Великая жертва

— Похвально, — оценив подготовку к работе, усмехнулся Брагинский. — Шеф, вы задержались? — Да, к сожалению. Не хочется конечно подавать такой пример подчиненным, но сирена в той пробке была абсолютно бесполезна, — ответил Иван, садясь в кресло. — Ничего, мы его использовать будем редко. — В любом случае, если я задерживаюсь, всегда предупреждаю дежурного, — "скромно" заявил Брагинский. — Почему в журнале не расписался? — Как не расписался?! — Мне это тоже интересно. Пока не поздно спустись и исправь свою ошибку, — ласково приказал Брагинский. — Заодно поставь галочку напротив фамилии Феликса. Проверка может нагрянуть неожиданно. — Спасибо, сейчас. — Гилберт вышел. Спускался Байльшмидт вновь окруженный сплетнями. Да только среди уже привычных разговорах о любовниках, взятках и вселенских заговорах слышались другие, шипящие нечеловеческие голоса. — Монстр на стороне Бога? — В его колчане семь или шесть смертельных стрел? — Кого же он на самом деле предаст? На плечах, в волосах других сослуживцев и гражданских, записавшихся на прием, сидели темно-серые существа, принимавшие разные формы: пухлых гаргулий с маленькими ручками и ножками, змей с петушиными хохолками, зайцев с огромными, как у гиппопотама, зубами и поросячими рылами. Альбинос внизу расписался за себя и Феликса. Внимание на бестиарий, толпящийся в отделе, он обратил ровно столько, сколь заслуживает внимание сор на полу. Демоны не нападали, кроме разговоров между собой не делали абсолютно ничего. Однако их присутствие пагубно сказывалось на окружающих людях. Ни с того ни с сего они злились, в голос оскорбляли власти, полицейских, другие слои общества или хватались за голову от внезапной мигрени. К сожалению, людей было слишком много, чтобы Байльшмидт мог помочь всем. Феликс, влетевший в РУВД, на автопилоте стал читать молитву, очищая на своём пути дорогу. Нечисть шипела, плевалась, но вернуться на место, а тем более дотронуться до него не могла. — Тотальные страсти! Типа что за нашествие тараканов к нам? Если утром его одежда была слегка помята, то теперь она еще и впитала в себя непонятные жирные пятна и песок с пылью. И запах земли полностью перебивал запахи грязных бомжей и, что самое главное, алкоголя. — Я вам СанПин или кто? — совершенно забыв о том, что кроме Гилберта и, наверное, Ивана никто больше не видит существ из преисподней, вновь задал вопрос Лукашевич. — Феликс?! — Гилберт посмотрел на время. — Ты же должен был позвонить! Господи, тебя что, по полу катали? А запах! Байльшмидт потащил его в душ. — Раздевайся! — он отобрал рюкзак. — Фууу! Ты бы еще вшей у них нахватался! До обеда пол часа! — Каких ушей? У меня свои есть. Двух ушей вполне достаточно, — с видом знатока заявил блондин, раздеваясь и становясь под душем. Включив горячую воду, от которой по кабинке расползся пар, он пожаловался: — Фу, какая холодная. — Мдааа, теть Нюра меня прибьет... — Гилберт вздохнул. — Ты же обещал не пить! — Обещал? Кому? — обернулся к нему блондин. — К тому же я не пил. Я де-гусь-тир-овал. — Значит так, дегусьтатор, давай мне свои наработки, я напишу отчеты, а ты изображай яростную простуду. Гуд? — Осом, — согласился Феликс, выключая воду. — Дай-ка мне запасную одежду, и на дне рюкзака еще лежит полотенце. И выйди за дверь, тотально сторожить, чтобы никто не зашел. — Моя ягодка, конечно! — Гилберт вышел. Душевые находились в цокольном помещении, напротив гардероба, где всегда гуляло эхо, состоящее из уличных звуков, разговоров в здании и топота по коридорам и лестницам. Когда Феликс высушился и переоделся, он подёргал ручку и постучал в дверь. — Типа хватит дверь держать. Гилберт улыбнулся. — Выходи, стесняшка-обаяшка, — он отошел от двери. Влажные, густые золотые волосы были спрятаны под лыжной шапкой, которая хоть и сочеталась по цвету с деловым костюмом, но выглядела странно, если не смехотворно. — Фен между прочим на дне. Посушить тебя? — И верни тот классный хвостик, — согласился Лукашевич. — Но наверху. Тут ни одна розетка не работает. — Не вопрос. Конечно верну. Хочешь всегда заплетать буду. — Значит мне отращивать волосы? Или типа оставить длину? — Феликс вел себя как обычно, говорил нормально, и ничто не выдавало его недавнюю "дегустацию". — А то я тотально всерьез задумывался о стрижке. Мне типа в парикмахерской показывали несколько вариантов тотально красивых причесок. — Не нужно стричь, твое золото не стоит стричь. — Тогда отращивать? — Конечно. — Тогда потом тотально не шокируйся, что меня будут считать девушкой, — предупредил блондин, забегая по лестнице на их этаж. — Так в этом и фишка, я смогу целовать тебя везде. — Восемнадцать мне уже~~ — подпел Лукашевич, хихикая. — Ооо, тогда увезу тебя за сто морей! — Улыбнулся Гилберт Феликс опять захихикал и решил блеснуть своей эрудицией: — Интригует, где ты найдешь еще десять, если на Земле их всего девяносто? — А я через 10 любых провезу дважды! — прошептал ему на ухо альбинос, прижимая к себе. — Кхм, ну вы совсем оборзели! — прорычал Брагинский. Блондин вынырнул из объятий, обернулся к брату и, поскольку до сих пор был в шапке, отдал честь: — Здравия желаю, начальник следственного отдела Иван Степанович! — Придурки! — Иван настучал им обоим по лбу. — Вон с глаз моих! — Так точно, товарищ старшина! — продолжая отдавать честь, отчеканил Лукашевич. — Ах ты гад! Прибью! Премии лишу! — Дважды прошу прощения, Иван Степанович, но в чем я провинился? Не по уставу? — искренне недоумевая, спросил Феликс. — Я не старшина! Я генерал! Завтра сдаешь звания! — Брагинский едва не рычал. — Относительно меня, вы старшина, — тихо и виновато, потупив взор, начал блондин. — Когда мы играли в войнушку, ты велел себя так называть. Извините, товарищ генерал, это тотально глупая привычка. Завтра суббота и я типа не могу сдать звания, прошу прощения. — Значит в понедельник. — Иван был зол, тем более что он прекрасно чуял запах от Лукашевича. — А не пошел бы ты к себе в кабинет, товарищ генерал, — прошипел Гилберт и повел в кабинет загрустившего Феликса. — Сейчас ведь уже обед, — подняв голову, сказал Лукашевич. — Волосы высушим и поедем в спорт зал, — Гилберт улыбнулся. Блондин кивнул, снимая шапку. Кончики волос от сырости топорщились наружу, прядки выбивались одна дальше другой, отчего казалось, что на голове Феликса сидит осьминожка. — Прелесть моя, давай фен и расческу. Блондин подал все необходимое, сел на кресло и подъехал к своему "парикмахеру". — Мои волосы в твоем тотальном распоряжении, мастер. Гилберт стал его расчесывать. — Вот так, прикрой глаза и расслабься. Лукашевич выполнил просьбу. — Подумаешь, перепутал. Зачем было такой тотальный хайп поднимать? Я никогда не разбирался и не буду разбираться в этих званиях. Тотально никогда не хотел быть мусором. Он меня сам заставил, сам диплом мне писал, делал все, чтобы я получил эту дурацкую профессию. Делал все для меня, но типа не ради меня. — Чшш, потерпи до отпуска, потом заявление напишешь и уволишься, — блондина Байльшмидт расчесывал нежно и ласково. — Зачем ждать? Я тотально разобрался со всеми делами, осталось только повязать преступников. Я хоть сейчас могу уволится, меня тотально ничего не держит. — Уверен? А помогать ты мне не будешь? — Я тебе и так помогу, чем смогу, без этой дурацкой профессии. — Но я не имею права привлекать тебя к задержанию, если ты гражданский. — Тогда ладно. Ты типа потом возьмешь отпуск, а я уволюсь, если типа смогу. Так типа пойдет? — Да, вполне. — Гилберт закончил сушить волосы. — Готово. Феликс подал ему розовую резинку. — Теперь хвостик! Гил сделал хвостик. — Ты очарователен. Идем? — Поехали! — радостно отозвался Феликс, забирая свою сумку. Гилберт закрыл кабинет и, нажав клавишу пуск, он переиначил все записки Феликса, пока тот мылся. Тем более эти записи легче было разобрать. Под градусом у Феликса выходил чуть ли не каллиграфический почерк. Блондин всю дорогу до стоянки шел следом за Байльшмидтом и смотрел ему в спину, боясь перевести взгляд на что-то еще и ненароком увидеть Ивана. Лукашевича усадили на пассажирское сиденье и бережно прикрыли дверку. В фитнес-клубе было больше народа, чем вчера вечером, и в зале йоги уже начиналось занятие с довольно приличным количеством человек. — Я побежал, — Феликсу не хотелось опаздывать, поэтому он сразу же побежал к раздевалкам. — Давай, — Гилберт ему помахал. В качалке тоже было много народу, однако тренажёры, на которых обычно занимался Гилберт, словно ждали только его. Шурик подошел к нему. — Привет, ты один или с твоей зависающей парой? — С ним. А что? — Если что, я придумал рекламу с вами двумя, хотел бы обсудить. — Ну что же, думаю, если на лишний час задержимся, то ничего страшного, — альбинос был заинтригован. — Тем более, что с начальством пока что лучше не пересекаться. — Вижу, тебя это заинтересовало. Приходите. На этот раз Феликс закончил позже Гилберта, и пришел в качалку уже после того, как тот принял душ, и в этот момент разговаривал с Александром. — Ну пожалуйста! Ну что тебе стоит? Это лучшая реклама! Обещаю, я не только дам абонемент, но ещё и доплачу! — Это вы типа о чем? — встрял Лукашевич. — Нас просят поиграть в рекламе клуба. — А... вроде я вчера что-то похожее слышал, — вспомнил блондин. — Ну, Гил, тебе как герою этого клуба и его защитнику тотально необходимо засветиться в рекламе. А я тут типа причем? — Ну, а тебе предлагается смотреть на меня влюбленными глазами. — Ну это я т-типа смогу, н-наверно, — смущенно покраснел Феликс. — Ну вот как сможешь так и говори. — Но я типа услышал, что ты не согласен с чем-то, — вопросительно посмотрел на альбиноса Лукашевич. — Не хочется светиться. Но если ты будешь согласен, я готов. — А если ты будешь типа не совсем ты? Я типа более чем уверен, что нам, как звездам рекламы, сделают тотальную скидку на экскурсию на кондитерскую фабрику, — хитро подмигнул блондин. — Боюсь это невозможно, мне нужны именно вы и с не измененной внешностью, — Брагинский вздохнул. — Я к вам потом с этим подойду. — Потом? Это типа через два месяца? — Нет, в понедельник. — Мужчина помахал им рукой.