Великая жертва

— Не мерзнете без окна? — так же в наглую, не по уставу, а по-дружески поинтересовался Брагинский, забирая документы и деловито начиная пересматривать их. — Вроде нет, мы его вчера фанеркой забили. — Ну, хоть это сообразили, — Иван пересматривал протоколы и устало вздохнул от безысходности. — Ждем, до первой звезды нельзя, — Гилберт улыбнулся. — И то верно, — Брагинский зачем-то растасовал протоколы в две стопки. Одну положил к остальным отчетам, на другую и смотреть не хотел. От ее содержимого так и хотелось хлопнуть себя по лицу. — Что не так? — Гил кивнул на папку. Брагинский лишь покачал головой. — Скажи, Гилберт, сколько лет ты живешь в России? — Лет двадцать с перерывами. А что? — А то, что ты всегда выделялся из всего отдела тем, что безупречно писал и печатал все отчеты, согласно не только уставу, но и правилам русского языка. Вот это, — он кивнул на меньшую стопку, которую он отставил, — видно, что твоя работа и сделана она сегодня, на твою трезвую голову, все остальное, — он вздохнул, — это все Феликс и его безразличие ко всем правилам, законам физики и элементарное отсутствие логики, которой он так кичится. Если тебе не трудно и все равно делать нечего, постарайся привести все это в порядок, чтобы во время проверки показать не стыдно было. — Хорошо, но мне так больше нравится, я б оставил, — Гилберт взял бумаги обратно. — Хоть поржут. — Для поржать есть в магазинах второсортные детективы, написанные собачницами-домохозяйками, — не оценил предложение сотрудника Иван. — Хорошо, хорошо, перепишу. Я могу идти? — Можешь, — кивнул Иван и тихо добавил: — Если вы все же решили работать вместе, то все протоколы и отчеты будут на твоих плечах. — Понял, хорошо, — Гилберт кивнул и вышел. Перешептывания и смех преследовали его до самого кабинета. Феликс, переведя взгляд на Байльшмидта и заметив бумаги в его руках, спросил: — Ты типа чего все назад вернул? — Нет, не все. Твой братец — тотальный буквоед, его видите ли не устраивает вольное написание. — Забей, пять лет его это устраивало, а теперь придирается. Завидует просто, — махнул рукой Лукашевич и продолжил общаться с гражданскими. Гилберт кивнул и стал переписывать. Переписывая все документы, он понял, почему Иван так отреагировал. Ошибки и правда были не только грамматические, но и речевые. Однако не это его поразило сильнее. Ему стало интересно, почему вчера, когда Феликс все ему диктовал, Гилберт не обращал на всю алогичность внимание. Возможно всему виной было похмелье. Приведя все в порядок альбинос не стал париться и скинул отчеты начальству по сети. С припиской "Мне в падлу к тебе тащиться". Ответом ему послужили две строчки смайликов и два слова: "Вольно. Отдыхай". Гилберт стал писать нынешние протоколы, не долго думая он писал сразу так, что б они тут же попадали к начальству. — Не будь дятлом, — прокашлял Феликс, глазами указывая на девушку, которая пыталась сосредоточится на написании заявления, но стук пальцев по клавиатуре ее очень отвлекал. Гилберт вывел сенсорную клавиатуру на стол и спокойно, теперь уже бесшумно печатал. Когда последние гражданские ушли, Феликс обреченно уронил голову на стол, что-то невнятно пробурчав. — Прости, что пришлось тебе общаться с народом. Я понимаю, тебе это не нравится. — Если типа на то пошло, то мне тотально ничего в этой работе не нравится, — проговорил в стол блондин. — А еще и на выезды мне сейчас надо. — Хочешь сменить работу? — Гилберт сел рядом с ним. — По честному, я захотел этого в тот день, когда ты сюда типа перевелся. — Но я тебя остановил да? Лукашевич опять угукнул в стол. — Потерпишь до отпуска? — Гилберт гладил его по спине. — Конечно. Но чтобы уйти в отпуск, надо закрыть все дела, которые мне повесили. Поэтому я типа пойду и к обеду вернусь. — С тобой типа сходить? Феликс покачал головой. — Тебе же не нравится общественный транспорт. — Да ладно, я уткнусь в тебя и все будет хорошо, — Гилберт улыбнулся. — А чем бы ты хотел заняться после отпуска? — До этого времени типа дожить надо, — Лукашевич повернул голову, но, увидев вместо окна фанеру, опять уткнулся лбом в столешницу. — Что, так тотально плохо? — альбинос его обнял. — А на выезд точно нужно? — А как я типа уйду, когда у меня куча дел висит? Это тебе тотально повезло. Все заявления относятся к одному делу, так что ехать тебе пока что никуда не надо. Гилберт его гладил, пытаясь успокоить. — Поехали вместе. — Я типа лучше один, — блондин наконец оторвался от стола и пошел к шкафу за формой. — Мне так привычней. Гилберт вздохнул. Феликс, уже в форме, подошел к нему и обнял, прошептав: — Прости. Я вернусь к обеду, тотально обещаю. — Я буду ждать. Собрав в рюкзак все заявления и исписанный адресами и другими заметками незаменимый розовый блокнот, блондин помахал рукой и ушел. Гилберт вздохнул. — Я подожду. Совершенно неожиданно зазвонил телефон, заставив Гилберта отложить кирпичей. Звонила Элизабет. — Что случилось? — спросил Гилберт. — Это я у тебя спросить хочу, где вас носило?! Почему не позвонил?! У тебя хоть капля сочувствия ко мне есть?! — У Стефана мы были. Тут ураган был небольшой, нас задержали, а транспорта нема, — Байльшмидт чувствовал вину. — А позвонить, отправить голубя, подать дымовые сигналы? — надрывалась девушка. — Думаешь вы мне безразличны? — Нет, дорогая, небезразличны, как и ты нам. Прости. — Гилберт рисовал на листике звездочки. — А говорил, что любишь, — Хедервари была безутешна и явно пьяна. — Ты же знаешь, как мне одиноко без Аличе. — Уууу, обещаю, сегодня твое одиночество кончится, — Гилберт уже знал, кому сбагрит братика девушки Скотта. — П-правда? — заикаясь спросила Элизабет. — Сегодня вы приедете? Ах, szar, печально завтра пятница, а ты уже вчера был в зюзю... хе-хе... ну похер, второй раз не алкаш, тем более, когда по ве-е-еской причии-и-ине, хе-хе-хе. Я тебе потом заявление, как школьнику, для директора напишу. Тем более он та-а-а-а-акой милый! — Лапочка завтра праздник. Не парься, тебе будет кем заняться, ты педиатра нашла? — Гилберт продолжал рисовать. — Тебе меня совсем не жалко, подонок, — захныкала девушка. — Нашла я тебе педиколокатора. Гил откровенно заржал. — Любовь моя, я тебя обожаю. — Ну хоть кому-то весело. Конечно, смейся, я тебе потом все припомню... вот приедешь, я протрезвею и так тебе задницу надеру, что от лица не отличить будет! — Котенька моя, успокойся, — Гилберт еле сдерживался, — мы в обед поедем в магазин с Феликсом. — Я надеюсь в сексшоп? — Почти, а что? — он замешкался. — Тебе там что-то нужно? Благодаря алкоголю, настроение Хедервари менялось ошеломляюще быстро. Теперь она громко смеялась. — У меня есть все, что нужно. Я просто на правах хорошего друга беспокоюсь о твоем счастье. — Мое счастье погнало на выезд. Кстати, место работы ему действительно может понадобиться. — Козел ты. Зачем тебе, чтобы твое счастье работало? Оно должно сидеть дома, ухаживать за питомцами, готовить тебе работящему и каждый вечер встречать улыбкой и объятьями! — А я предложу ему это. Если согласится, я буду только за, — Гилберт вздохнул. — Мне будет спокойней. — Ты сомневаешься? А к чему мы его по-твоему всей компании готовили все это время? — Ооо, тогда я только за! Тотально за! Не нужны ему такие стрессы, — Гилберт скомкал лист. — Ура! Я рада, что тебе понравился наш план! А Яо был против. — Он всегда против. — Гилберт вздохнул. — Да уж, зануда и пессимист, — таким же вздохом ответила Элизабет. — Таков уж он. Может Вань сделает его проще? Девушка опять рассмеялась. — Не могу поверить, что это говоришь ты! — А это влияние пупса. Я становлюсь розовым. — Ну тогда поведай мне, розовый ты пони, что у вас за конфликт с Вань произошел? — А что говорит она? — Игнорирует, — пожаловалась девушка. — По мне так тут битва интересов. Ее бесит, что ее брат бесится от того, что я не давлю на Людвига, что б тот встретился с ним, — проговорил Гилберт. — Но едва мы расстались с Яо, Людвиг сказал, что сыт Китаем по горло и даже бизнес с китайцами не ведет. — Я прекрасно понимаю малыша Людвига. Он настрадался, тем более от своей драконьей няньки. — А он дуется, что ему не звонят. Вот она и рычит. Обидели братика. — По-моему Яо положить на все это, он также как и ты не любит думать о прошлом. — А хрен его знает, — Гил зевнул. — Скучно? — сочувствующе спросила Хедервари. — Мне не бывает скучно, когда рядом единственная женщина в моей жизни, — тот явно не шутил. В ответ послышались звуки умиления. — Все, сладкая моя, мне нужно начальству отчеты сдать. — Если планы изменятся — информируй, а то полной дурой выставляешь, - напоследок попросила Элизабет и отключилась. — Хорошо... — в молчащую трубку ответил Гилберт. "Как твои дела? Я получил разнос от Лизы" Феликс явно был занят, поэтому ничего не ответил. Гилберт вздохнул. Отчеты ему не нужно было нести начальству — все он уже передал по сети. Феликс молчал. От скуки Гилберт стал просто лазать по соцсетям, проверяя обновления на страничках друзей. На странице Аличе были очередные рецепты и советы по готовке. Гилберт улыбнулся. Хедервари открыто тосковала, закидывая стену печальками и песенками тоскливого содержания. Ловино заспамил буквально все лички и чаты во всех соцсетях благодарностями Гилберту. — Оуу, как-то даже странно... — улыбнулся альбинос. Франциск скинул фото с прощальной вечеринки. Помимо групповых фотографий, где все действительно смотрели в объектив, были и те, где люди не знали, что их снимают. Поцелуй Элизабет и Аличе в плохо освещенной части залы, фото из-под стола, где двое, в тайне от всех держаться за руки (скорей всего это Антонио с Ловино), а после шли фото на улице. Пейзажи казались Байльшмидту очень знакомыми. — Ну, Фрося, ну гад! Я тебе это припомню! Ракурсы были разные: у пруда с лебедями их сфотографировали со спины, около лунной дороги — сбоку, а около фонтана — спереди. Последняя запечатлила момент, когда Феликс обрызгал Гилберта водой. В воздухе замерли капли воды, которые из-за света луны и фонарей в фонтане казались волшебными искрами-феями, а лицо Лукашевича замерло со смехом на устах и в глазах. — Красиво конечно, но гад... — вздохнул Гилберт. — Хоть бы спросил. Он сохранил все три фото и стал искать еще. На одном из групповых снимков он случайно тыкнул на Толиса и перешел на его страничку. Первый фотоальбом, который ему предложили посмотреть, был со школьными фотографиями. Гилберт стал его листать, улыбаясь такому юному Феликсу. Стоит заметить, что он почти не изменился. Феликс и так всегда был похож на шестнадцатилетнего подростка и возможно поэтому быстро находил язык с несовершеннолетними потерпевшими и подозреваемыми. Из фотографий с начальной школы Байльшмидт узнал, что у маленького Лукашевича были веснушки и короткие волосы, которые совершенно не шли к его круглому личику. Альбиносу вдруг стало интересно, почему у Феликса нет такого фотоальбома, ведь фотографий сохранилось довольно много, а судя по его взаимодействию с одноклассниками, изображенного на фотках, отношения у него со всеми были довольно теплыми. Да и с Иваном судя по фото отношения были гораздо теплее. Когда фотографии в этом альбоме закончились, Гилберт для интереса стал искать другие альбомы, где можно было найти блондина. Пикники, отдых — он всегда был с одними и теми же людьми. Редко появлялись новые, но они быстро исчезали. На одной из фотографий, сделанных в парке развлечений, на американских горках он и вовсе сидел один, вдали от всей компании, в самом последнем вагончике. Дата показывала, что фото было сделано не так уж и давно — позапрошлым летом. — И что же произошло такого, что ты так отдалился от всех?.. — Вздохнул Байльшмидт. Теперь он с большим нетерпением ждал конца всей этой магической заварушки, ждал следующего месяца, ведь Феликс обещал тогда рассказать обо всем сам, чтобы его не спрашивали. Гилберт сидел и делал коллаж из фотографий. За таким бездельем Байльшмидт потерял счет времени, но не бдительность, и услышал, когда кто-то пытался открыть двери, потянув ручку на себя. Он тут же закрыл все окна и сделал вид, что работает.