Трудно быть Фукутайчо.

Если бы Абарай, схватив одной рукой израненную Рангику, другой - цапнув за шиворот капитана Кучики, не утащил бы их обоих и сам не убрался бы подальше от места разразившейся битвы с помощью Мгновенного Шага, неизвестно еще, что с ними бы со всеми потом было. Кучики, явно недовольный тем, что за время их с Абараем и Шухеем похода его уже второй раз за шиворот утаскивают в сторону, нервно одергивал замаранное в крови и местами порванное хаори, а Рангику, закусив губу и сжав кулаки, едва сдерживалась, чтобы не сорваться с места и не ввязаться в то жуткое побоище, которое устроили сейчас Шухей и Ичимару. И то лишь потому, что рука охраняющего ее, пока Хисаги ввязался в битву, Ренджи буквально вдавливала ее в песок, на котором она сидела. А творилось там и правда просто ужасающее нечто, которое при всей своей убийственной разрушительности завораживало своей красотой. Столбы вздымающейся пыли, огонь, ветер, взрывы, распарывающие все пространство, словно сверхсильные лазеры, потоки слепящего света - все смешалось в один сплошной кровавый калейдоскоп мятущихся в неистовстве духовных энергий двух разносящих сейчас Уэко Мундо и друг друга в щепки синигами. И среди всего этого безумия еще страшнее было наблюдать за тем, как танцуют увеличившиеся в размерах серпы Казешини, как распарывает пространство и противника то и дело издающая угрожающий скрежещущий свист Шинсо в руках Ичимару, и как, несмотря на ранения, Шухей то огнем Лиса опаливает, то затягивает его в петлю цепей, способных кого угодно обезглавить благодаря резкому затягиванию, и как Гин умудряется выбраться из этого капкана лишь благодаря тому, что использовал мощный взрыв кидо. Правда, Белый Лис, обретя свободу с помощью этого взрыва, себя покалечил просто ужасающим образом - зажав порванный в клочья бок, он рухнул на колени, выставив сжатую в кулак дрожащую руку вперед в качестве опоры. А рука Шухея, на миг решившего остановить битву, когда он увидел, что противник уже изранен до полусмерти, уже сорвалась, пуская серпы объятого огнем Казешини в новый полет. Причем Хисаги понимал, что этого уже не он хотел, а его дзанпакто. ”Э, быстро ты сдаешься!” - прошипел Казешини, чувствуя миг столь долгожданного превосходства над врагом, который отравил жизнь его балбесу, и потому-то, пользуясь тем, что сейчас в банкае он достиг высшего уровня духовного выброса, он и сорвался из рук своего хозяина против его воли. - ”Загнал этого козла в петлю, и то не сумел ее затянуть, потому что он самоподорвался, увидел его порванную бочину, и все - расклеился мигом? Забыл сразу при виде того, как твой враг изранен, как этот лисяра поломал тебе жизнь? Посмотри на свою женщину - это он ее так искалечил. И что, тебе стало его жалко после того, как он сам себя покалечил? Нет уж, балбес, не для того я держу тебя на ногах с того мига, как ты свалил из госпиталя. Смотри, как мстить надо”. - Шухей, - вскинув залитую кровью голову, Гин посмотрел на, кажется, уже готового убить его лейтенанта. Серебристая прядь свалялась от крови, открывая обожженное банкаем Шухея лицо, голова его вся была обагрена кровью, и становилось понятно - одного скользящего касания Казешини хватило, чтобы раскроить ему пол-черепа. А Ичимару, хоть силы и покидали его, все-таки продолжал пытаться заговорить: - Мне тебе признаться кое в чем надо... и кое-что спросить. Но договорить Белому Лису было не суждено - его не хотел слушать не Хисаги, нет. Все было куда страшнее - его уже не желал слушать Ветер Смерти, желающий лишь одного - собрать свою кровавую жатву. Под вскрик опешившего Шухея кусаригама, объятая огнем, угрожающе засвистела в воздухе и помчалась прямо на Ичимару, уже даже не пытавшегося подняться с колен и молча продолжавшего опираться на сжатую в кулак руку. Временами Хисаги ненавидел свой дзанпакто за чрезмерное своеволие, с которым порой даже он, его хозяин, совладать не мог. Вот как и случилось сейчас - почувствовав себя хозяином положения в банкае, Казешини начал проявлять свой характер и навязывать Шухею манеру ведения боя. Может, в чем-то и можно было понять кровожадный Ветер Смерти, как звучало истинное значение имени Казешини - его синигами с подачи Лиса уже был изрешечен жуткими сквозными ранами, с которыми, если бы не поддержка духовного меча, он давно бы завалился. Даже Ренджи, увидев, как тело его друга изрешетили страшные кровоточащие дыры, нахмурился и мрачно пробурчал, что Шухей вряд ли останется жив после такого. Кучики со своим лейтенантом согласился, с не менее мрачным видом ответив, что, если лейтенант девятого отряда не испустит дух сразу же после того, как загонит дзанпакто в ножны, то это можно будет расценивать как великое чудо. Как ни дергал Хисаги за утонувшие в разгоравшемся на ветру пламени цепи, Казешини все-таки сумел изловчиться и нанести удар. Острое лезвие изогнутого серпа с глухим хлюпающим звуком отсекло ту самую руку, на которую и без того тяжело раненый Ичимару опирался, и тот, все-таки не сумев сдержать сдавленного вскрика, завалился перед Шухеем лицом вниз. - Казешини, хватит! - прикрикнул на дзанпакто его владелец, все-таки сумев его заставить свернуть банкай и остаться в состоянии шикая. Пока он быстрыми шагами направился к Лису, катающемуся по песку Уэко Мундо, окропляющему свои белые одежды багровыми реками из своих ран и зажимавшему одной рукой кровоточащий обрубок второй, отсеченной, Казешини, испытывая при виде этой картины исключительнейшей степени удовлетворение, еще и над Хисаги начал потешаться, приговаривая нараспев: ”Беги, беги, проверь, как там бедный раненый Лис... Когда тебя били, когда тебя калечили, тебя никто не жалел. А ты, смотри-ка, расчувствовался, отрубили Лису лапу, горе какое! Иди еще погладь его, бедненького!” ”Замолчи уже”, - отрезал Шухей. - ”Поверь мне, если понадобится, я его и так прикончу. Он что-то там сказать хотел, мне было бы интересно послушать. А ты мне мешаешь”. Казешини смешался. Это до чего же надо было довести его балбеса, чтобы тот спокойно и уверенно, не на срыве ярости, а вполне осознанно признавал, что, если понадобится, он добьет противника?.. Да, зря он считал своего синигами мягкотелым тюфяком, одобрительно кивал переполнявшему Шухея гневу Ветер Смерти. Этот воин уже закалился и стал страшнее, чем самая обожженная сталь. Теперь страшен не только клинок в его руках. Теперь страшна твердость его духа, с которой его балбес готов был идти до конца. Хороший настрой, прищурился пока притихший Казешини. Этот настрой им с балбесом еще пригодится. Ведь Ичимару - это еще не конец. Впереди Айзен, и тут дело будет посерьезнее, потому что очкарик - действительно страшный противник, судьба уже предоставляла ветряному дзанпакто возможность убедиться в этом сполна. - Эй, - тронул Шухей скорчившегося Ичимару за плечо. - Так что ты там хотел мне сказать? - Скажи, мне как?.. - пересиливая адскую боль во всем теле, мешающую даже дышать, а не то что говорить, прохрипел Ичимару. - Я прошил тебя Шинсо насквозь, и далеко не один раз... А ты до сих пор стоишь на ногах?.. Как?.. - Это не твоего ума дело, - резко ответил Хисаги, решив не раскрывать секрета своей живучести во время даже нереально кровопролитных боев и не выдавать свой дзанпакто. Тем более, явно не с врагом беседы об особенностях своего духовного меча вести, подумалось все-таки испытывающему, как ни странно, некую долю жалости к загибающемуся Лису, Шухею. - Ладно-ладно, - измученный ранениями и понимающий, что смерть уже на подходе, Ичимару стиснул зубы, сдавленно застонал, но все-таки смог повернуться на спину, распластавшись перед присевшим рядом с ним Хисаги. - Не хочешь - не говори, дело твое. Давай тогда ближе к делу. Ты не поверишь, но у нас с тобой одна цель - остановить вторжение арранкаров в Готей 13 и захват Сообщества Душ... Когда Белый Лис, временами прерываясь на жуткий кашель кровью, трясясь и задыхаясь, еле ворочая языком, но все-таки рассказал Шухею, что сотрудничать с Айзеном и Тоусеном он согласился лишь для вида, старательно изображая верного соратника предателей, ради того, чтобы собрать всю информацию об их слабых местах и выявить способ устранения Айзена, Шухей аж с минуту сидел, переваривая все это и разрываясь между навязчивым желанием вмазать Ичимару за то, что он сотворил ради веры Сосуке и Канаме в его преданность и жгучей жалостью к этому добровольно утопившему себя в дерьме по уши бойцу. Потом, не выдержав, он пристально посмотрел на умирающего (увы, это уже было понятно, скоро Ичимару конец) Лиса и все-таки спросил: - Ну хорошо, допустим, я тебе поверил, и ты и правда просто играл свою роль для того, чтобы затесаться среди предателей, стать для них своим... Но зачем тогда было трогать Рангику? Зачем ты дал свершиться насильственному обращению в Пустого Кенсея - тайчо? Неужели нельзя было улучить момент, победить свои лисьи заморочки, просто подойти и рассказать мне все, как есть? В конце концов, мы же оба с тобой знаем - меня все это не последним образом коснулось... - Я должен был сыграть свою роль. Пара небольших жертв стоит того, чтобы дать свершиться грандиозному плану, - проскрипел Ичимару. Сделав вид, что он пропустил мимо ушей то, как, сверкнув глазами, Шухей обозвал его психопатом и конченым моральным уродом, Лис все же не упустил возможности словесно укусить противника, превратившегося пока в его собеседника: - И вообще, чего хнычешь про Кенсея, я ж знаю, что это ты дал ему сбежать из тюрьмы... Выдержке Хисаги оставалось только позавидовать. Стоило Гину упомянуть про то, что он в курсе о его поступке, докажи который обвинители из Совета 46, и все - его тут же казнили бы без промедления за такие дела, внутри у парня аж целая пропасть образовалась. Но внешне он остался абсолютно невозмутимым, все так же хмуро глядел на Ичимару, слушая его признания, ни единая мышца не дрогнула на его лице, разбитом и окровавленном настолько, что за ранами уже и не разобрать толком было тех трех продольных шрамов и татуировки, и единственное, что его выдало - руки нервно дернулись, крепче вцепившись в рукояти стальных кусаригам. - Послушай-ка, - заметив страшный укус на шее у Хисаги, Гин аж попытался приподняться. - Тебя что, укусил мертвец из тех, что Айзен на вас натравил? Шухей, не видя смысла отпираться и зная, что Гин скоро умрет, а потому рассказать Рангику и Ренджи с Бьякуей ничего не успеет, коротко кивнул, рефлекторно закрывая разбитой рукой искусанную шею. - А ты в курсе, что ты уже не жилец? - так и не сумев подняться, Гин обессиленно растянулся на песке и распахнул залитые кровью глаза. Хисаги точно так же коротко кивнул, зажимая ладонью кровоточащий укус, а Гин поспешно отвел взгляд, чтобы, не допусти того небо, лейтенант девятого не увидел в его уже мутнеющих от боли очах что-то, похожее на сострадание. - Ладно, - выдохнул Лис, чувствуя, что ему все хуже, а самого главного он так и не сказал. - Давай ближе к делу, а то я скоро концы отдам, а как убить Айзена, так тебе рассказать и не успею. В общем, секрет прост. Я слышал историю о том, как он тебя ослепил. Причем из его же уст. Ты вряд ли это помнишь, он уже успел загнать тебя в свою ловушку, в которой ты и ослеп... А он в тот момент пытался загипнотизировать твой дзанпакто. А он его... хе-хе, если вкратце, послал куда подальше. Да еще и осмелился материализоваться в тебе и напасть на Айзена. И неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы на поле битвы не занесло Аясегаву, и тот по приказу Айзена не вывел бы твой клинок в тебе из строя... - Я вообще-то эту чудную историю уже слышал во всех подробностях от Казешини. И, не поверишь, без твоих рекомендаций сообразил, как я могу попытаться убить Айзена, - мрачно отозвался Шухей, параллельно осознавая, что Гин умирает, и это уже неизбежно. - Или ты думаешь, я настолько туп, что не общаюсь со своим дзанпакто? - Ну что ты, разве может быть туп лейтенант, достигший банкая? - Гин растянул окровавленный рот в улыбке, в кои-то веки не похожей на его привычный жутковатый оскал. Посмотрев на стоящего поодаль и державшего Рангику, чтобы та не вмешивалась в битву, Абарая, Лис все-таки от остроты не удержался: - А, нет, беру свои слова обратно. Может. Лисий смешок вырвался из клокочущей кровью в рваной ране груди... и Гин Ичимару затих. Теперь уже навсегда. - Вот дурачина, - прикрыв и без того вечно прищуренные глаза умершего и опираясь на кусаригамы, Шухей поднялся на ноги. Эх, Лисяра, сказал бы все сразу, может, и не дошло бы до всего этого, и переиграли бы все по-другому... Но окончательно простить Гина черноволосый лейтенант так и не смог. Не за себя и все злоключения, свалившиеся на его голову - на это ему было плевать, он и так привык стойко выдерживать любые удары судьбы. Но вот Кенсея-тайчо и Рангику, их истерзанные души и поломанные жизни простить Шухей не смог бы никогда. И да, смерть даже злейшего врага, как оказалось, не дарит успокоения мятущейся от гнева душе. Только тонкую пленку над рваной раной на самом сердце, которая собою закрывает так и не девшуюся никуда дыру внутри. Ладно, к черту лирику, поднялся Шухей, взваливая окровавленного и теперь еще и однорукого мертвого капитана третьего отряда себе на спину, некогда тут печалиться и страдать, надо бы Айзена выловить и прикончить. Неожиданно для себя самого Шухей решил забрать покойного капитана Лиса, оставить его тело Рангику, Бьякуе и Ренджи, чтобы те доставили его в Готей 13 и устроили достойные синигами похороны Ичимару. Этот лисяра, конечно, во многом палку перегнул, Хисаги и сам это признавал. Более того, не будь Лис так изранен, не умри он у него на глазах, он бы так разукрасил его худощавую морду, что он хуже шутника Мадараме бы стал выглядеть и не неделю, как тот, в госпитале провел бы, а месяц как минимум... Но он не заслужил того, чтобы его труп тут глодали бродячие Пустые или какие-нибудь ожившие зомби им перекусывали на ходу. - Шухейка... Живой, - бросилась к нему Рангику, замирая на пол-пути ровно в тот миг, как разглядела на плече идущего по пескам им навстречу с кусаригамами наперевес Хисаги мертвого Гина Ичимару. - Ого... одолеть капитана, тем более такого ранга, это очень мощно для лейтенанта, - стараясь сохранить холодную невозмутимость, Бьякуя максимально сдержанно выразил свое удивление. - Это не совсем я. Это больше с подачи Казешини случилось, - глухо отозвался израненный Шухей, быстрым движением спуская мертвого Лиса с плеча на песок. - Да и там... он еще взорвал сам себя, чтобы от цепей Казешини освободиться... Короче, я бы сказал, смерть Гина Ичимару - далеко не моя заслуга. - Довольно скромничать, Шухей, - оценивающе посмотрел на лейтенанта капитан шестого отряда. - Ты загнал его в угол, как бы что бы ни было, а это очень существенный показатель того... - Ты мне лучше скажи, Шухеич, зачем ты приволок нам сюда труп этого предателя? -стоило Ренджи встрять в разговор и перебить своего капитана, как Кучики смерил его таким убийственным взглядом, от какого человек, обладающей чувствительностью хоть чуточку большей, нежели прикроватная тумбочка, давно бы словами своими поперхнулся и сконфуженно замолчал в смятении. А непробиваемому Абараю, как всегда, хоть бы хны было. ”Наверное, именно поэтому этот остолоп и стал моим лейтенантом”, - внезапно подумалось Бьякуе. - ”Остальные, метившие на его пост, только и делали, что пресмыкались... А этот пусть и неотесан, и груб порой так, что стыдно за него на собраниях капитанов и лейтенантов становится, но он честен и прямолинеен”. И только сейчас Бьякуя Кучики пришел к выводу, что ему откровенно жаль отпускать будущего мужа его сестренки капитаном в одиннадцатый отряд, куда Ренджи было решено назначить в связи с планами Дзараки уйти на более высокопоставленную должность в главенствующем над Готей 13 командовании. Правда, сам Абарай об этом пока ничего не знал, это призванное коренным образом изменить его жизнь в лучшую сторону назначение планировалось ему озвучить в день его женитьбы на Рукии и преподнести в качестве подарка. Эх, вздохнул Кучики, опять придется остаться без лейтенанта... Черт, да о чем он задумался, встрепенулся черноволосый капитан, у его ног лежит мертвый глава третьего отряда, предавший Готей 13, а он размышляет черт те знает о чем?.. И да, правда, а зачем Шухей его сюда теперь принес и теперь пытается доказать искренне считающему, что он рехнулся, Ренджи, что им непременно нужно будет доставить тело капитана Ичимару в Готей 13 и похоронить со всеми полагающимися синигами его ранга почестями?.. Вникая в завязавшийся между Шухеем и Ренджи спор, Бьякуя обомлел в тот самый миг, когда Рангику, обняв израненного лейтенанта за торс, осторожно коснулась окровавленной рукой его щеки, а Ренджи воззрился на друга с откровенным непониманием необходимости носиться с трупом Ичимару, Шухей отрывисто выпалил: - Да никакой он не предатель! Это просто заигравшийся в свои игры и переоценивший свои силы идиот! - Как это понимать, Шухей? - а теперь и капитан Кучики заинтересованно воззрился на еле живого и державшегося лишь благодаря своему духовному мечу лейтенанта. Когда Хисаги вкратце изложил все, что рассказал ему умирающий Ичимару, и Рангику, и Бьякуя, и Ренджи - все трое аж тягостно замолчали, не зная, как и прокомментировать все эти игры на два фронта, закончившиеся гибелью синигами, их затеявшего. - Так что нужно похоронить капитана Ичимару по-человечески, - отчеканил Шухей, выпрямляясь из последних сил и подводя итог этой непростой беседе. - Это уже последнее и то единственное, что мы можем для него сделать. ”Какое похвальное благородство”, - мысленно отметил Кучики. Не так-то просто заботиться о судьбе мертвого, когда этот мертвый изуродовал всю твою жизнь и судьбы дорогих тебе людей к чертям похерил. А Шухей смог. - Ну точно капитан, - Ренджи тоже прочувствовал всю серьезность произошедшего, но в отличие от своего капитана, он привык выражать свои мысли вслух и напрямую. - Кучики-тайчо, если по нашему возвращению Шухея не сделают капитаном его отряда, я клянусь, я пойду к Дзараки-тайчо, и мы вдвоем всех разнесем! - Давай обсудим это позже, - выставил окровавленные ладони вперед аристократ, в мыслях уже нарисовав достаточно живую картину под названием ”Разнос Готей 13 Ренджи Абараем и Дзараки Кенпачи”. Выглядело впечатляюще. Да и не в этом было дело. Бьякуя видел, что измотанному Шухею сейчас явно не до чинов и наград. Да и к тому же... зараза мертвечины уже вовсю гуляет по его крови, и еще неизвестно, доживет ли он до возвращения в Готей, или же его таким же, как Ичимару ныне, принесут. - Не вини себя, - Рангику уловила полный самых смешанных чувств взгляд Шухея в тот момент, когда он посмотрел на погибшего Гина. В попытке утешить любимого она осторожно коснулась рукой его изувеченной шрамами щеки, привстала на цыпочки, чтобы поцеловать, и отпрянула, обомлев: - Шухейка... Что у тебя на шее?