Его Величество

Спит замок, только караульные по коридорам ходят, и на кухне сутки напролет жарко топятся печи, готовящие для королевского двора яства.

***

Проснулась Яра затемно. Камин уже догорел, только тлели под слоем золы алые угли, отдающие последний свой жар. Гниля — сводная сестра доброму Богу плодородных дождей — захватила столицу в своё слякотное серое царство. Просительно стучали тяжелые капли в закрытую ставенку. Не по нраву Богине было каминное тепло и уют крепких стен. Лежа в полной темноте, слушала Ярдана, как проходят по коридору караульные. Прозвенит кольчуга — и сызнова тишина, только дождь о своём шуршит. Поди разбери, много ли до восхода солнца осталось. Может, час, может, два, или день уже, а светило Гниля в свои чертоги осклизлые похитила и заперла в сундук понадежнее. В задумчивости трогала девушка гладкий заячий мех, загадывая: встанет Скетта до того, как стража трижды мимо двери пройдет — пошлёт она её за трапезой, не проснется — сама пойдет кухню разыскивать. Тихо выбравшись из кровати, Яра подошла к остывающему камину и, встав на колени, положила ладони поверх тёплой серой золы. Тяжелая кованая решетка светлые рукава углем очернила, но девушка этого не заметила даже. Разгоряченное ото сна тело обвил своими жадными щупальцами замковый холод, против которого не мог сдюжить ни один очаг, только рукам в каминной пасти было тепло. Ярдана молилась огню. Огонь домашний — сила добрая и ласковая, покуда прирученная. Дважды пролязгали доспехи. Звук тяжелых солдатских шагов рвал паутину тишины, окутавшей каменные своды, напоминал, что среди неприветливых стен живут другие люди, не спящие в этот то ли день, то ли ночь. Девушка успела совсем замерзнуть, а Скетта так и не просыпалась. Задуманное вчера на свежую голову казалось совсем невыполнимым. Куда ей с придворными интриганами тягаться, когда не то что заговорить, подойти к королю боязно. Отряхнув выпачканные в золе руки, Яра почти наощупь добралась до своего сундука. Дорожные ремни уже никто не затягивал. Тяжелая покрытая резьбой крышка отворилась с тихим скрипом, пахнуло пряностями и домом. Отогнав прочь желание затеплить хоть какой-нибудь огонёк, девушка зашарила в сундуке. Чуткие пальцы натыкались на холодные и гладкие слёзы моря — жемчужины, украшавшие самое лучшее платье; на неровные плотные ряды медового янтаря — то поясок дивной отделки, отцом даренный; на царапающие пластинки серебряного перламутра. Кожу ласкали шелк и бархат, атлас и нежное пенное кружево, всё служило беззвучным напоминанием, как дома её любили и лелеяли. Наряды, не каждой придворной даме доступные, такие лишние и ненужные когда-то, в темноте вставали перед глазами, до последней ниточки и застежечки знакомые. Зеленого бархата платье к малахитовым бусам, батюшка запрошлой весной подарил, и браслетик потешный с бубенчиками Ярданиным вкусам в уступку; синее, гость заморский привез по отцовскому же слову; из малдересского молочного кружева Луира располневшая отдала; серое шерстяное с узорами затейливыми Нииргиль на праздник рождения солнца смастерила. Наконец, рука нашарила берестяной короб, зачем-то уложенный Скеттой между нарядами. Внутри стукались шпильки, а еще хранился украшенный перламутром гребень. Присев на край постели, Ярдана освободила волосы от лент. Дома Нииргиль плела ей высокие косы, стягивая тяжелые пряди на затылке. Много чего хорошего было дома. До самой земли коса расти, Солнцем золоченая ли, ночью ли черненая. До самой землицы — матери, От порчи, от сглаза на радость всем. Под заговоры гребень будто лучше по волосам скользил и почти не дергал больно. В золотом городе давно отошли от суеверий и предрассудков, но у Дарона, человека некогда простого, в доме строго чтили старые заветы. В темноте на мягком заячьем покрывале было уютно и почти тепло. Пальцы привычно переплетали норовящие выскользнуть пряди, а в сердце воцарилось удивительная легкость и спокойствие. Скетта так и не проснулась. Умотавшуюся девушку не разбудила Ярданина возня в сундуке. По-правильному следовало растолкать и отчитать её, но Яре правильное никогда не удавалось. Вместо Рогданом преподнесенного платья, Яра надела серое шерстяное, в разы более скромное и теплое. Теперь можно было хоть на кухню, хоть во двор. Отодвинув задвижку, девушка опасливо выглянула в коридор. Страшно не хотелось ей с кем-то локтями сталкиваться. Шаги караульных как раз стихали за углом, ни справа, ни слева никакой челяди не наблюдалось. Ярдана притворила за собой дверь и полной грудью вдохнула холодный влажный воздух. Бойницы в коридоре через одну были наглухо задвинуты щитами, а в открытые виднелось, как сквозь серый густой туман с востока пробивалась пока едва различимая розовая дымка. Не удержать Гниле красное солнышко, вот и накрапывать перестало, и улыбается разгорающийся рассвет дождливому, тусклому утру. Теперь оставалось надеяться, что Скетта, проснувшись, не вздумает искать госпожу, вновь накликая на свою и на Ярданину голову неприятности. Пройдя через купальни, девушка отправилась за едой. Кухня почти без подсказок нашлась на первом этаже, по пути к полуразрушенному флигелю. Стражники, удивительно редкие, но подобранные и бодрые, ничего не выспрашивая, вежливо указали дорогу. Стряпухи приняли Ярдану как родную. Дородная румяная женщина с пухлыми, мягкими ладонями, увидев девушку, с порога немедленно провела её в смежное с кухней помещение, где обычно трапезничали слуги, как выяснилось позже, все, кроме стражи. Негаснущие печи даже через каменную стену давали стойкий тяжелый жар, от которого Яра сначала сомлела, а потом уж и изрядно взмокла. Молоденький постреленок с раскрасневшимися щеками, робея, пожелал девушке приятного аппетита и поставил на длинный стол тарелку, полную густой овсянки, щедро сдобренной мёдом, и кружку парного молока. Ярдана с достоинством поблагодарила и принялась за трапезу чуть более жадно, чем позволяли приличия. На кухне, полной дразнящих ароматов, пропахшей свежей сдобой и жареным мясом, на время притупившийся голод набросился с удвоенной силой. — Вот, пирожок еще скушай, голубушка. — Стряпуха подошла как-то совсем незаметно. — Благодарствую, — поспешно проглотив кашу, ответила Яра. Уж говорить с набитым ртом она могла себе позволить только дома. Пирожок на деревянной доске оказался румяным, горячим и размером с хороший каравай. От такого зрелища у девушки аж слюнки потекли. — Вы, барышня, трапезничайте. Если чего понадобится, смело с кухни Афрону кликайте. Это меня так звать. Ярдана еще раз благодарно кивнула, но легкий укол любопытства помешал отпустить кухарку. — А откуда вы про меня знаете? Привечаете, накормили так, а может, я подсыл заморский? Женщина в ответ очень по-доброму рассмеялась. — Да подсылов у нас этих больше, чем солений в погребах, только на кухню они не часто стремятся, — с несходящей улыбкой на пухлом лице объяснила она. — К нам Рогдан заходил, как только вы прибыли, и сказывал, что государю за трапезой барышня спускаться будет или служанка её. Вы кушайте, я поднос соберу. Только вот пошлю с вами кого, а то надорветесь. — Не надорвусь. Это я на вид только хрупкая, — заверила Ярдана, с нескрываемой жадностью смотря на дымящийся пирог. — С клубничным вареньем, — проследив её взгляд, сказала Афрона. — Ой, побегу, а то начудят без меня. Наконец, оставшись наедине с едой, Яра взялась за неё поплотнее, стараясь только не сильно замарать лицо и не испортить платья. Непонятно было простетское обращение, которое тут позволяли себе слуги. Не то чтобы Ярдана расстроилась, скорее наоборот, всё было очень по-домашнему, и Афрона девушке понравилась. У такой кухарки всегда можно будет молочка или сдобу румяную попросить в неурочное время. Только… Об этом «только» Яра упорно отказывалась думать. Оказывается, ей почтения подавай, в королевском-то дворце. После случая в купальне надо радоваться, что не отравили, а не о попранной гордости вздыхать, да и особый это человек — главный по кухне. Ему королевскую жизнь доверяют, важная должность. Если Афрона, конечно, тут главная. Доев кашу и наполовину прикончив пирог, девушка вышла на кухню. Там всё шло своим чередом. Молодые крепкие парни таскали воду и дрова, девки месили тесто, Афрона ходила между котлов и кастрюль, изредка делая какие-то замечания. Заметив Яру, женщина сразу оставила свои дела и занялась королевским завтраком. Прямо на глазах у изумленной девушки она черпаком набрала каши из ближайшего котла и наполнила ей красивую фарфоровую тарелку. Кроме каши на серебряный поднос пошла еще чашечка того же сервиза, кувшинчик с тёплым молоком, пирог, резаная охотничья колбаска, хлеб и сыр. Накрыв всё это специальной крышкой, Афрона вручила свой ценный груз Ярдане. — Совсем наше Величество плохо кушает последнее время, не иначе как душевная травма, — на этих словах женщина хитро подмигнула Яре. — Вы уж, барышня, его накормите, скажите, пирог я сама пекла, как он любит. Ярдане на всё это только кивать осталось. В пяти котлах булькала одинаковая каша, и именно эту кашу, пусть и из драгоценной посуды, будет есть Василис. Даже в её доме слуги ели отдельно, а отец баловал дочерей заморскими фруктами на завтрак, а Король довольствуется овсянкой, пусть и с мёдом, и с охотничьей колбасой. Всё эти мысли оказались настолько занимательными, что девушка миновала лестницу, даже не успев толком устать. Мягкие замшевые башмачки неслышно ступали по каменному полу, и Яра, подходя к опочивальне Василиса, чувствовала себя почти Вором Воров из восточной сказки, только с той разницей, что собиралась она вносить, а не выносить.