Его Величество

Нет в замке житья купеческой дочке. Каждый задеть жаждет, да побольнее. Только король добр и ласков, что ручной кот.

***

— Ужин, Ваше Сиятельство. Поднос ломился от яств, кухарка-Афрона только отмахивалась от приказов своего господина, щедро сдабривая каши нарезками копченого окорока, соленьями и тушеными овощами. Яре же король замечаний не делал, понимая, что плодов его недовольство не принесет. — Ты сегодня поболе обычного грустна, — пригубив вино, задумчиво проговорил Василис. — Кто обидеть посмел? Ярдана, сидящая в ногах правителя, только ниже опустила голову. После памятного разговора с отцом минуло больше недели, над столицей по-прежнему властвовало ненастье, а дожди словно бы сговорились смыть алмазный город в кипучую грязь помойных канав. Девушка три раза в день подносила правителю еду, читала после обеда книги и все больше чахла, от разрывающей грудь тоски. Редкие придворные дамы при встрече с ней воротили носики, а иногда демонстративно прикрывались надушенными кружевными платками; служаночки зубоскалили, ни капли не смущаясь, и бросали в спину ядовитые словечки. «Подстилка», «торгашка рыночная», «кукла ряженная», и это самое малое на что хватало их воображения. Не отставал и лорд, осыпавший Яру угрозами при самом ее прибытии. Он частенько оказывался на пути в королевскую опочивальню как раз в предобеденное время, но теперь не запугивал, а ласково здоровался и немедля начинал выспрашивать, почему де правитель собрания совета посещать перестал и не недужится ли ему часом. Дарон в замке больше не появлялся и не писал, а сегодня принесли Ярдане по свитку от Нииргиль и Луиры. Старшая сестрица волновалась не на шутку, справлялась не приехать ли, не выслать ли чего. От письма же Луиры, надушенного чрезмерно и выведенного плавными, круглыми буквицами веяло такой ненавистью и злобой, что Яра, читая, разрыдалась. — Нет, Ваше Сиятельство, все хорошо. Уж не Василису выговариваться, когда внутри все на дыбы встает, переворачивается, обрывается, силы вдруг не спросясь покинули, выгорел весь задор, и даже страх отболел, оставив после себя пустоту и серость точь-в-точь такую непроглядную и мглистую как небо над столицей. — Ну, полно, — Василис отставил кубок в сторону и поманил Ярдану к себе. Вечера с повелителем, вот, что было самым тяжелым и иссушающим, но не хватало Яре душевных сил норов свой показывать. Что-то сломалось внутри, когда она впервые после беседы с отцом пришла в комнату к королю. Он тогда так же к себе поманил, волосы расплел и перебирал их молча, пока девушка на его подушке не задремала. С той ночи Василис вечерами ее не отпускал. Приказывать больше не приказывал. Просил, а Яра оставалась, завороженная его злыми глазами. — Позвольте мне удалиться, — одними губами попросила Ярдана. Она сама-то себя не услышала, а Василис услышал. — Нет, не позволю, иди ко мне, — ласковым, но не терпящим возражения голосом позвал правитель. Сам он за прошедшие дни сделался спокойнее и мягче, слова плохого не молвил, и лишь колкая и ранящая холодность змеиного взгляда не позволяла увидеть в короле возможного друга. Что и не странно, ведь равная дружба с монархом невозможна, а неравной истинная дружба не бывает. — Ну же, не бойся, — тихо, доброжелательно, как маленьких зверушек подманивают. Ярдана, всхлипнув, повиновалась. Вечера эти и ночи превратили ее жизнь в медленную и томительную пытку. Василис больше не целовал и не пробовал учинить еще чего-то позорного, но каждый раз, засыпая рядом с мужчиной, Яра с трудом успокаивала взбешенно бьющее в ребра сердце, и каждый раз просыпаясь от того, что в дверь входит бесцеремонный и улыбающийся Рогдан, готова была провалиться со стыда под землю. Но камни от девичьего румянца не плавились, гардины не вспыхивали и земля не разверзалась. Рогдан, сам как камень, к смущению не восприимчивый, безо всякого почтения желал Василису доброго утра и отсылал Яру на кухню. — Славная ты, только дикая сверх всякой меры, — как только девушка перебралась к изголовью кровати, король притянул ее к себе спиной и с громким выдохом, больше похожим на рык, уткнулся лицом в распушенные по его же приказу волосы. — Дикая, как северная горянка! Совсем ты не купеческая дочь, признайся, Дарон тебя на снежном перевале нашел! — что Василис нынче пьян, Ярдана с вечера знала, даже из комнаты своей думала не выходить, но ноги сами понесли подальше от Скетты, за эту неделю безвозвратно отдалившейся и замкнувшейся в своих секретах. — Нет, повелитель, — тихо возразила Яра, — с севера лишь мое имя, глазами и статью я в мать, что родом была с востока. Еще Ярдана могла бы возразить королю, что она домашняя по-настоящему, что жизни дурной не знает и выживать не умеет, поведать, что сдалась уже, а если бы не сдалась, то не позволила бы обнимать себя так яростно и жадно. Но не возражала. Пусть, пусть считает хоть горянкой, хоть северянкой, ежели так ему любо. Очень Яре хотелось, чтобы Василис поскорее поправился и отпустил бы ее с миром, ведь здоровому королю она без надобности. — Горянка, это цветок такой. Он из-под снега растет. Лепестки голубые, нежные и гладкие как хорошая бумага, а стебель жесткий, почти черный, — жарко зашептал повелитель. — Раньше бы сорвал, красоты не заметив, а сейчас заметил, и сорвать не могу, — со смешком закончил он. — Что ж так? — Василис юбки вверх по бедру потянул и колкость громко, почти с вызовом сама сорвалась с языка. — Замерший на месте никогда не познает радости того, кто несется вскачь, но и несущемуся вперед многого не увидеть, — с бедра руку король убрал, но за дерзость наказал, намотав волосы на кулак. — Спи, горянка, завтра продолжим. Ярдана еще долго не могла уснуть. Да, какой там уснуть! Даже дыхание восстановить с трудом удалось. Везде, где рука короля хоть миг лежала, кожа огнем горела, а под ребрами тревожно ныло, клубком сворачиваясь что-то распирающее, переполняющее, жаркое. Василис почивал сном праведника, дышал спокойно и ровно, согревая Яру своим теплом, но волос ее из кулака так и не выпустил. Девушка аккуратно разжала сильные пальцы и, воровато вытянув смольные пряди из ладони, подальше отодвинулась от спящего монарха. Последняя свеча погасла с громким треском, выбросив язычок зеленого пламени, и опочивальня погрузилась во тьму. — Лис! Лис, подъем! — от громогласного рева Рогдана, Яра чуть не свалилась с постели. От падения ее уберегла ладонь Василиса, перехватившая девушку поперек талии. — Ты ума лишился? — схватившись уже за голову, зло спросил король. — Совсем все в бороду ушло? Похоже, Василису после вчерашнего вина сильно недужилось. При помощи рук приведя тело в вертикальное положение, он укрыл Яру, тишком сползающую с кровати. — Барышня, идите к себе, — уже тише проговорил великан, — и не задерживайтесь нигде. По утрам Ярдана никогда не была настроена перечить. Еще не проснувшаяся, сбитая с толку, встрепанная, девушка выскользнула за дверь, прихватив с собой туфельки.