Великая жертва

— Ну и где вы пропадали? В парке значит нет, у Феликса сотрясение, а кататся весь день неизвестно где, так он здоров? Это обидно, знаете ли... Где этот светловолосый проказник, а? — Не понял? Я его оставил за просмотром сериала, потом смотался к матушке Анне, помог ей по хозяйству, потом отвез мультики Стефану и леди и приехал домой. Хедервари изменилась в лице. — Феликс с самого утра слезно умолял Яо отпустить его сегодня с тобой. Обещал не тревожить плечо и пить лекарство после каждого приема пищи. И Яо его отпустил. — Это что за нафиг... Он упросил меня найти ему сериал и уставился в него. И где теперь его искать? — Гилберт обеспокоился. — Я была в вашей комнате. Кино там смотрели только ваши питомцы, — шатенка была напугана пропажей Лукашевича не меньше Гилберта. — Ну, Феликс, найду и выпорю! — Камеры! — воскликнула Элизабет. — Гил, за мной. Быстро, на сколько позволяли каблуки, она побежала в свой кабинет. Щелкнув на свернутое окошко, она вывела на экран несколько цветных видео с камеры видеонаблюдения. Гил был в панике. — Вот что он за человек?! — Гилберт сел рядом. — Ни на минуту одного оставить нельзя. Девушка отмотала запись на полдень. Сначала они увидели на крыльце Гилберта, идущего к своей машине, а после, кроме бегающих на перекур работников, никого не было. Элизабет ускорила запись, и, лишь благодаря удаче и своевременному нажатию паузы, они увидели знакомую белобрысую голову, мелькнувшую среди лесных деревьев. — И куда же это он ушел? — Не знаю, видимо он никому ничего правдивого не сказал, — шатенка принялась щелкать другие камеры, установленные около черных ходов, задних калиток санатория, в столовой и в коридорах. — Я боюсь за него, — Гилберт волновался. На одной из камер в коридоре показался Феликс, разговаривающий с Кристианом. У него уже не было повязки на плече. — Он с ума сошел! — Гилберт вздохнул. — Я видела Кристиана вместе с Тимом в столовой, — Элизабет вскочила с кресла, но от волнения и переживания ноги тряслись и не хотели слушаться. Шатенка тут же потянулась к фляжке и сделала большой глоток. Гилберт, подхватив ее, помчался в столовую. Братья де Варды еще не ушли, сидели за крайним столиком и вели только им понятный разговор. — Привет, — Гилберт усадил девушку на стул. — Добрый вечер, — спокойно поздоровался Кристиан. — Чего такие запыханые? Ингалятор прописать? — учтиво предложил Тим. — Феликс, где?! — выпалил Гилберт. — Практикует экзорцизм, — коротко ответил Кристиан. — Чтооо?! — Гилберт подскочил к нему. — Ты сошел с ума?! Он же с сотрясеним! — С пожизненным, — тихо прыснул Тим. — Оно не повлияло на его память. Он помнит все выученные молитвы, помнит, что и как нужно делать. Сотрясение — последнее, о чем ему стоит волноваться, — Кристиан задумался. — Но уходить, не предупредив вас, очень подло и некрасиво с его стороны. — Вы идиоты, да?! А если у него кровоизлияние будет?! — Гилберт едва их не поубивал. Элизабет схватила его за шкирку и подняла над полом. — Не трать силы на них. Нам нужно найти пупса и побыстрее! — она откинула альбиноса к выходу. — Где его искать?! — обернулся к ним Гилберт. — В лесу. Он говорил, что там есть оборотни, — ответил экзорцист. — Мне пойти с вами? — Ой, идиот... — Гилберт выбежал. За окном стали сгущаться то ли тучи, то ли Тьма. — Фелиииикс! — Голос Гилберта разносился по лесу. В ответ раздавался вой ветра и волков. Гилберт понесся в лес. Вой приближался и отдалялся, раздавался только с одно стороны и со всех одновременно. Однако чем дальше убегал Гилберт в чащу леса, тем отчетливее слышал еще один голос. Голос, читающий молитву. Одно дерево было изрезано черными полосами — когтями монстра. Монстра, от которого осталось лишь это напоминание и который бездыханным трупом валялся под деревом, постепенно рассыпаясь на черные песчинки в белом, слабо-светящимся кресте. — Господи, какого хрена меня окружают такие дилетанты?! — простонал Гилберт, выбегая на поляну. — Хватит! Феликс, окруженный тремя огромными волками-росомахами, отбивающийся от них кинжалом, обернулся на крик Байльшмидта. Воспользовавшись этой заминкой, один из монстров прыгнул на блондина, опрокинув его, но не успел ничего больше сделать, напоровшись на оружие. — Брыссссь вссссем! Выберете вожака! Ссссами! — из Гила рванул такой пучок Тьмы, что оборотни расползались кто куда. — А ты, прежшшшде чем делать такое, ссссоветуйссся! — Байльшмидт повернулся к Феликсу. Лукашевич сидел на земле, опустив голову и не двигаясь. — Вам что, демонов мало?! Вам еще войны оборотней не хватает? — Гилберт понес его из леса. — Эй, оборотни, о вожаке доложите Стефану завтра. — Это и есть демоны. Они не могут ступить на освященную территорию и просто типа шныряют рядом, — подал голос блондин. — Это не демоны! Это истинные оборотни. Они от фазы луны не зависят. Господи, зачем ты это сделал? — Гилберт прижал его к себе. — Вон, посмотри под дерево. Там лежало тело человека с выжженным крестом на груди. — Мне надоело ждать! — Феликс пытался вырваться. — Я не могу сидеть сложа руки, как ты, и ждать этих роковых пяти часов! Если ты так уверен в том, что справишься, то зачем тебе я?! Я ничего не умею и буду только мешаться! — Феликс, любимый, если ты хочешь действия, то​ спроси меня куда бить! Для этого католика вся нечисть зло, и я тоже! — А что тебя спрашивать, если ты мне тотально ничего не разрешаешь!? — Лукашевич наконец-то вырвался. — Тебе можно исчезать куда-то на день и только потом рассказывать, где тусил, а мне нет! Если ты типа приболел, то это ерунда, а я чихнул, так скорую вызывать надо! И как это я раньше без тебя жил и не умер от развязанных шнурков!? — Прекрати, развязывать сейчас бойню это не выход, — Гилберт вздохнул. — Я... Я просто хотел... хотел узнать, смогу ли... — голос Лукашевича стал дрожать, и блондин кинулся прочь. Гилберт его догнал. — Пожалуйста, обсуждай эксперименты со мной. Я б тебе наводку на бешеных дал. Истинных нельзя трогать! — Ничего я тотально больше не хочу и не буду делать! — кричал от отчаяния блондин. — Ищи другого, прошареного напарника! Возьми своего Стефана и вашу "истинную" банду! С ними ты сразу этим уродам накостыляешь, и все будет зашибись. Раньше надо было меня учить, сейчас уже поздно. Байльшмидт прижал его к дереву и страстно поцеловал. — Я же чуть с ума не сошел, а если б тебя ударили? А если бы затоптали?! Феликс не ответил. Будучи ошарашенным поцелуем, он не знал куда девать глаза, забыл обо всем, о чем еще не успел высказаться. Лишь сильно покраснел и положил левую руку на руку Гилберта, сдерживающую его правое плечо. — Больно. Отпусти. — Прости. Как же я волновался, — он поднял его на руки. — Не сбегай больше. — Не собираюсь. Меня все равно поймают и притащат обратно, — буркнул Лукашевич. — Это тотально бесполезно. Буду третьим домашним питомцем. — Делай, что хочешь. — Не могу. Ты не позволишь, — блондин снова отпустил голову. — Как выздоровеешь, так и делай, что хочешь. Феликс молчал. — Обещаю, слова не скажу, только пожалуйста здоровым. Хочешь бить оборотней, бей. В ответ прозвучал тихий всхлип. — Только здоровым, пожалуйста. Так шанс выжить больше. Лукашевич закрыл уши, прижав правое ухо к плечу, а левой заткнув пальцем. Гилберт его обнял. Он уткнулся в плечо Феликса. Блондин терпел, молчал и не двигался, ожидая, когда наконец Байльшмидт выйдет из леса или поставит его на ноги. Впервые за много лет Гилберт рыдал. Как бы в тот момент боль не разрывала сердце Феликсу, не отзывалась муками несуществующей совести, он сделал то, что делал всегда, когда кто-то близкий и дорогой страдал. Ничего. Гилберт успокоился. — Все, пойдем. Там Элизабет Де Вардов песочит. Лукашевич отвернул голову в сторону. "Ненавидь меня. Пожалуйста, ненавидь меня". Но Гилберт его прижимал к себе. До санатория они добрались за полчаса. — Получите пропажу, — Гилберт сдал Феликса Элизабет. Феликс встал на пол, опустив голову, устремив взгляд на узоры, которые когда-то принял за грязь, и ждал неизбежного. — Пупсик! — Элизабет со слезами кинулась к нему. — Живой! Хедервари стала ощупывать его, дабы точно убедиться, что он жив, ничего из конечностей не потерял и не поранил. Затем посмотрела на Гилберта и увидела то, что могла видеть лишь она. Следы от слез. Лукашевич продолжил стоять столбом, не двигаясь. — Господи! — она прижала ладонь к губам. — Мыться! Немедленно! Блондин молча пошел в комнату. Гилберт ушел следом. При появлении Феликса Сильвия уползла под кресло, прижимаясь к полу. Пруберд на него заверещал, защищая кошку, и принялся прыгать​ у кресла взад вперед. — Wiem, jestem potworem, — тихо сказал им Лукашевич и скрылся в ванной, захлопнув за собой дверь и щелкнув замком. Гилберт погладил кошку. — Спокойно, все хорошо. Та зашипела на дверь в ванную, а потом стала ластиться к Гилберту. То же самое сделал и Пруберд, трясь пернатой головой о щеку альбиноса. — Ладно, ладно, он не специально, — Гилберт вздохнул. Судя по звуку, все краны были открыты на максимальном напоре, а значит Феликс еще не скоро будет готов показаться хоть кому-то на глаза. У Байльшмидта было время подумать над его словами, сказанными в порыве ярости и откровения. Гилберт улыбнулся зверью. — Ну вот, теперь его опять вытаскивать из кокона самобичевания. Пруберд моргнул, зажмурился и спрятал голову под крылышко, явно пытаясь сказать "Ой, кто бы говорил". — Ему это нужнее, мой пернатый друг, — Гилберт погладил зверьё и, ссадив Прушу на спинку кровати, застучал в дверь ванной. Это, как и ожидалось, было бесполезно. Гилберт вздохнул. Оставалось только ждать. И это принесло лучший результат. Через десять минут Феликс сам вышел из ванной. Без одежды, пряча лицо в высушенных полотенцем волосах, он прошел мимо Гилберта, сел на кровать и снова замер. Первой к нему подошла кошка и стала тереться. Лукашевич, с несвойственной ему злостью, пытался оттолкнуть ее, но прошел сквозь призрака. Гилберт ошарашено смотрел на Феликса. Блондин больше не мог выносить тишины, воцарившейся в комнате, и заговорил: — Мне было страшно. Тотально страшно, а ты мне предлагал пройти через это еще раз. Определись уже, чего ты мне желаешь: сойти с ума, поседеть в тридцать лет и умереть через ближайших лет шесть от сердечного приступа, или быть в надежной чрезмерной защите, быть запертым в четырех стенах, выходя только под присмотром, но при этом типа быть отхоленым и отлелеяным, жить в достатке, радости и любви? — Через что пройти? — Гилберт его обнял. — И никто запирать тебя не собирался, я хотел предложить перейти на более спокойную работу. — Там, ты говорил, что если я буду здоров, то буду делать что хочу. И под этим ты думал, что я хочу этого снова. Хочу снова быть убийцей, — Феликс потер глаза, после чего серьезно и искренне добавил: — Ты тотально правильного обо мне мнения. — Тебе понравилось это? — По мне похоже, что я тотально счастлив из-за того, что натворил и ссу кипятком от радости? — процедил сквозь зубы Лукашевич. Гилберт обнял его и поцеловал. — Успокойся. — Не могу. Я хочу, чтобы ты мне помог, чтобы успокоил, — проговорил в плечо Байльшмидта блондин. — Но вместо этого я получаю то, что заслужил. Своим молчанием ты мучаешь и убиваешь меня, а своими тотально тупыми вопросами злишь и возвращаешь только угаснувшую истерику. Спасибо тебе. — Мое маленькое солнышко, моя радость... — Гилберт его погладил. — Прости меня. — В чем ты виноват? — Я оставил тебя. И вместо того, чтобы утешить, лишь еще больше заставляю нервничать. — Так и надо. Я тотально заслуживаю этого. Гилберт его обнял. — Никогда не принимай советов длиннорясых в плане практики, они всегда жар загребают чужими руками. — Обещаю. Я больше никогда не буду принимать ни у кого таких советов. Я вообще больше не хочу это делать. Прости, Гил, прости меня, — Феликс опять вцепился в его руку. — Я струсил. Я боюсь. Я не буду экзорцистом. От меня тотально нету толка. — Есть от тебя толк и экзорцист ты не плохой, но против демона я тебя не выпущу. Будешь сидеть в машине. Координатором. Тебе нужно будет кинжал начитать. — Почему я? — Что именно почему? — Гилберт стал бинтовать ему руку, кошка терлась о ноги, а птиц сидел на здоровом плече и тихо что-то щебетал. — Возьми кого-нибудь другого. Кого-то, кто хоть чем-то помог тебе в этом расследовании... — блондин терпел боль в плече из последних сил. — Хватит. Ты едешь и это не обсуждается, — прибинтовав руку, альбинос таки позвал Элизабет с ужином и Яо с лекарством. — Все, плевал я на всех, завтра буду дома! — Ты уходишь? — разочарованно спросил Феликс. — Не понял, а меня что, отсюда выселили? Я тут так же дома, как и в городской квартире, я говорил. И дома я буду с тобой. — Ты сказал, что завтра будешь дома, — услышав шаги за дверями, Лукашевич достал из-под подушки пижамные штаны и стал поспешно натягивать их одной рукой. — Что ты типа имел в виду? — Что весь день буду тут с тобой, зверинцем и той очаровательной девушкой, что стоит за дверьми и ни как не может решить, закормить тебя вкусняшками или прибить, чтоб не мучился. Эльза, заходи уж. — Лучше второе, — тихо сказал блондин. — Нет уж, жри вкусняшки и мучайся! — Эльза плюхнула поднос на стол. — Я-то наивная обрадовалась, думала, ты мне поможешь с Райвисом язык найти общий, а ты свалил оборотней мутузить! Хоть результативно? — Я думал, что Гил как всегда уедет на целый день, вернется только завтра, и к этому времени я типа пойму, хороший ли из меня выйдет экзорцист, — принялся рассказывать Феликс, не притрагиваясь к сладостям. — Я даже собрал себе провизию и аптечку, типа на всякий случай. Поговорил с Кристианом, он сказал, что я тотально готов и могу попробовать себя в роли экзорциста. Я и пошел. Но никого не убил, лишь типа ранил. — Не совсем. Ты прикончил вожака местной стаи Истинных, дай бог они не выберут к концу недели вожака, иначе нам придется воевать на два фронта, — Гилберт вздохнул. — О, нет... — Эльза плюхнулась в кресло. — Зачем ты полез к ним? — Я никого не убивал! — воскликнул Феликс. — А тот труп под елью с крестами чья работа? Моя? — Гилберт на него посмотрел. — Не понимаю о чем ты, — блондин ответил ему удивленным взглядом. — Волк, распыленный молитвой. — Я использовал только защитные молитвы и только на себя. Я же сказал, что мне было страшно! Я не мог ничего сделать, кроме как защищаться! — Любая молитва, даже защитная, убивает нечисть. Блондин завис, переваривая информацию, понимая, что натворил и, сменив цвет лица с красного на зеленый, ринулся в ванную. — Дошло... — печально вздохнул Гилберт. По плечу Байльшмидта нежно прошлась рука Элизабет. — Это того не стоило, — тихо сказала она. — Если из-за брата ты не проронил ни слезинки, то и сейчас ты не должен был плакать... Ты словно размяк. Ты перестаешь быть собой. — Кристиан мудак. Ему пофиг, кого на кого натравливать, лишь бы тут началась бойня. Истинные за Феликсом теперь охоту начнут. И Стефан ему не защита, как и я. Вампир не будет ссориться из-за него с оборотнями, а у меня недостаточно сил. Хедервари продолжала утешать Гилберта и запихнула ему в рот кремовую пироженку. — Мне кажется, я понимаю, почему Феликс никому ничего не сказал. — А стоило. Прежде чем делать что-то, нужно просчитывать последствия, — Гилберт еле его прожевал. — Как я устал от фанатиков. — Ты слишком много ему рассказал о себе. Он боготворит тебя и хочет быть таким же, как и ты, — Хедервари глянула на дверь в ванную, где снова дико шумела вода. — Ты его идеал. Наверняка он хотел сделать что-то в твоем духе: что-то отчаянное, неизвестное никому из-за скромности, смелое и глупое. Что-то опасное, но приносящее опыт. — Сделал... Если оборотни выберут вожака быстро, тут начнется резня. Короче, выцарапывай его, я пойду пройдусь.