Великая жертва

Гилберт вышел. — У нас сорвало кран, — он держался за глаз. Феликс молча отодвинулся на свою часть кровати. Элизабет, заглянув в ванную, стала кому-то звонить. Гилберт притянул блондина к себе и поцеловал. — Оставь хандру. — Как скажешь, — пытаясь сказать это как можно равнодушней, буркнул Лукашевич. — Ведь всегда все должно быть так, как ты говоришь. — Нет, не всегда. И я пытаюсь сказать, что я не злюсь. — На меня без толку злится. Все равно что горохом об стенку. — Хорошо, не буду злиться. — Ты секунду назад сказал, что не злишься, а теперь, что не будешь злиться… Значит ты злишься? — Нет, сейчас не злюсь и не буду в будущем. — Уверен в этом? — Уверен, — Гил его погладил. — Смотри, не разочаруйся, — блондин отвернулся, когда зашел кто-то из сантехников. Альбинос улыбнулся. Феликс в который раз накрылся одеялом. Ему было ужасно некомфортно, что в комнате стало так много народа, хотя сантехников было всего двое, а Элизабет давала им указания. Гилберт обнял Лукашевича. — Потерпи, чуть-чуть. Подуешь мне на глазик. Услышав, что рабочие были заняты краном, Феликс развернулся и поцеловал заплывший синяком глаз. — Спасибо, любимый, — Гил улыбнулся. — Не бейся головой об кран. Это тотально нетрадиционные методы. — Правда? — Нет, я вру. — Ну и ладно, — он его обнял. — Врать плохо, — Лукашевич отвернулся. — Иди ко мне. — Нет, — блондин отодвинулся дальше. — Но почему? — Я этого тотально не заслужил. — Любимый, все что можно было исправить я исправил, — Гилберт его прижал к себе. — И сам тотально пострадал, — Феликс прижал руку к плечу. — Это не из-за тебя. Призрак девочки нарушил закон. — Мне сейчас бесполезно что-то объяснять и рассказывать, — перебил его Феликс. — Я типа не запомню и не пойму, потому что я тупая блондинка-склеротик. — Типа мое состояние не твоя вина, — Гил его крепче обнял. — Господи, как я соскучился! Иди сюда, греть буду. — Мне не холодно, — Лукашевич в отчаянии понимал, что раз Элизабет не оставила его в покое, то от Байльшмидта не дождёшься. Поэтому он повернулся к альбиносу и лег на здоровую руку. — Но типа для профилактики можешь и погреть. — Я понял, раз не вовремя, могу сходить к матерящемуся Яо, — альбинос его погладил. — Зачем? — не понял блондин. — Зачем мне или зачем материться? Если второе, то представь только ты лег спать, а тут я с заплывшим глазом. А первое, может примочку даст, хотя по шее он мне даст, не пойду, — Гилберт перебирал волосы блондина — Твоему глазу уже второй раз в этом месяце достаётся, — Феликс вспомнил, какой был фингал у Гилберта от клюва Пруберда. Как он ему смочил холодной водой полотенце, а Гилберт променял его на настоящий компресс, сделанный Аличе. — Яо только недавно ушел, так что типа вряд ли он уже успел уснуть. — Не, не пойду, боюсь я его, он сегодня агрессивный, — альбинос взял мокрое полотенце. — Целуй, да его приложу. Феликс молча выполнил просьбу. — Спасибо, — Гил положил полотенце. — Рад быть хоть немного полезным. — Ты много полезен, — он его поцеловал. — Например? — Например, ты меня успокаиваешь, что не мало важно, а еще ты один из якорей быть смертным. Чем меньше их, тем быстрее я вернусь к Калишу. — Но ты ведь хочешь этого. — И да, и нет, — Гилберт его обнял. — Когда меня все выбешивает: твой брат, дурацкие дела и убийства я иду к нему. А вот сейчас вроде и бесит дело, но уткнусь в тебя и прихожу в норму. — Действительно, делай типа как хочешь, лишь бы был счастлив и тебе было лучше, — сказал блондин. — Я понимаю, что достал тебя с опекой, и что во многом моя вина. — Может эта опека и к лучшему, — безразлично сказал Феликс. — Теперь это для меня неважно. Я буду делать только то, что ты говоришь. — Почему? — тот его погладил. — Ты умный, ответственный, когда знаешь последствия и причины, то можешь сделать неплохой анализ. А если меня убьют, что ты делать будешь? — Что скажешь, то и буду. Гилберт вздохнул. — Феликс, очнись. Прекрати заниматься самобичеванием. В произошедшем твоя вина лишь в том, что ушел никому, ничего не сказав. — Конечно, ты прав, так и есть, — согласился блондин. — Но хочу добавить, что все это случившееся научило меня доверять тотально только тебе. — А доверять нужно себе. — Я уже доверился. И тебе пришлось все разгребать. — Мое счастье, успокойся, — Гилберт его обнял. — Как скажешь, — кивнул блондин. Гилберт его гладил стараясь успокоить. — Эта маленькая стерва уничтожила половину стаи и вторую погнала на убой к тебе. — Я ходил по всему лесу, искал, прислушивался… — напоминание о содеянном испортило все попытки Лукашевича успокоиться. — И типа по сути ворвался в их дом и стал убивать… фашист… — Нет, тут не их дом. Их сюда притянула кровь младенцев, а вот их логово разорила мелкая призрачная стерва. Ты бил по убегающим. — Как мне искупить свою вину перед ними? — Пока никак, тебя просто убьют. Потерпи немного, они выберут вожака, успокоятся и все вернется на круги своя, — Гилберт его поцеловал. — Ты что мылся клубничным шампунем? — Но я не смогу жить с грехом на душе. Я хочу искупить вину, — гнул свое Лукашевич. — Я не мыл голову. Я пытался отравиться и сдохнуть, выпив бутылку шампуня. — Фууу, бред, кстати он детский поэтому не вышло. Искупишь, только потерпи, торопыга. — Я соврал насчёт шампуня, — Феликс вздохнул. — Ты угадал тотально с первого раза и спрашивать не надо было. Запах клубники тотально приятнее блевоты, верно? — Приятней. А уж если клубничкой пахнешь ты! — Гилберт вновь его поцеловал. Сантехники починили кран и с привычным безразличием на окружение вышли из комнаты. Элизабет побарабанила пальцами по косяку. — Расскажешь как он сломался? — в другой руке она держала сломанную трубу. — Упал я, упал.  — Откуда? — Подскользнулся и упал. Эль, солнышко, ну зачем тебе это? — Знать, за что предъявить тебе счет. Умышленно, нечаянно или в состоянии аффекта. — Все вместе, — Гилберт покраснел. — Я ее нечаянно в состоянии аффекта погнул, а кран уже в довесок тюкнул. — Тогда «упал» не считается, — покачала головой Хедервари. — Не, я упал после того как погнул. — Пойдем, я тебе нормальный компресс наложу. — Не пойду, у меня хороший компресс! Феликс изумленно посмотрел на Гилберта и лишь сильнее убедил себя в своей жалкости. — Хотя бы зафиксируем нормально. Так неудобно, — настаивала шатенка. — Нормально все. Потерплю, — Байльшмидт поцеловал ее руку. — От мокрого полотенца подушки будут сырыми. Ты ведь не хочешь, чтобы пупс опять простыл? — серьезно спросила Элизабет. — Тащи свой компресс я тут полежу, — погрустнел Гилберт. — Вообще-то я хотела предложить тебе ту классную повязку пирата, которую сделал Феликс. Она как раз не намокнет, когда лед растает. — Отлично! Принесешь? — Гилберт сделал, вернее попытался сделать, глаза, а-ля кот из Шрека. — Конечно! Ты ведь не можешь, охраняешь пупса от его грустняшек, — Хедервари стала рыться в комоде. — Только расскажи, где ты ее оставлял. — Эм в душе. Девушка кивнула и пошла в ванную за повязкой, а потом побежала за ледяной примочкой. Гил улыбнулся этому. Блондин в раздумьях о своих провалах и достижениях водил ногтем по подушке, поддевая нитки. Альбинос его обнял целуя. Тот зажмурился. — Я так страшен? — Ты тотально прекрасен, — ответил Лукашевич. — Отдыхай, — Гил его погладил. — Как скажешь, — Феликс отвернулся и прикрыл глаза. Спать совершенно не хотелось, несмотря на поздний час, лекарство, введённое Яо, не действовало из-за взбудораженного организма и сознания. Но блондин пытался заставить себя отдохнуть и поспать, потому что так сказал Байльшмидт. Гилберт дождался пока ему сделают компресс и повернул Феликса к себе.