Трудно быть Фукутайчо.

Он уже привык к темноте, постоянно окружавшей его с того дня, когда Айзен использовал своё заклятие Чёрного Гроба. Первые дни слепоты, конечно, дались ему с огромным трудом. Ну поначалу всегда и всё тяжело даётся, а со временем ничего так, даже привыкнуть можно. Ну как сказать "ничего"... Казешини, конечно, как мог, поддерживал своего утратившего зрение хозяина, стал его глазами, постоянно направлял его, подсказывал, как и куда наступить, чтобы ни в кого и ни во что не врезаться, ни обо что не споткнуться и не грохнуться на ровном месте просто из-за потери ориентира в пространстве. Жаждущий мести за то, что Айзен изуродовал его "балбеса", кровожадный дух лелеял пока что казавшуюся чем-то совершенно несбыточным мечту - научить своего синигами драться и слепым, полагаясь на мысленные подсказки своего клинка. Разумеется, ветряной дзанпакто не стал молчать о том, что это капитан пятого отряда окончательно изуродовал Шухея, доложил обо всём парню, едва тот из режима лежачего раненого перешёл на стадию поправки - смог садиться в своей койке и проводить в таком положении без отдыха немногим больше десяти минут. "Да лучше бы я под ножом Котэцу загнулся", - подумал Хисаги, когда услышал от Исанэ, что зрение к нему вряд ли вернётся, попутно уловив брюзжание Казешини про то, как злая лейтенант четвёртого пыталась прибить Шухея по распоряжению Уноханы. "Что за настрой, дурачина?" - а дзанпакто явно не разделял пессимизма своего синигами. - "У тебя слепой капитан, а ты даже не в состоянии вдохновиться его примером!" Знал бы Казешини, что Канаме Тоусен имел непосредственное отношение ко всей творящейся сейчас вокруг Хисаги и с ним самим галиматье - такое бы "вдохновение примером капитана" устроил... Но, узнав правду о том, кем был Айзен, прятавшийся за личиной улыбчивого и спешащего всем и всегда на помощь капитана, клинок пребывал в счастливом неведении относительно предводителя отряда под номером девять. Самым сложным оказалось то, что Айзен загипнотизировал всех, с кем имел честь общаться. И потому Хисаги даже лучшим друзьям не смог доказать, что это Сосуке лишил его зрения, те думали, будто бы с Шухейкой это сотворили те нехорошие Пустые, с которыми он отправился воевать в одиночку. - Вот говорил я тебе, - с грустью смотрел на ослепшего друга Ренджи, - не лезь ты один туда, где можно справиться всем вместе! С недавних пор научившийся воспринимать мир как сплошную чёрную завесу перед собой, в которой, как оказалось, вполне так можно передвигаться без риска схлопотать себе тяжёлую травму, Хисаги стал выходить "в люди" исключительно в чёрных очках. Просто как-то раз, отважившись вывести своего ослепшего синигами на улицу ясным тёплым днём, Казешини столкнулся кое с чем, что повергло его в состояние крайнего уныния, и о чём он своему балбесу никогда и ни за что рассказывать не стал бы, даже в пылу крайней ссоры. Дзанпакто даже рад был, что Шухею не дано видеть ужаса на лицах бойцов Готей 13, когда те, пытаясь заглянуть ему в глаза, встречались взглядами с ничего не пропускающими слепыми бельмами, выпячивающимися из глазниц, испещрёнными сеткой разорвавшихся кровеносных сосудов. Кто-то смотрел с плохо скрываемым отвращением, в чьих-то глазах виднелись проблески искреннего сочувствия молодому, сильному, но волею несчастного случая (в чём весь Готей 13 был уверен) ставшему слепым лейтенанту... Но все спешили отвернуться, словно это сам Шухей был ходячим бельмом на стерегущем Сообщество Душ оке Готей 13. Хисаги ничего не видел, но всё сразу после того своего выхода понял. Слух его, как у всякого слепца, обострился до невозможности, благодаря чему он столько всего нового и о себе, и о своём новом облике, никому не пришедшемся по вкусу, узнал... Пересуды плели кружева своей паутины вокруг персоны Шухея с такой стремительностью, что тому уже хотелось всё бросить и сбежать к Урахаре в магазинчик да сидеть там до конца дней своих. Едкая горечь расползлась по душе измученного испытаниями судьбы, но продолжавшего держаться непонятно зачем фукутайчо, когда он услышал из уст думавшего, что он наедине с Ренджи, Киры: - Рен, ну я вот не понимаю, что мешает Хисаги хотя бы очками бельма свои жуткие скрыть? Или он думает, это так красиво - своим уродством решил хвастаться, что ли?.. - Кира, ты совсем рехнулся? - громкий, хриплый и низкий голос Абарая своим постепенно повышающимся тоном давал понять лишь одно: Кире несдобровать, если он продолжит разговор об их друге в таком тоне. - Ты бы вообще помалкивал, сколько раз Шухеич твой белобрысый зад на заданиях прикрывал, позабыл уже? И вообще, когда-то все так говорили про его шрамы на лице, а в итоге ничего, обвыклись, как миленькие! - Шрамы - это боевые ранения, - парировал Идзуру, решив плеснуть себе ещё немного пива из большой трёхлитровой кеги. - Идиот, - по звону разбившегося стакана Хисаги понял, что Ренджи, закончив со словесными доказательствами неправоты своего собеседника, перешёл к аргументам поувесистее и, на его взгляд, гораздо убедительнее. К примеру, стакан в макушку того, с кем приходилось заспорить Абараю, по мнению самого красноволосого лейтенанта шестого отряда занимал почётное второе место, уступив золото пенделю под зад, но обогнав при этом размахивание дзанпакто как меру немного излишне радикальную. - Эти бельма Хисаги заполучил, явно не в носу ковыряясь! В отличие от тебя, пока ты трёшь зад в отряде да бумажки разгребаешь, он за это время успевает завалить с десяток Пустых и ещё кучу всяких дел! Да где вообще твоё уважение к товарищу, жопа с ручкой! Выдав эту гневную тираду в защиту лучшего друга, Абарай уронил голову на мускулистые татуированные руки, с локтями обосновавшиеся на столе, за которым и выпивал он с Кирой, и оглушительно захрапел. "А Абарай не такая уж обезьяна", - отметил Казешини, не зная - не то радоваться за то, что хоть кто-то, кроме него, не испытывает отвращения, глядя на Хисаги, не то злиться на Киру, который вообще-то вроде как тоже считался другом Шухея. - "Смотри, справа стена, не врежься", - торопливо одёрнул он своего взявшего слишком вправо синигами, сжимавшего в руках бутылку коньяка, которой он рассчитывал оживить их намеченную по плану в честь того, что он всё-таки выжил, пьянку на троих. "Да наплевать уже", - мотнул головой Шухей, рукой дотрагиваясь до той самой чёртовой стены, про которую сказал Казешини, и неожиданно для самого себя решивший покинуть территорию шестого отряда, где и собирались парни напиться втроём. Просто Хисаги как-то резко расхотелось пугать Киру своим "уродством". Но тот жестокий урок парень усвоил накрепко. Очков теперь он не снимал даже при самой пасмурной погоде. Время шло, и дела ослепшего парня назло всем завистникам, сплетникам и любителям злыми издёвками задеть побольнее шли в гору. Благодаря тому, что они с Казешини очень тонко чувствовали друг друга, сработались, в бою показывая себя как единое целое, и всячески помогали друг другу, через месяц после всего случившегося капитан Тоусен высказал предположение, что Хисаги Шухею можно выходить на задания, если он того пожелает. Отчаянно ищущий не то способа отомстить Айзену, не то то собственной погибели лейтенант активно поддержал инициативу своего капитана, который на самом деле спал и видел, как бы загубить своего лейтенанта. Отомстить тому, кто его ослепил, Шухей решил не только потому, что, как воин, он не мог простить так легко человека, изувечившего его на всю жизнь. Увещевания Казешини не то чтобы подействовали - Хисаги просто чувствовал вину перед своим дзанпакто за то, что тот теперь даже поспать не мог, когда он бодрствовал. Черноволосому лейтенанту было очень стыдно за то, что своего компаньона по тяжелейшим боям, из которых они, выкладываясь на полную, выходили победителями, он был вынужден сделать своими собственными глазами. И потому Шухей давно для себя решил - он обязан омыть Казешини кровью Айзена. Хотя бы в знак благодарности. Время шло, Хисаги терпеливо выжидал, когда же представится возможность расквитаться с человеком, отобравшим у него то немногое, что у него было, и продолжал жить в прежнем ритме. Единственное - вектор работы в редакции пришлось несколько изменить. Теперь готовящиеся к выходу статьи Хисаги сам не писал, он их надиктовывал. Да и работу с бумагами пришлось переложить на третьего офицера девятого отряда - бритоголового усатого молодца с карими глазами Хейзо Касаки. - Шухей-тайчо, - как-то раз, в очередной раз разгребая бумаги и параллельно обсуждая с Шухеем суть отчёта об успешно выполненном им задании, воззрился Хейзо на Хисаги, - а вы не боитесь, что Совет решит, что двух слепцов для руководства отряда откровенно многовато? - Во-первых, я фукутайчо, - что-то тронулось в душе Хисаги, которую не единожды битый судьбой парень пытался приучить раз и навсегда забыть, что такое доверие. Его буквально за живое задело то, что, несмотря на его увечье, вспыхнувшие с новой силой кривотолки вокруг его персоны все беды, что обрушились на его бедную голову, бойцы девятого отряда в целом своего мнения о нём не изменили. - А, во-вторых, если Совет прикажет мне оставить пост лейтенанта девятого отряда, я особо не расстроюсь. Я думаю, ты с достоинством сможешь меня заменить, Хейзо. Ты дисциплинирован, организован, столько раз хаживал со мной и с Кенсеем-тайчо на миссии... Шухей не мог сейчас видеть изумлённого взгляда Касаки, но готов был поклясться - тот вытаращил глаза, услышав, что покинувшего Готей синигами он по-прежнему зовёт капитаном. - А я думал, я один Кенсея-тайчо продолжаю звать, как капитана... - произнёс Хейзо в пустоту, нервно поглаживая свою гладко выбритую макушку. - Интересно, жив ли он после побега из тюрьмы? Шухей лишь молча пожал плечами и впервые в жизни порадовался, что его подёрнутые бельмами глаза скрывают тёмные очки. Не особо теперь понятно по выражению его татуированного лица, что он всеми силами старается скрыть один факт из своей биографии, который он прятал даже от близких друзей, никому не рассказывая о нём. Он помог бежать Мугуруме Кенсею, когда того ожидала казнь за то, что в бою он нечаянно впустил в себя Пустого. Да, связи они с той поры никакой не поддерживали, но Хисаги твёрдо знал - человек, столь многому его научивший, стопроцентно жив. Может, так и продолжалась бы эта неспешная беседа между вторым и третьим офицерами девятого отряда и шевеление шуршащих листов бумаги в руках Касаки, но ворвавшаяся прямо в домик Хейзо, где сейчас сидели парни, девушка навела много шуму и шороху, заставив раненое сердце слепого лейтенанта забиться с такой силой, что, казалось, грудная клетка его вот-вот разлетится на куски или покроется огромными трещинами от силы ударов. Впрочем, любое её появление было похоже на ураган. Она была в хорошем настроении - влетала, искрясь и заряжая силой своего позитива даже самых унылых страдальцев. Ей было грустно, или что-то выводило её из себя - вся обстановка вокруг неё начинала ходить ходуном, и даже её обычно тёплая, отдающая ленцой и мятой духовная энергия начинала искрить и шипеть, словно грозила вот-вот разразиться чередой оглушительных взрывов. - Рангику? - не веря тому, что он чувствует и слышит, ошалело выдохнул Шухей. - Да, да, - с нетерпением отозвалась рыжая. Даже не видя её красивого лица, Хисаги, выучивший жесты, манеры и повадки той, которую он до одури любил, сейчас знал - она чуточку нахмурилась, закусила нижнюю губу и, не желая в открытую говорить, чтобы Касаки догадался оставить их наедине, со всей выразительностью, на какую она была только способна, красноречиво смотрит на третьего офицера отряда, чьей эмблемой был цветок мака. "Ничего ж себе явление пресвятой вертихвостки!" - с язвой прокомментировал Казешини неожиданное появление Рангику. Он видел, что девушка откровенно чем-то взволнована, но злился на неё за то, что из-за её ухода его "балбес" совсем расклеился, превратившись в какого-то камикадзе во время битв. - Я, пожалуй, пойду кофе выпью, - а Хейзо всё-таки отличался природной сообразительностью, довольно подумал Шухей. Он ещё не знал, с чем явилась к нему Мацумото, но рад был её приходу однозначно. "А этот и растаял, дебил, только от того, что дражайшая Мацумото явилась к нему", - зло прокомментировал ветряный дзанпакто радость Шухея, которую тот, даже слепой и израненный, не мог ни подавить, ни скрыть, уже начав до бесстыдства глупо улыбаться. - "Тьфу, его кинули, как пса помойного, а он сидит лыбится, смотреть противно!" А обалдевшему от того, что Рангику подошла к нему и, виновато вздохнув, взяла его за руку, Шухею уже на всё плевать было. Пусть только она намекнёт, что хочет вернуться - он даже извинений никаких не потребует, просто примет её, и заживут они, как раньше... Нет, нет, остолоп, зачем ей слепой, который вот-вот полетит с поста лейтенанта, начал осаживать себя Шухей, чтобы раньше времени не начинать тешить себя глупыми надеждами. Но тут Мацумото превзошла сама себя, резко обняв молодого лейтенанта, даже забывшего на миг, как дышать надо, и в голос разрыдавшись у него на груди. - Рангику, - пока Хисаги ни слова не мог разобрать из того, что она говорит, истерика слишком сильно овладела ею, и парень лишь осторожно гладил её то по плечам, то по роскошным чуточку растрепавшимся рыжим локонам, то по залитому слезами искреннего горя лицу. - Не знаю, какая паскуда тебя обидела, но я с тобой, что бы ни случилось, я на твоей стороне. Разорву любого, кто рискнёт тебя обидеть, обещаю... "Ну совсем уже охренел", - Казешини, хоть и продолжал ворчать для формы, серьёзно забеспокоился - такой убитой и рыдающей в голос Рангику в последний раз он видел, когда после очередного задания очень тяжело раненый Шухей чуть к праотцам не отправился. - Хисаги, - на миг отстранившись от слепого парня, тихо произнесла рыжая, - я не знаю, как ты вообще сможешь принять меня после всего того, что было... И вздрогнула, когда вместо ожидания пояснений Шухей внезапно притянул её к себе и поцеловал, сначала успокаивая, а потом распаляясь и начиная касаться разбитыми в кровь губами её заплаканного лица всё неистовее и неистовее. Хоть и был Хисаги слеп, он даже на ощупь доставал туда, куда ему было надо. Девушка снова всхлипнула, подумав: "Да чего я удивляюсь, сколько раз я ему глаза завязывала во время...". Но додумать ей не дала неосторожно брошенная фраза обнявшего её Хисаги: - Если тебе трудно, не объясняйся. Просто давай сделаем вид, что ничего не произошло, и всё на этом. После этого Мацумото зашлась в новом приступе безостановочных рыданий. Нет, она точно не заслужила такого, как Хисаги, думала голубоглазая, пока совсем растерявшийся от её плача парень ничего умнее, кроме как целовать её, обняв и продолжая нашёптывать всякий призванный хоть немного её успокоить бред, придумать не смог. Боже, ужасалась Рангику, ему сейчас в миллионы раз хуже, чем ей, что морально, что физически... А он, как всегда, находит в себе силы успокоить и поддержать, хотя сам в одном шаге от того, чтобы либо рехнуться, либо с собой покончить!.. Потом, всё-таки немного придя в себя в объятиях черноволосого лейтенанта, Рангику осторожно провела ладонью по полосам глубоких шрамов, на всю жизнь оставивших на его лице память о встрече с Пустыми, и начала объяснять, что же произошло. Чем дальше Шухей слушал, тем большую растерянность он ощущал, тем сильнее поднималась в его сердце кипучая злость на тех, кто развалил их с Рангику счастье... И тем сильнее крепло в нём желание выжить, выздороветь и отомстить. Оказалось, Кира как-то раз заснул пьяным до неприличия в кладовке домика капитана Ичимару. Как его туда занесли черти - это осталось загадкой как для Мацумото, так и для самого откровенно переборщившего со спиртным в тот вечер Идзуру. Проспав несколько часов, юноша проснулся и с ужасом обнаружил, что капитан Лис на месте, а с ним в его домике заседают Тоусен и Айзен. Решив моментально подавить духовную энергию, пока его не обнаружили, и мысленно поблагодарив Вобиске, свой дзанпакто, за то, что охранял его хмельной крепкий сон и прятал его духовную энергию, Кира засел в кладовке, надеясь, что рано или поздно три капитана прервут свои посиделки, и он сможет незамеченным выбраться из домика Ичимару, когда они разойдутся. Тем временем трое сильных синигами не торопились расходиться, потому что между ними завязалась весьма интересная беседа, в ходе которой Идзуру столько всего узнал, что эффектно стриженые волосы на его блондинистой голове чуть не зашевелились вместе с удлинённой и прикрывающей глаз чёлкой. Как, не понимал Кира, как капитан Тоусен, общепризнанный эталон мудрости и ходячее олицетворение приверженца наименее кровопролитных способов решения любых конфликтов, мог быть тем, кто активно принимал участие в устранении собственного лейтенанта? Да ещё и не выбрал прямую линию поведения в виде победы в открытом бою, а избрал жестокую и долгоиграющую стратегию выбивания почвы из-под ног Шухеича всеми возможными методами... Как мог его капитан, являвшийся, конечно, натурой, по мнению Идзуру достаточно противоречивой, осмелиться отбить у Хисаги Рангику не потому, что полюбил её, а потому, что это всего лишь было частью хорошо продуманной тремя капитанами игры?.. А поведение капитана Айзена во время этого жуткого шабаша вообще повергло чувствительного и впечатлительного по натуре лейтенанта третьего отряда в ужас. Мало того, что Кенсей стал Пустым именно с его подачи, так ещё и Хисаги ослеп с его лёгкой руки... Но это полбеды - весь Готей был ослеплён и обманут липовым образом позитивного добрячка, который при помощи своего гипноза Айзен навязал всем служащим на благо Сообщества Душ. Думая всё это время, что Пустые лишили Хисаги зрения, Кира чуть инфаркт не схлопотал, когда узнал, что всё это - козни озлобившихся на его друга Лиса, слепца Тосена и оказавшегося истинным злом во плоти Айзена... Так и над Рангику этот любитель играть людскими судьбами поработал - как Кира понял из подслушанной им беседы, чувство симпатии, привязанности и любви к Гину Ичимару Айзен ей просто внушил. - Я пошла к этому очкарику, - всхлипывая, Рангику и сама не заметила, как в процессе своего рассказа стала поудобнее устраиваться на коленях у великодушно позволившего оседлать его Хисаги. - Стала требовать, чтобы он немедленно снял с меня свои паршивые чары, пока я его песком до рвоты не закормила... Шухей не смог сдержать улыбки - он-то знал, насколько его любимая грозна во гневе. Точнее... Насколько она уверена в том, что грозна и сурова. Но надо было отдать Рангику должное - многие откровенно побаивались Айзена, зная о его несокрушимой силе, и далеко не каждый решился бы вот так в открытую связаться с ним, даже зная о том, что Сосуке стал причиной его бед и несчастий. А вот Рангику смогла - сразу же пошла устраивать Айзену разнос... Шухей снова фыркнул, стараясь не засмеяться в столь ответственный момент - он просто представил, как раскрасневшаяся от гнева, топочущая и громко высказывающая свои претензии капитану пятого отряда Мацумото размахивает дзанпакто для пущей убедительности и бушует, как самая настоящая буря в пустыне. - Он взял и сделал вот так, - заёрзав на коленях у Шухея, Рангику повернулась к нему, начала было изображать жест, который сотворил капитан Айзен, чтобы снять с Мацумото обманные чары, но потом резко спохватилась, вспомнила, что сейчас Хисаги слеп и точно ничего не увидит, словно извиняясь, погладила Шухея по тем самым шрамам, которые на веки вечные стали отметинами настоящего бойца на его лице. - Ну в общем, рукой помахал, и бац... Отпустило сразу. Как будто всё это время пьяная была, а потом раз! - и протрезвела. - Я тоже всё это время пьяный был, - грустно пошутил Хисаги, чувствуя, что его любимая, дойдя до момента разговора, в котором затрагивались её настоящие, истинные, а не навеянные гипнозом чувства, вот-вот снова разрыдается. Вот и решил хоть как-то отвлечь девушку, горько подколов над своими бесконечными пьянками после её ухода, в которых он стремился потопить всё то, что когда-то давало ему силы выжить, а потом стало причинять невыносимую боль. - Хисаги... - вцепившись в его крепкие плечи, Мацумото не выдержала и обессиленно уткнулась лбом в его грудь. - Что же теперь делать? Голос рыжей дрожал. Как она ни заставляла себя сдержать чёртовы слёзы, подкатившие тяжёлым комом к будто бы пережатым кем-то невидимым горлу, тоска, чувство вины перед до невозможности добрым, простившим её с лёгкостью, с которой обычно прощают тех, кто сделал что-то мелкое и не нарочно, и всё равно продолжавшим её любить Хисаги, и откровенная растерянность оказались сильнее её. - Не грусти, родная, - вздохнул слепой лейтенант, прижимая девушку к себе и чувствуя, что его внутренняя сила с её возвращением словно крепнуть начинает. Раненый зверь, который раньше метался и кидался на всех, скрывая приступы озлобленной печали, теперь зализал свои раны и поднимался на ноги, чтобы восстать во всей красе и отомстить обидчикам за всё. - Мы всё переживём, я разберусь с этими выродками. Даже Казешини в эти минуты не разбавлял эфир своими едкими комментариями, растерявшись и погрузившись в думы, которые совсем его не радовали. Айзен ведь может расположить к себе кого угодно. Не добром - так силой своего чёртова гипноза. Уж если Мацумото сумел в Ичимару влюбить, да так, что та и не поняла, что это не выбор её доброй воли... Получается, рыжая, сидящая в её клинке песчаная кошка, балбес и он сам - вот и вся компания, которая будет противостоять трём сильным капитанам. А, если Айзен нахимичит как надо (точнее, как им вовсе не надо) - то и всему Готею. "Ну что ж, пресвятой балбес", - хмыкнул Казешини, стараясь не выдавать своей радости по поводу того, что у Рангику и Хисаги всё так благополучно разрешилось. Хотя бы в отношениях между собой... - "Готовься, впереди нас ждёт настоящая мясорубка!"