слушал орган и держал в руках раскрытый молитвенник. Спокойствие и умиротворенность обволакивали. Отцом, что начал мессу, оказался Кристиан. Не смотря на то, что Лукашевичу было немного совестно, ведь он давно не видел падре, сейчас он был рад, что читает именно Кристиан. Гилберту нравился его сон. Желтое поле колыхалось, а пахлооо... Белые ромашки путались в солнечных волосах, а их сердцевинки сливались с волосами. Неожиданно Гилберту на голову приземлился венок из ромашек. Лепестки практически не были различимы в белых волосах, а вот желтые сердцевинки сливались воедино, по кругу, отчего венок становился нимбом. Зеленые глаза напротив смотрели на Байльшмидта радостно и восхищенно, как обычно. Как на святого. Гилберт прижал его к себе, целуя в губы. — Сладкий мой, ягодка моя... Зеленые глаза как омут затягивали. Губы отвечали и дарили сладость клубники. Руки крепко обнимали за шею. Гилберт был безумно счастлив. Он похрапывал. Он чувствовал себя в два с половиной раза младше. Словно был подростком. Словно все, что сейчас ему снилось — это его первая настоящая любовь: светлая, добрая, ласковая, со вкусом ягод и запахом ромашек. — Почему тебя так долго не было? — Гилберт погладил блондина по щеке. — Nie wiem, — ответил тот, кладя голову на плечо и закрыв глаза. Они так и стояли на поле с ромашками. — Сссспишь? — появилась в небе голова. Феликс вдруг отступил от Байльшмидта и убежал, через мгновенье пропадая из виду. — Стеф, ну и гад же ты! — Гилберт открыл глаза. — Теперь не сплю, проходи. Часы показывали раннее утро, секундная стрелка двигалась также, как двигается часовая в обычном мире. — Чего ты бродишь, призрак коммунизма? — Гилберт зевнул. — Просссто предрассвестный обход. Ты против? — На сколько предрассветный? — Гилберт сел, упершись на подушки. — Нассстолько, чтобы уссспеть всссе и всссех осссмотреть до сссолнца, — парировал вампир. — Не об этом речь, — улыбнулся Гилберт. — А о чем? — прищурился Калиш, садясь рядом. Гилберт его погладил по щеке. — Твой партнер сегодня был неосторожен. — Не бессспокойссся, он уже был за это наказан, — улыбнулся вампир. Гилберт погладил по шее. — Иди сюда. Стефан навис над ним: — А точно ли сссейчассс ты хочешь именно меня? — Не уверен, — улыбнулся Гилберт. — Тогда... может так? Стефан смотрел ему в глаза. Постепенно его буро-красные глаза становились зелеными, темные волосы приняли бронзовый, а потом золотой оттенок, удлинились. Руки стали тоньше, а длинные клыки спрятались. Пародия получилась не совсем правдоподобной, но заслуживающей место быть. — А тебе не слишком противно, что я так тебя, прости за грубость, использую? — Байльшмидт его стал целовать. — Но ты ведь потом заплатишь и отработаешь, — своим голосом, усмехнувшись, ответил Стефан. —Хорошо, — Гилберт стал его раздевать. Вампиру удалось воспроизвести тело Лукашевича до малейших деталей. Все, кроме глаз, той неповторимой суперэллипсовой формы глаз. Однако Гилберта это не смутило. И вместо утренней зарядки у него было пару часов приятного время препровождения. За окном, с видом на кладбище, светало, а стрелки перебирались на 6:59:58. — Всё, нам на работу нужно, — Гилберт его поцеловал. Калиш улыбнулся и, пока его тело принимало его настоящий облик, сказал: — В языках не сссовсем хорошш, но кажетссся это должно звучать, как "kocham cię". — Я тоже. Прости, нам действительно пора. — Сссегодня холодно. Не забудь шарф, — заботливо напомнил вампир. — До чего бессолнечный октябрь. — Тебя должно это радовать. Ведь ты можешь выходить на улицу. — Так я и не говорю, что это плохо, — улыбнулся Стефан. — Иди, в ссстоловой тебя ждут. — Спасибо, — Гилберт его вновь поцеловал. — До выходных. — До выходных, — повторил за ним Стефан. Феликс уже в рабоче-повседневной форме сидел в столовой и пил кофе. Увидев Гилберта, улыбнулся, но тут же стушевался: — Утро доброе... Извини, что вчера так тотально отвратительно повел себя. — Вчера как свинья повел себя я, не извиняйся. — Ну, я типа уже извинился, — неловко улыбнулся Лукашевич. — Но, если настаиваешь, больше не буду. — Как спалось? — Гил сел напротив. — Тотально. Такой сон... познавательный был, — наконец нашел подходящее слово блондин. — А что снилось? — Гилберт завтракал. — Служба, — ответил Феликс. — Я там типа много полезного узнал, но... — Но? — Гил повернулся к нему. — Чем ближе этот день, тем сильнее я переживаю, что ничего не смогу, — очень тихо проговорил Лукашевич, опустив взгляд. — Я типа не представляю, что мне придется делать. С-с теми призраками, что нападали на тебя, тотально получалось через раз... Гилберт его обнял. — Все получится, успокойся. — Я типа не представляю, как это должно выглядеть, и что я типа должен буду делать, — блондин постепенно приближался к истерике, хоть и стойко держался. — Это в кино все тотально красиво и эпично... — А в жизни прозаично, не празднуй труса, — Гил его обнял. Лукашевич почувствовал спокойствие и уже решительно ответил, посмотрев в глаза Байльшмидту: — Хорошо, не буду, — а после поспешил сменить тему. — А тебе как спалось? Изучил стратегию со старым паном? — Нет, я всю ночь с тобой по ромашкам гулял. — А облачка там были в виде лошадок? — задал неожиданный вопрос блондин. — Прости, я не обратил внимание на облака, твои глаза были важнее. — Жалко, мы могли бы бегать по таким облачками и говорить по-тилимилитрямскому, — вовсе не расстроено ответил Феликс, — трям ромашка, сям ромашка... — Твои глаза круче, — Гилберт допил кофе. — Ты всё? — Типа того, но еще не. Блондин встал и подошел к камину. Немного свободного места с краю позволило ему поставить рамку с вышивкой. Мадам еле проявилась и поцеловала того в щеку. — А мне она нотации читала. — По поводу? — удивился Феликс. — По поводу того, что нужно позитивно мыслить. — Так ведь это тотально правильно, — склонил голову на бок Лукашевич. — Когда тотально грустишь, на тебя тотально нападают. Гилберт вздохнул. Феликс похлопал его по плечу. — Все тотально круто. — Да, конечно. Едем на работу? — Поехали, — кивнул Лукашевич. — Надо тотально убедиться, что никто типа не поджарился этой ночью. — А еще нам нужно вставить стекло. — Вызовем стекольщика. — Конечно, но все равно нужно, — Гилберт стал одеваться. — Да кто типа спорит, — усмехнулся Феликс, поправляя на куртке рукава. — Спасибо за гостеприимство, дом. Жди на выходных, принесу тотально все, что пообещал. Дом закрылся. Выйдя на улицу, Феликс решил задать один значимый вопрос: — А как типа до работы? Опять на том "лимузине"? — Нет. На обычной машине. Вчера просто было поздно, вот катафалк и прислали. — Аренда машин тотально зависит от суток? — удивился блондин. — Нет, от наличия мальчиков в гнезде. Есть мальчики — есть и другие машины.