Великая жертва

Гилберт вышел. Волчий вой разнесся по округе. Этот вой был полон боли и желания мстить. Среди деревьев то и дело блестели маленькие злые глаза-огоньки. Гилберт пошел им навстречу. — Кто у вас сейчас старший? Волки принюхались, изучая запах Гилберта, и один их них вышел вперед. — Почему вы оказались тут сегодня? — Гилберт говорил спокойно. — Мы давно здесь. С тех пор, как это место орошено младенческой кровью, — прорычал оборотень. — Тогда он был в своём праве. Не он вас звал! А если вы, истинные, не смогли удержаться — это ваши проблемы, — Гилберт, напряжённый внутри, говорил как можно спокойней. — Но мы не сделали ничего, за что нас следует уничтожать. Мы никому не навредили, — зарычали волки. — А он послушал католика. Почему именно сегодня вы пришли на ту поляну? — Гилберт сел, приглашая присесть и оборотня. — Маленькая девочка-призрак прогнала нас из чащи, — нехотя буркнул временный главарь, будто стыдясь этих слов. — Она убила половину стаи также без причины, как этот ничтожный человек начал охоту на нас. — Если бы вас не было на поляне — вас и не тронули бы. А с девочкой-призраком пора кончать... — альбинос задумался. — Все больше и больше ненавижу длиннополых. Так подставить ученика могут только они, уж лучше б православного пригласили... Придется переориентироваться. Вы зла на блондина не держите, он хотел силы проверить, но не проконсультировался со мной. Выберите вожака и поскорее бы. — Не указывай нам, что делать, птенец! — огрызнулся оборотень. — Слишком много на себя берешь. Временный вожак поднялся и направился вглубь леса, остальная семья молча поплелась за ним. — Идиот, сейчас еще никто не знает, что вас мало и вы бесхозные. Не будет вожака, не будет стаи, — Гилберт пошел домой. Когда он перешел дорогу, разделявшую санаторий и лес, сзади раздался детский голос: — Все всегда должно быть по-твоему, верно? — Аааа, моя маленькая персональная стервочка. Иди ко мне, голубушка, не бойся, дядя хороший, — он мигом оказался около нее. — Думаешь, я тебя сейчас боюсь? Ошибаешься, куколка, именно сейчас ты перешла грань дозволенного. Все остальные уйдут, даже Сильвия если захочет, а вот ты, убив живое существо, теперь привязана тут навеки. Даже твой дебильный братец теперь не сможет тебя призвать. Ты б/у и этот лес теперь не покинешь. Поздравляю, дурочка. Учите теорию. Словно издеваясь, он оттолкнул ее в чащу. Ее словно окружила клетка. — На одну суку в мире стало меньше! — Байльшмидт расхохотался. — Все всегда должно быть по-твоему? — призраку, казалось, было безразлично. Она стояла близко к прутьям и прожигала взглядом Байльшмидта. — Ты считаешь себя выше всех. Издеваешься над душевными ранами и болью других, нехотя искупаешь вину. А потом жалуешься, зная, что тебя простят и пожалеют. Таков ты, монстр. — Да, я монстр, и я это осознаю! — Тебе место не среди людей, — девочка протянула ему руку, — а среди себе подобных. Но за пределами клетки руку стали рвать мелкие непонятные существа, с остервенением отдирая призрачную плоть. — Я-то еще поживу, как впрочем и наша киска, а вот тебе даже посмертия не достанется. Сочувствую. — Гилберт ушел. Он не слышал криков боли призрака, проклятий в свой адрес и мольбы о помощи. — Ты не поплатишься за это, — детский голос постепенно исчезал. — Страдать будут твои близкие... — Они и без того страдаю. — Он вздохнул. — Господи, меня окружают сплошные дилетанты. Хоть кто-нибудь бы спросил, посоветовался, неееет, сначала делают, а я потом виноват и разгребаю. Байльшмидт вернулся в санаторий. От него шарахались как от чумного, а он спокойно шел к себе. В комнате Элизабет, крепко схватив Феликса за талию, держала его и его здоровую руку, пока Яо делал укол, хотя блондин и не вырывался и вообще не шевелился, застыв как статуя. Кожа на его лице стянулась от слез, но глаза были абсолютно сухие и потухшие. — Вот так, а если этот юноша еще раз позволит себе выкрутасы, я назначу ему курс иглоукалывания! — Яо был зол. — Я вам доверял. А вы бессовестно меня обманули! — Простите, я больше так не буду, — понуро ответил Лукашевич. — Честное слово. Правда. — А больше и не нужно. — Яо ворчал. — Как мне искупить свою вину? — тихо, боясь разозлить врача еще сильнее, спросил блондин. — Соблюдать режим лечения! — Яо откланялся. — Феликс, а зачем ты вообще пошел туда? — Элизабет помогала ему устроиться. — Когда Гилберт сказал, что я буду в этой операции экзорцистом, я тотально долго думал о том, что мне надо будет делать, если я ничего не умею, — начал рассказывать Лукашевич, уставившись в голографическое небо. — Больше он мне ничего не говорил, бросил все как и есть и приказал ждать. Когда пан Кристиан стал учить меня экзорцизму, я думал, что все понимаю и хорошо учусь. Но это не так. Призраки, которых я прогонял махая кинжалом и выкрикивая молитвы, либо тотально не реагировали на меня, либо просто шипели. В первый раз, когда я чисто случайно отогнал призраков от невыспавшегося Гила и потом уничтожил ползущую по стоянке кашу, я и то справился лучше. Тогда я тотально усомнился в себе, несколько раз затрагивал с Гилом разговор о том, что мне страшно и я ничего не смогу, но он лишь все сводил к одной и той же фразе: "Не волнуйся, у тебя получится". А теперь он типа недоволен, что я у него ничего не спрашивал, не консультировался. А я знал?! Единственное, что он мне предоставил, это полностью доверится экзорцисту и учиться только у него, полагаясь на его учения... — он остановился и вдруг стал говорить на более повышенных тонах, полностью сбиваясь с начального повествования: — Ну, не умею я прямо говорить, чего хочу! А он, такой весь из себя телепат, вообще мог понять меня и без слов. Но нет. Он так и не понял, что мне нужна его помощь. Поэтому я решил сам. Пан Кристиан сказал, что в лесу бродит нечисть. Не такая сильная, как тот демон, которого хотят призвать, но и не слабая... — он потер рукой глаза. — И... и после того, что я сегодня натворил: обманул всех, убил невиновного, подвел Гилберта — он заявляет мне, что я и не должен быть тем, кто уничтожит демона! Он все опять переиграл! Вернулся к начальному плану! К тому, где я отсиживаюсь в машине и просто называю цифры на радаре! Kurwa тотально! Для чего я тогда корпел над молитвами, повторяя одну и ту же сто раз без остановки? Для чего пытался убедить себя в том, что я все смогу и не струшу!? Чтобы просто заговорить кинжал? Он мог просто попросить пана де Варда, а не заставлять меня целый месяц заниматься мартышкиным трудом, а потом и вообще сделать все только тотально хуже! Я давно ему сказал, что мне всегда надо все досконально объяснять, а не бросать на произвол судьбы... — Успокойся, маленький мой... — Глаза Хедервари расширились, она сильнее сжала Феликса в объятьях. — Ма... ма... ма... мамочки... Бледный Гилберт с кровавой рубахой сам походил на призраков. — Объясняю последний раз. Ты со всем справишься сам. Ты действительно сильный экзорцист, и кинжал наговаривать именно тебе и махать им тоже тебе, я другому свою шкуру не доверю, — он закашлялся и упал. Феликс хотел подорваться к нему, но вспомнил о разгневанном Яо и остался лежать, заставляя Элизабет саму заботиться о альбиносе. — Это тотально не объяснение. Совсем. Это путает меня еще больше, — лежа, а не на коленях, как наставлял Кристиан, Лукашевич вытянул руку вперед, рисуя крест, и стал читать молитву. Гилберт стал приходить в себя. — Я хотел объяснить тебе все завтра, — Гилберт едва не гусеничкой пополз в ванну. — Спасибо Эль, я сам. — Нет уж, я тебе помогу, — настаивала Хедервари, идя следом за Гилбертом. Оставшись практически один, Феликс натянул одеяло на голову. Это было единственное место, куда он мог спрятаться — перевернуться на бок не позволяла рука, а залезть в тихое место или вообще сбежать куда-то как можно дальше — чувство стыда и страха. Он хотел домой, где уже никогда не напортачит, не испортит, никого не подведет. Откуда сбежал из-за отсутствия проблем и куда теперь, натворив здесь что-то невообразимо ужасное, чудовищное, стремиться вернуться обратно. Гилберт, вздохнув, закрыл двери перед носом Элизабет. — Что с ним? — Хедервари опустилась рядом с Феликсом. — Не знаю. Может быть снова призраки встретились, — донеслось из-под одеяла. — Спроси у него сама. Он, в отличие от меня, всегда только истину глаголит. — Хрен ты угадал, вылазь давай, — Элизабет заглянула под одеяло. — И успокойся, он не злится, он напуган. — Конечно не угадал, — блондин отвернул голову. — Я ведь тотально тупая блондинка, без интуиции, мозгов и совести. — Чудо ты. Он ушел, что б ты его слез не видел. — Видел, — буркнул Феликс. — Хотя может быть я тотально слепой и мне просто показалось. — Нет, не показалось. Поэтому успокойся, все решаемо. — Не в мою пользу. — Более чем в твою. Он тебя любит и не оставит, успокойся. — Уж лучше бы бросил. Как раз проблем меньше станет. — Не дождешься. Более того, я поговорю, что б он не перебарщивал с опекой. И вообще, мне нужна твоя помощь. — Я тотально плохая кандидатура и все тотально испорчу. — Нет. Ты просто не в то русло энергию направляешь. Помоги мне договориться с малышом. — Какую энергию? Я тупой и ничего не понимаю в этом, — он все-так повернулся к собеседнице. — А еще у меня постельный режим, так что я типа не скоро смогу помочь с ребенком. Хотя типа и хочется. — Силы свои не туда направил. Из тебя получился бы классный учитель природоведения или учитель верховой езды, — Элизабет его поцеловала. — А Райвиса я завтра пришлю к тебе. — Я не люблю работать с людьми, в ботанике мало чего смыслю и объяснять тотально не умею. Гилберт тотальное подтверждение, что меня никто ни в какую не понимает. — Умеешь. Малышей и животных ты чувствуешь как никто. — Это одно. А быть преподом — тотально другое. Никогда не хотел быть училкой. — Так помоги мне! — Эльза была едва не в отчаянии. — Я не буду никаким учителем и какие-то там флюиды и энергию никуда направлять не стану, — Феликс опять отвернулся. — Но с ребенком тотально посижу, поболтаю. — Вот посиди, пожалуйста, и это, выспроси, чем нам его Дино кормить. — Спрошу, если не забуду. А то я такой, все забываю и ни о чем не знаю. — Да брось ты, этот олух тебе с горяча наговорил, теперь сам вон жалеет. — Он не олух, — не согласился Лукашевич. — Он хороший, честный, правильный, скромный, умный, ответственный, красивый, сильный и терпеливый. — Так же, как и ты, успокойся, — девушка его погладила. — Только не сбегай. — Ни один из перечисленных пунктов типа ко мне не относится, — опять не согласился блондин. — Кроме, наверно, красоты. А сбегать я не буду. Некуда и не за чем. Все равно поймают и домой затащат. — А тебе плохо с нами? — Мне плохо, когда меня не слушают. А если я не могу тотально конкретно выражаться, то это мои проблемы. — Прости, я поговорю с Гилбертом. Феликс кивнул и опять спрятался под одеяло. — А почему ты прячешься? — Это ты уже с Гилбертом разговариваешь или со мной? — С тобой, а что? — Тогда я прячусь, чтобы меня никто не видел, а значит и не разговаривал, — блондин приподнял одеяло и осторожно выглянул. — Типа я просто решил, что мы закончили разговор и все, я могу продолжить прятаться. Наверно я типа опять все неправильно понял, перепутал, поспешил с выводами. Как всегда. — Спасибо, что объяснил, — Элизабет поцеловала его в щеку. — Я бываю назойливой. Прости. — А я бываю, есть и буду тупым и никчемным, — таким же простодушным тоном ответил Феликс. — Ты кчемный, успокойся, — Элизабет улыбнулась. — От меня одни проблемы. — ЭТИ проблемы не от тебя. — А я про вообще. — И какие же проблемы? — Из-за меня в отделе о Гиле пошла куча слухов, из-за меня у него больше всего переживаний, я тотально постоянно подвожу Яо, злю и расстраиваю его, я разбивал на кухне половину тарелок, в мастерской сломал несколько иголок, раздражаю брата одним существованием и создаю проблему самому себе, не умею пользоваться деньгами, — перечислял Лукашевич. — И это типа лишь тотальная малая часть. — Положим Гилберт весьма экстравагантен для слухов, Яо бесят все его пациенты, по его мнению больной должен лежать в постели и болеть, тарелки проза жизни. Иголки полная фигня. Твой брат козел, а с деньгами я тебе помогу как вылечишься. — Не надо мне помогать с деньгами, — запротестовал Феликс. — Я типа брошу работу и мне деньги тотально вообще больше не понадобятся. — Господи, а я хотела предложить тебе живой уголок. Блондин завис на пару мгновений, но потом, вздохнув, покачал головой: — Я типа наверно не сразу примусь за эту должность. Я хочу уехать. — Один? — Мы с Гилбертом планируем отдохнуть весь ноябрь. Но я не думаю, что мне это надо, — он глянул на дверь в ванную и перешел на еще более тихий шепот. — Я ничего не сделал. А Гил сделал многое. Я просто буду рядом с ним, потому что он этого хочет. — Вам нужно многое обсудить. — Не сегодня, — блондин опять посмотрел на дверь и опустил голову.