Трудно быть Фукутайчо.

- А... ну это... Рангику, ты ничего не подумай, я тебе не изменял! - покраснев, чего, впрочем на разбитом в кровь лице видно толком не было, внезапно выдал Шухей. Сначала он подумал, что его рыжее солнце увидела, что рана его на шее загноилась или еще каким способом выдала то, что его гложет зараза, а потом неведомое нечто подкинуло в его измотанный битвами, ранениями и страхом за любимую мозг несвоевременное такое воспоминание, что некоторые любят кусаться, занимаясь любовью и демонстрируя так свою страсть. До того, как судьба свела его с Рангику, и Шухей время от времени мял постели красавиц, которым кружила голову его брутальная внешность и немногословие, эффектно сочетающееся с принципом предпочтения поступков словам, Хисаги несколько раз возвращался после бурных ночей в отряд крепко искусанным, и Кенсей, когда все это видел, безбожно подтрунивал, что его лейтенант из-за своего зашкаливающего либидо скоро половине Сейрейтея алименты будет выплачивать. Вот и понесло ошалевшего Шухея с Казешини в руках доказывать Рангику, что он всегда был ей верен с того момента, как они сошлись, и даже во время расставания о том, чтобы идти искать счастья под чужой юбкой, помышлять не хотел... Мацумото, что называется, в осадок выпала, когда ее любимый выдал такое, и с минуту хлопала глазами, пытаясь собрать разрозненно мечущиеся мысли в более или менее законченные фразы. Вообще, чтоб Шухея на столь развернутый монолог длительностью хотя бы более минуты пробило, должно было произойти что-то действительно весомое. Наконец, придя к выводу, что, похоже просто у Хисаги тоже сдали нервы после всего пережитого, но, привыкнув давить и прятать душащие его эмоции, он теперь и сам не понимает, что этот срыв выражается таким странным образом, Рангику решила угомонить любимого проверенным и безотказно действующим способом - плюнув на то, что ее и саму шатает после всех ранений, которыми она обзавелась, и после колоссального выброса духовной энергии во время банкая она едва на ногах держится, она привстала на цыпочки и заткнула рот отчаянным поцелуем растерянно промычавшему что-то напоследок ей прямо в разбитые губы Шухею. Пока тот ошалело смотрел на девушку, та погладила его по тронутой шрамами щеке (черт, такой знакомый уже ему жест, а вздрагивает каждый раз, когда ее пальцы касаются этих распахавших его лицо полос, как в первый, подумала Рангику, смотря на Хисаги и изнывая от какого-то очень нехорошего предчувствия) и произнесла: - Шухейка, дурачок, я в твоей преданности и не сомневалась. И вообще, - тяжкий вздох вырвался против ее воли, - это ты мог бы мне претензии какие-то по этому поводу предъявлять. Но я сейчас не об этом. У тебя на шее жуткая рана, похожая на укус, но... В общем, когда на нее смотришь, кажется, что тебя кто-то сожрать пытался. И... у тебя все это дело гноем сочиться начало. - Да, может, и куснула какая тварь, их же тут навалом, - с подчеркнуто безразличным видом произнес Шухей, про себя решив, что он до последнего Рангику ничего не скажет, до того мига, пока проклятая зараза мертвечины совсем не начнет его заживо пожирать. Незачем свое рыжее солнце сейчас расстраивать, она и так столько пережила, новости о его уже неизбежной смерти ей явно настроения не поднимут, думал черноволосый лейтенант. Так что лучше пока что Рангику и вовсе ничего не знать. - Не переживай, Ран, меня, сама знаешь, и хуже трепали, и ничего - выкарабкивался... Рангику не нашлась, что сказать, и потому лишь ткнулась окровавленной головой в не менее окровавленную грудь Шухея, пряча лицо и прижимаясь к нему. - Слышь, Шухеич, - Ренджи, погрузившийся в тяжёлые раздумья о чём-то, ему самому пока не особо понятном, но вызывавшем у него искреннюю печаль при взгляде на лежащего на песке и уже безнадёжно мёртвого Гина, посмотрел на обнявшихся Шухея с Рангику и почувствовал ещё один ядовитый укол раздирающей душу тоски, когда перед его взором всплыл момент, когда Хисаги с усталым видом молча отодрал от свой шеи челюсти укусившего его мертвеца. - А что Лис сказал перед смертью? Ну вот не то, что он тебе рассказал, это мы поняли... А вот совсем перед тем, как умер... Ну, последние слова, понимаешь? - Понимаю, - кивнул Шухей, изо всех сил стараясь спрятать горькую усмешку. Огорчать друга, сообщив ему, что умирая, капитан Ичимару назвал его тупицей, не хотелось, и потому Хисаги уклончиво ответил: - Я не совсем разобрал, что он прохрипел, у него под конец уже сил на разговоры не осталось. Абарай хмуро кивнул, не глядя никому из товарищей в глаза и стараясь скрыть, что и его теперь одолела та же мешанина чувств, что и колеблющегося духовной энергией Шухея, и продолжавшего молча созерцать мёртвого капитана третьего отряда Бьякую, и притихшую Рангику, пытавшуюся прогнать назойливое предчувствие, что обнимает она своего сероглазого лейтенанта в последний раз. - Ну и чего дальше-то делать будем? - отрывисто спросил он, скорее чисто ради того, чтобы разбить это тягостное давление собственных мыслей, которое только усиливалось с каждым мигом этой жуткой тишины. Ветер, свистевший по ещё дымящемуся полю битвы их всех с Пустыми и Шухея с Ичимару, в качестве нарушителя этой тишины Ренджи совсем не устраивал. Когда красноволосый слушал ветер, он почему-то сразу косился на раскрытый Казешини в руках Шухея, и его начинали одолевать ещё более тревожные мысли. И, что самое поганое, он даже ясно сформулировать не мог, что с ним. - Вы отправляетесь в Готей 13, доставляете тело Гина Ичимару, разбираетесь там с похоронами или ещё чем, а я иду искать Айзена, - Хисаги долго не мялся, уже поняв, что затягивать прощание бессмысленно, надо спровадить Рангику, Ренджи и Кучики-тайчо куда подальше отсюда. Даже если Айзена он и одолеет, живым он отсюда выберется навряд ли. А, если и выберется, то через какое-то время всё равно отдаст концы, и гноящаяся рана на его шее ненавязчиво напоминала ему об этом. Так что пускай его друзья и любимая уходят, а он уж тут разберётся... ну или смерть свою встретит. Да и знал Шухей, что Айзен хороший психолог. Зная, что самого его не пробить, бей - не бей, пытай - не пытай, хоть на куски заживо режь, своего не добьёшься, капитан-предатель мог взяться за Бьякую, Ренджи, или, не дай тому небо свершиться, Рангику... Нет уж, хватит, ещё раз видеть то, как Ран из-за него в беду попала - это будет слишком. Для неё в первую очередь, думал Шухей, стараясь впитать в себя каждый миг того, как девушка его обнимала, и где-то в глубине души понимая - конец всему этому, конец... - Лейтенант Хисаги! -внезапно вскинулся Кучики, осознав, что, кажется, он даже со всем своим капитанским авторитетом вот именно здесь и именно сейчас вряд ли на что-то сможет повлиять. - А вы не думали, что, раз среди вас троих находится вышестоящий по званию, то мой лейтенант интересовался, что дальше делать, у меня, а не у вас? - Как вы вдруг решили вспомнить о званиях и чинах, Кучики-тайчо, - невесело усмехнулся Шухей, вскидывая дзанпакто. - Хорошо, если вам нужны объяснения, почему я не хочу, чтобы вы тут находились на тот момент, когда я вступлю в битву с Айзеном, пожалуйста, получайте. Из всех нас только Казешини может разбить иллюзии Айзена. Все остальные подчинятся его гипнозу, стоит ему его на вас применить. Он может вас запрограммировать так, что вы забудете обо всём и будете жаждать лишь одного - меня прикончить. Вас трое, я один. Банкаем вы все, - он тепло посмотрел на Рангику, стараясь скрыть то, как и его за самое сердце куснула та сволочная тоска, от которой хочется взвыть, вскинув морду к вечно освещающей небеса Уэко Мундо слепой луне, - да, теперь вы все владеете. И теперь, я надеюсь, вы понимаете, почему я хочу, чтобы вы покинули Уэко Мундо? Потому что мне совсем не улыбается вместо того, чтобы отсекать башку Айзена, ещё и от вас по всей этой пустыне бегать... Так что уходите отсюда, и желательно поскорее. Выпалив всё это, Шухей с шумом выдохнул, как будто стометровку пробежал и резко замер, осознав, что достиг финиша. Ему, от природы немногословному, тяжеловато далось такое пространное и призванное вогнать троих с удивлением воззрившихся на него синигами в растерянность и искреннюю уверенность в том, что в бою они только помешают, объяснение. Но... не хотел сейчас Хисаги признаваться, что он элементарно боится за своих, а ему и так терять уже нечего, один чёрт помрёт скоро, ох, как не хотел. Что ж, а вот теперь настало время немножко придавить свою духовную энергию, чтобы Ренджи, Рангику и Бьякуя, таща за собой многострадальный однорукий труп капитана Ичимару, не бросились по его следам, и не нажили ещё бед на свои головы, и быстро дать ноги с помощью целой цепочки Мгновенных шагов с запутанным следом в виде бонуса для тех, кто всё-таки решится его отыскивать, внезапно напрягся каждой своей мышцей Шухей. "Помоги мне, Казешини", - окровавленные руки вцепились в рукояти кусаригам с такой одурью, словно уже сейчас Хисаги перед собой Айзена узрел. "Да я и так с того момента, как ты из госпиталя смылся, только и делаю, что тебе помогаю", - невесело и как-то без обычной так свойственной ему язвительности отозвался дзанпакто Шухея, на самом деле прекрасно поняв, что им сейчас нужно сделать. Мгновение - и всех ослепляет яркая вспышка, а порыв внезапно поднявшегося ветра так сильно забрасывает Рангику, Ренджи, Бьякую песком, что после того, как всё стихло, они аж обалдели, глядя друг на друга и понимая, что они на каких-то криво слепленных снеговиков похожи. Трупу Гина Ичимару тоже досталось - того аж откапывать пришлось, причём Ренджи сам чуть ли не по колено в разверзшуюся под ним песчаную воронку ушёл, пока мёртвого Лиса вытаскивал. И лишь потом до лейтенанта шестого отряда дошло - воронка эта образовалась на том месте, где стоял Хисаги... А самого Шухея и вовсе след простыл. - Ребята, а где Шухей? - уже и позабыв, что с ними капитан, и на нервной почве стерев последние границы субординации, нервно оглянулась замершая Мацумото. Впрочем, Кучики на это сейчас особого внимания не обратил - завязалась такая схватка, в которой нет уже ни капитанов, ни лейтенантов, ни начальников, ни подчинённых... Есть только они и их враги, и всё на этом. Чёрт, спохватился Бьякуя, а Шухея и правда нет нигде, как ветром сдуло... *** Раз! - и в бархатной густоте вечного сумрака над песками Уэко Мундо из пустоты возникает силуэт израненного и цепляющегося за рукояти окровавленных серпов на длинных цепях синигами в изорванной одежде и отличающегося от мертвеца лишь способностью передвигаться, которая в его состоянии, мягко говоря, выглядела странно, даже неестественно как-то. Два! - и исчез, замигав, покрывшись рябью, как плохо состряпанная голограмма. Раз! - и вот он уже совсем в другом краю раскинувшейся на многие километры пустыни. Два! - и там его уже не видать. Раз! - он опять неизвестно где, растерянно осматривается и чувствует, что у его дзанпакто как-то пугающе мало сил остаётся поддерживать его эти пространственные скачки. Два! - вместо того, чтобы, как и до этого, исчезнуть, чтобы появиться ещё менос бы его знал где, парень с чёрными волосами, шрамами и татуировкой, которых и не видать сейчас было на окровавленном лице, оступается и неуклюже падает на одно колено, вонзая лезвие одной из своих кусаригам в обагрившиеся его кровью прохладные пески и всем весом опираясь на своё оружие, дабы не завалиться набок от внезапного чувства вызывающей давящий ком в горле дурноты. "Казешини... ты чего?" - растерянно посмотрел Хисаги Шухей на свой дзанпакто. - "Ну давай ещё пару раз так сделаем, ну что с тобой?" "Катись к адьюкасу под хвост, дурень", - а во внутреннем мире Казешини творилось нечто такое, что даже видавшего виды Хисаги пробрало до дрожи. Казешини, его всегда держащий его на ногах даже с тяжелейшими ранами до загона в ножны или до полной потери сознания хозяином, теперь и сам выглядел и чувствовал себя немногим лучше Шухея. Его трясло, он растянулся без сил, повисая на замаранных чьей-то кровью красных нитях и говорил он, еле ворочая языком и измученно прикрыв бирюзовые очи без малейшего намёка на зрачок. Но настырный, заносчивый и по природе своей не любивший признавать, что ему плохо, и силы покидают его, клинок, даже изнывая от бессилия, овладевшего им из-за слишком крепкого перебора с разбросом, стремительностью и дальностью Мгновенных Шагов, совершаемых Шухеем, продолжал сквозь зубы выплёвывать свои реплики тоном замученным, но превышающим все мыслимые и немыслимые пороги высокомерия. - "Хватит уже по пустыне скакать, как недоделанный сайгак, оторвался ты от своей Мацумото, от своего дружка-дуралея с красной башкой и замороженного капитана! Не паникуй, коза трусливая, они тебя не догонят". Помолчав, Казешини внезапно распахнул свои глаза, и Шухею стало страшно от того, что бирюза их потускнела, и уже не ослепляла убийственно ярким светом. "Балбес, я больше не могу. Допрыгались мы с тобой - то эта беготня в том состоянии, в котором ты, по идее, и ходить не должен был, то банкай с Ичимару... Да и лисяра так тебя своим мечом продырявил, что, признаться, держать тебя мне ещё после боя с ним тяжело стало. А тут ещё эти Мгновенные Шаги... Короче, не знаю я, как нам время оттягивать. Но нам никак нельзя сейчас на Айзена выходить, мне хотя бы часок нужен, чтобы в себя прийти и дальше твою тушу таскать и драться. Так что ложись, отдыхай, пока я тебя никуда повести не смогу. Извиняй уж". Шухей не успел ещё в полной мере осознать жгучее чувство стыда за то, что, заставляя свой духовный меч по максимуму использовать свою способность поддерживать его даже тогда, когда по всем законам здравого смысла и чистой физиологии он давно должен был валяться таким же окончательно и бесповоротно мёртвым, как Гин Ичимару ныне, он совсем его замучил, не успел даже извиниться нормально перед Казешини, прохрипев лишь вслух вымученное "Прости"... а тьма бессилия и просто нечеловеческой боли рухнула на него всем своим тяжким весом, окончательно вдавливая его в пески Уэко Мундо, холод которых сейчас каждой его ране казался жаром раскалённого олова, которым его щедро поливали с головы до пят. Но ни корчиться от боли, ни кричать, ни даже шёпотом попросить небо о милосердии в виде внезапной смерти или хотя бы капитальной отключки сил не было - завязавшаяся с самого начала, с момента его побега из госпиталя и не прекращавшаяся до сего мгновения бойня у Шухея отобрала даже эту последнюю возможность хоть немного отпустить те муки, что он испытывал сейчас во всем их многообразии. Чёрт, до чего же он жалок, вяло подумал Шухей, дрожа всем искалеченным телом, одной рукой ещё сжимая рукоять дзанпакто, принявшего облик обычной катаны. Парень ещё не осознал, что даже кровавый жнец в его мече потерял силу и охоту собирать столь желанный урожай из вражеских трупов и купаться в море крови поверженных противников, и потому растерянно пытался сдвинуть вторую руку с места, чтобы раскромсанной порезами ладонью нащупать такой знакомый уже и словно намертво сросшийся с его замаранными в крови пальцами серп. Каждая кровоточащая дыра в теле словно обзавелась растущей с каждой попыткой даже дёрнуть мускулом или просто моргнуть чувствительностью, казалось, что малейшее дуновение ветра раздирает рваные кровавые полосы на его лице и теле в тысячи начинающих жечь ещё сильнее на момент разрыва клочков. Воздуха не хватало, потому что даже дышать стало невероятно больно, казалось, что кто-то в каждую, каждую его порванную мышцу засунул по раскалённому штырю, сверху всё это присыпал солью и начал бередить его уже раскрытые кровавыми цветками жуткие раны... Но настырный Шухей всё дёргался, не видя того, до чего беспомощно и жутко он сейчас выглядит - израненный, закативший свои серые глаза, уже не сплёвывает, а вяло срыгивает кровь изо рта, пуская вязкую алую струю на собственный рассечённый подбородок.... и всё равно продолжая пытаться хотя бы ползти по песку, забивающемуся в каждый кусок его содранной кожи аж до самого мяса, которое словно всё вывернули наружу. И всё равно не оставляя мрачной мысли о том, что он рухнул, так и не завершив своё дело, так и не уничтожив Айзена. Просто до Хисаги никак одно не доходило. Казешини покинул его. Чёрт, а самым поганым во всей этой агонии адских мучений было то, что он даже сознания не терял. Он не вырубился, загибаясь от вызывающей желание кричать и задыхаться из-за того, что на крики сил не было, дикой боли. Он не вырубился даже тогда, когда перед самым лицом его возникла пара запылённых ботинок, идеальная белизна которых была испорчена безжизненными песками Уэко Мундо. Он не вырубился даже тогда, когда такая знакомая и уже единожды ослепившая его рука схватила его прямо за свалявшиеся от крови волосы и потащила так, что искалеченным телом он собрал каждый бугорок и каждую колдобину, что попадались на пути этой паре ног в запылённых ботинках... Он подыхал, и ничего не мог с этим сделать. Да простят его Рангику, Ренджи, Бьякуя... Да простит его Кенсей-тайчо. Да простит его умерший из-за своих игр на два фронта Лис. Да прости его Готей 13. Да простят его все. Но, похоже, Хисаги Шухей проиграл эту битву, даже не дотянув до начала решающего поединка.