Великая жертва

— Эй, слезай с раритета! Стол из красного дерева! Блондин не ответил, а, раскачавшись на ногах, прыгнул прямо в кресло и довольным и радостным криком: — А теперь заценим трассу! — Кому что, а вшивому баня, — вздохнул Гилберт. — Заценивай, но пожалуйста больше не вставай на стол. Лукашевич его не слышал, а наворачивал круги по новой, усложненной и навороченной "трассе". Гилберт сел за стол. На столешнице ясно виднелись отпечатки пыльных подошв феликсовых ботинок. Но блондин их даже не заметил и вообще забыл обо всем на свете, погружаясь в гонку с самим собой. Лишь когда в колесах кресла застряла брошенная тряпка и Феликс навернулся со своего болида и оказался придавленный им же, вспомнил, что они еще не закончили, даже не начинали, уборку. Гилберт как ни странно на помощь не спешил, он оттирал столешницу со взглядом маньяка. — Прости, любимый, у тебя все в порядке? — Все замечательно! — подскочил с пола Лукашевич. — Это круто! Но теперь надо и уборкой заняться, не будем оставлять уборку типа до понедельника, а то все тотально запылится. Молодец, что уже начал. Я тогда займусь тумбочками, чтобы в них типа весь это некрасивый хлам сложить. Он подбежал к ведру, потянулся к нему правой рукой, но, моргнув, передумал и поменял руку. Благодаря водопроводу в каждом кабинете бегать никуда не пришлось и воду он наполнил здесь же. Без разбору вылив в ведро первое попавшееся средство, он намочил тряпку, выкрутил и пошел мыть тумбы. — Мать моя балерина! — Гилберт схватился за голову. — Феликс, ты зачем чернила в ведро налил? Тот непонимающе уставился на бутылку, которую принял за моющее средство, потом на срок годности данной жидкости, а потом на мебель, которую он уже начал протирать тряпкой. Белая поверхность теперь была угольно черной. — Дотирай эту тумбу и выливай воду. И тумбы переставим через одну. — Х-хорошо, — Феликсу было очень стыдно и неудобно за свою ошибку и он поспешил выполнить просьбу Байльшмидта правильно, несколько раз проведя по столешнице тряпкой, чтобы не осталось белых пятен и разводов. Закончив и убедившись, что больше нигде не напортачил, он взял левой рукой ведро и ушел в туалет, выливать чернильный раствор, оттирать ведро и наливать новую чистую воду. Гилберт переставил тумбы и доубирал стол. Внезапно его взбесила эта перестановка. Непривычная атмосфера хаоса и сюрреализма отвергалась восприятием кабинета как места сосредоточенности и педантичности. Слишком много лишнего, ненужного, отвлекающего внимание от чего-то конкретного. Это злило. Лукашевич вернулся довольно быстро, несмотря на то, что список его махинаций с ведром и водой был довольно велик. — Ведро тотально уже не спасти, мне дали другое, — он поставил новое ведро на пол, умудрившись расплескать немного воды на пол и ковер. А Гилберт в шоке понял, что действительно любит блондина. Ведь не смотря на раздражающий хаос в кабинете, мокрый ковер и очень дорогой стол, ругаться на него он не будет. — Типа давай уборкой будешь руководить ты, а я посижу на диване и типа постараюсь ничего больше не испортить, — блондин говорил так, будто бы весь этот балаган он сделал специально, чтобы не заниматься уборкой и отсидеться в сторонке. Сняв обувь, Феликс залез с ногами на диван и тихо, почти неподвижно сидел, держа в руках ботинки. Даже дышал через раз, будто бы действительно боялся еще что-то испортить. Альбинос быстро все убрал. Зеленые, синие и красные папки он расставил по полкам в виде светового спектра сверху, а разную литературу чередовал на нижних полках с фигурками и безделушками. Идеально расставил инструменты, коробки с мелкой техникой и прочий инвентарь по тумбочкам. Протер раму, в которой висела карта, и навязчивая мысль, что вся эта перестановка ужасна, портит всю картину, которую он придумал с самого начала, проведя электричество, купив дорогие бра и выдержав все в строгой цветовой гамме и в пропорциональных отношениях мебели друг с другом. Самым ярким примером были часы, повешенные теперь на голой стене, отчего выглядели маленькими и незаметными. А Феликс кажется был доволен. Смотрел на тайный уголок и уже фантазировал, как можно там, скрывшись от любопытных ушей и всяких шестерок, обсуждать разные вещи, попивая кофе с конфетами и пирожными. От таких фантазий у него закружилась голова. Хотя возможно это было из-за недавнего падения со стула. Блондину это было безразлично. Гилберт поймал его почти у пола. — Феликс! Ну-ка открывай глазки! Поморгав, блондин удивленно посмотрел на Байльшмидта. — Извини, я типа замечтался, — он стал вытирать рукавом подлокотник дивана, так как нечаянно поставил на него обувь. — Так, не хулигань! — он его обнял. — Я случайно. Типа спать совсем не хочется, это все из-за освещения, — Феликс зажмурился и потер свободной рукой глаза, а после, улыбаясь, посмотрел на Гилберта: — Тебе нравится? — Что именно? — Гилберт потащил его в закуток. — Это тотальное преображение твоего кабинета, — Лукашевич опять зажмурился. — Да хрен с ним, привыкну. — Ну да, согласен, тотально по-новому все выглядит, — согласился блондин. — Но типа круто, правда? — Да, а больше всего меня радует укромный уголок, я буду косплеить паука. — Из Мухи-Цокотухи? — предположил Феликс. — Именно! И комарика для тебя не будет! — Да ну? А Иван Степанович? — с вызовом посмотрел на него блондин. — Неа, не поможет. Выражение лица Феликса приняло очень трагичный и испуганный вид, когда он понял, что тотально влип. Гилберт его обнял. Лукашевич закусил губу и отступил, выныривая из объятий. Шкаф закрывал окно, а одной настенной бра не хватало мощности осветить весь уголок. Даже при свете дня это место будет находиться в полумраке, не говоря уже о вечере. Гилберт усадил его на диван и подал пирожки с вишней и чай. — Взял для тебя. — Откуда? И где все время прятал? — блондин принялся за полдник. — Пакет лежал в тумбочке с утра, чай взял у Яо. Блондин и не слушал ответы, наслаждаясь сладким пиром. За дверями послышались звуки шагов и громкие разговоры, означающие, что смена подошла к концу. — Домой? — Гилберт подал ему руку. — А куда типа еще?— усмехнулся Феликс. — Ну откуда я знаю? — Действительно. Тебя типа в любой момент может потянуть не туда, — оставив бардак на столике, Лукашевич пошел собираться домой. Гилберт быстро все убрал и пошел следом. Блондин успел уйти далеко и наткнуться в коридоре на Брагинского. Втянув голову в плечи (преимущественно в левое плечо), он молча, испуганно смотрел на него, ожидая каких-то замечаний или других неласковых слов. — Ну что, твоей защиты нет и ты трусишь? — Типа представьте себе, товарищ генерал, — опустил глаза Феликс. — Но он тотально скоро придет, если типа еще не за моей спиной. Гилберт закрыл двери. — Поехали, нас ждет Элизабет, — Гилберт его обнял. — Степаныч, я отчеты тебе все переслал за сегодня. Феликс продолжал стоять на месте и аккуратно убрал руки Байльшмидта со своих плеч. — Я типа жду выговора от начальника и старшего брата одновременно за то, что типа явился на работу в почти нетрезвом виде. И за то, что ошибся в чинах. Тот махнул рукой и пошел на выход. — Идем, Феликс. — Спасибо за ответ! Я тотально подумаю над своим поведением! — злобно крикнул в спину Ивана Лукашевич. Гилберт его обнял. — Пойдем, отдохнуть нужно. Да и Эльза ждет. Наверняка что-нибудь вкусное приготовила. Блондин пошел к машине следом за ним. — Что тебя тревожит? — Гилберт помог ему сесть. — Тотально абсолютно ничего, — он пристегнулся. — Просто я тотально не догоняю, когда, в какой момент я стал ему настолько безразличен. — Я тоже не особо догнал, когда нас брат послал с Людвигом. Наверно старшим ответственности не хочется. Вот они и сбагривают младших, все равно куда, — машина выехала с парковки и, набрав скорость, удалялась от РУВД. — Тебе плохо от этого? — Да, плохо. В глазах аж темнеет от злости, — кивнул Лукашевич. — Я понял, что нифига не понял, — Гилберт просмотрел на него. — Я бы не сказал, что Янек избегает ответственности. Для младшей сестры он тотально всегда найдёт время, а старшую типа оба уважают. Если бы я ему типа всегда был безразличен, он никогда бы не привез меня сюда, — блондин прикрыл глаза, чтобы не укачивало так сильно. Спать совершенно не хотелось, но перед глазами опять все плыло и темнело. — Конечно, были случаи, но это не считается, ведь мы тогда были детьми. — Что ж, может он ревнует? — Гилберт, выехав на трассу, сбавил скорость. — Кого к кому? — поинтересовался блондин. — Тебя ко мне, — улыбнулся Гилберт, — я же тебя у него украл. — А не тебя ко мне? — хмыкнул Лукашевич. — Ты же типа ему тотально столько ложных надежд дал. Гилберт рассмеялся. — Предлагаешь его поиметь? А ты не будешь против? — Фу, и в мыслях не было такого предлагать, — сморщился Феликс. — Тем более, Янек типа сильнее тебя. — Ну это да. Да ладно, не переживай, — Гилберт ехал размеренно. — Типа не давай мне повода переживать и я не буду, — блондин продолжал сидеть с закрытыми глазами. Гилберт вел достаточно уверенно. — Просыпайся, мы доехали. — Я не сплю, — дождавшись, пока машина остановиться и Байльшмидт выключит двигатель, Феликс открыл глаза и вышел из машины. —Тебе так плохо? Лукашевич глубоко вдохнул влажный прохладный вечерний воздух. — Уже типа получше. Типа как вспомню твои щупальца с глазами и за рулем... тотально, — он передернулся. — Шок — это по нашему. Может нам так Элизабет покатать? — Зачем? Я типа не собираюсь проходить через это дважды, — блондин поковылял к крыльцу. — А если мы тебя с собой не будем брать? — он его придержал. — Хотя я сначала узнаю у нее. — Ну тогда это типа вам решать. В фойе девушка с ресепшна сказала, что хозяйка звала их в свой кабинет.