Трудно быть Фукутайчо.

После своей последней миссии капитан девятого отряда Готей 13 Мугурума Кенсей стал мрачен и молчалив, что ему, громкому, энергичному, шумливому, успевающему и Пустому башку снести, и пару рюмочек (если уж точнее, пару ящичков) чего покрепче со своим лучшим другом Дзараки Кенпачи пропустить, и за постоянно отпускающей ему недвусмысленные полунамёки эпатажной Лизой Ядомару, служившей в восьмом отряде фигуристой брюнеткой, лишний раз приударить, пусть даже и для того, чтобы в самый ответственный момент получить очередной отказ, вовсе было не свойственно. Сам не так давно вернувшись с головокружительно победоносного задания, разойдясь вместе с Казешини на котором, он не только всех Пустых в порошок разнёс, но и пошедших с ним бойцов чуть до инфаркта не довёл, оставив от городского парка, в котором скопились монстры, дымящееся пепелище, Шухей заметил странные перемены в своём капитане. Осторожно пытался разузнать о причинах столь странного поведения, но Кенсей каждый раз отмахивался, хмурился ещё пуще прежнего и переводил тему. Единожды лишь он сказал: - Шухей, если что, знай - после меня бойцы согласны будут видеть в роли капитана только тебя. Я знаю, что ты от природы не привык выдвигаться куда-то, для тебя это как выпячивание выглядит, но не отказывай ребятам в этом. Отряд в тебя верит, и, если ты его не возглавишь, то быть беде. - С чего такие разговоры, Кенсей-тайчо? - приподняв бровь, воззрился на капитана Шухей. - Вы, никак, на повышение куда-то собрались, к главному командованию планируете присоединиться? Других причин я просто не вижу. Признаться честно, Шухей врал. Он видел. Он всё прекрасно видел. Чувствительность его на всякую дрянь изначально была выше, нежели у его коллег и даже некоторых капитанов. И он ощущал что-то чужое, тёмное, неведомое в нём с той поры, как он вернулся с миссии, на которую его сам Ямамото ни с того ни с сего назначил. Не то после визита к нему Айзена дозрел до того, что расправляться с целым гнездом меносов, появившемся в столице одного из крупнейших государств в мире живых, лучше всего будет именно Кенсею, не то ещё что на Яма-джи повлияло, но в итоге назначен был на это непростое задание именно его, Шухея, тайчо. Обычно любящий покрасоваться и перед друзьями, и перед девушками, и перед лейтенантом, и перед самим собой Кенсей рассказывал Шухею, пока тот, к примеру, над проклятущими бумагами пыхтел, во всех подробностях, как и кого он завалил в бою. Но в этот раз он словно язык проглотил или оставил на поле битвы свою любовь к простительному ему с его-то удалью и силой хвастовству - ни слова толком на вопрос Шухея о том, а как у капитана задание прошло, не сказал, буркнул что матерно-невразумительное, да и всё на этом. Шухей мог бы подумать, что Кенсей-тайчо проиграл Пустым и вынужден был ретироваться с поля боя, но ему не приходило в голову таких мыслей по двум причинам. Во-первых, храбрость его капитана граничила подчас чуть ли не с безрассудством, по всему Готею говаривали, что Мугурума Кенсей остановится в бою, только если умрёт - он бросался даже на превышающих числом и силой противников, он бился даже там, где, казалось, уже нет надежды на победу... тем самым всегда подавая Хисаги внушительный пример. Кенсей того не знал, но даже в минуты горького отчаяния в жизни или в тяжёлом бою его лейтенант вспоминал его, мысленно костерил себя и заставлял себя подниматься там, где любой другой предпочёл бы, истекая кровью, тихо-мирно отдаться осознанию того, что дальше продолжать битву смысла нет. А, во-вторых, о причинах молчаливости своего капитана Шухей догадывался потому, что ощущал - теперь Кенсей не один, внутри него кое-кто поселился. Кое-кто, до мурашек напоминающий Пустого. И, если пока у Кенсея получалось его прятать, то неизвестно было, когда настанет срыв, и тайчо покажет всем растущего в его душе монстра... Правда, ждать никакого срыва не пришлось - в тот на удивление погожий для ранней весны денёк в кабинет Кенсея, где и сидел капитан со своим лейтенантом, развлекая Шухея разговорами странного толка, покуда тот снова корпел над опостылевшими ему бумагами, неожиданно ворвались шестнадцать бойцов второго отряда, известного в Готей 13 как карательный, во главе с его предводительницей - миниатюрной сероглазой брюнеткой Сой Фон с эффектным каре и давними видами на изукрашенного шрамами черноволосого лейтенанта отряда номер девять. - Какого чёрта? - Шухей рефлекторно схватился за дзанпакто, отшвыривая прочь бумаги вместе со столом, за которым сидел, и бросаясь вперёд внезапно погрустневшего и даже не предпринявшего попыток к сопротивлению Кенсея. - Не стоит, Шухей. Помни, что я тебе про звание капитана сегодня сказал, - сильная рука капитана, окутавшись способной кого угодно размазать до состояния кровавой жижи реацу, с большим трудом, но смогла заставить отодвинуться готового кинуться на весь карательный отряд разом Хисаги. - Да как всё это понимать?! - рявкнул лейтенант, утирая кровь изо рта. Чёрт, Кенсей опять перестарался в своих попытках не дать ему развязать бой, который мог бы окончиться для них обоих ещё большими бедами, чем неожиданный арест тайчо. Кровоточили и глаза, и уши, и нос, череп трещал так, словно по нему хорошим и заточенным до близкого к идеальному уровню топором прошлись, а воротило так, что, казалось, ещё чуть-чуть - и Шухей точно блеванёт прямо на схвативших его капитана солдат. "Не слажу, так соплями измажу", - вдруг пронеслось в голове у горько усмехнувшегося и окончательно всё осознавшего ещё до зачитывания ему, как единственному остающемуся за старшего после ареста Кенсея, в отряде, причины признания его капитана заслуживающим тюремного заключения с последующей казнью. Так и есть. Как оказалось, во время последней битвы Кенсей-тайчо ненароком впустил в себя Пустого, а потому признавался Советом 46 потенциально опасным не только для Готея, но и для всего Сообщества Душ. А потому приговаривался к содержанию в камере и смертной казни. Кто там уловил в Кенсее Пустого и донёс Совету, Шухей от приступа болезненной ярости, вызванной болью осознания того, что он не смог помочь своему наставнику избежать этого всего, как-то даже запомнить не смог. Не то Айзен, не то Ичимару - чувствительность этих двоих превосходила даже его до предела обострённое чутьё, им хватило пары мимолётных и случайных встреч с главой девятого отряда, чтобы понять, кто в нём зреет. Ну разумеется, поступили они по совести, вроде бы так и надо было. Да только вот плевать все хотели на то, что на глазах Шухея человеку ломали жизнь и заочно приговаривали к смерти, даже не давая ему права доказать, что он вполне может жить, не калеча и не убивая своих и подавляя в себе монстра. - Я вам ещё раз повторяю, ваши действия необоснованны, - прорычал Шухей, размазав кровь из левого глаза по татуированной щеке и вскинув меч в сторону бойцов, схвативших Кенсея и оперативно заковавших его в наручники, которые намертво глушили духовную энергию. - Кенсей-тайчо не опасен вовсе, чёртовы вы ублюдки! Сколько дней я нахожусь рядом с ним по работе с момента его прибытия... и представляете, он меня даже не сожрал! Неожиданно, правда? Злая язва в голосе взбешённого тем, как же легко в Готее ломают судьбы тем, кого вчера готовы были на руках носить, Шухея, напугала даже видавшего виды Мугуруму-тайчо. И, когда жилистые руки его лейтенанта, не то впавшего в безумие на фоне происходящего и под настойчивыми нашёптываниями ветряного беса в его клинке, не то осознанно готового рвать слепо слушающих только Совет и только закон солдат из второго за своего капитана, подбросили меч, когда его окровавленные губы уже начали произносить знаменующее начало кровавого кошмара "Жни, Казешини", Кенсей внезапно сам попросил, чтобы его прямо сейчас и как можно скорее увели отсюда в тюрьму. Желательно с использованием Мгновенного Шага. Домик капитана девятого отряда на миг оказался настолько перенасыщен свечением разных оттенков, что даже тренирующиеся далеко на полигоне бойцы свои занятия побросали, рванув к источнику этих пугающих своей мощью буйства самых разных духовных энергий, но завораживающих своей красотой вспышек. До чего же все обомлели, когда застали горку дымящихся развалин на том месте, где был домик Кенсея, а посреди подпрыгивающих от хлёстких ударов кусаригам и свиста не находящих, кого же затянуть в свои тугие петли, цепей, обломков - тяжело дышащего и словно совсем с рассудком распрощавшегося Шухея с бешеными, залитыми кровью глазами... Сначала, когда он почувствовал приближение бойцов, Хисаги чуть было не поддался искушению со стороны Казешини и едва не швырнул в их сторону жаждущий крови и блестящий на озарявшем территорию девятого отряда солнце серп, но, посмотрев на их растерянные, испуганные лица, на то, как эти, в общем-то храбрые и славные ребята сейчас ошарашенно жмутся друг к другу, как зашуганные воробьи, видя и понимая, что капитана нет, а лейтенант словно совсем с катушек съехал, Шухей велел себе собраться, мысленно послал дзанпакто с его мольбами дать ему волю и устроить кровавую оргию куда подальше и загнал его в ножны, выпрямляясь и держась так, как того требовали обстоятельства - сдержанно, спокойно (чёрт побери, да какое нахрен спокойствие, его капитана арестовали и собираются казнить, а ему сейчас предстоит всё это как-то вывалить бойцам?!) и готовясь давать ответы на вопросы, на которые он, признаться честно, и отвечать-то не знает как. - Шухей-тайчо, что случилось? - вперёд вышел Шинобу Эишима, молодой человек с длинными каштановыми волосами, занимающий пост четвёртого офицера в девятом отряде. В любой другой ситуации Хисаги не сдержал бы усмешки - он помнил, как, узнав о его назначении лейтенантом, Шинобу начал пытаться устроить травлю ему, тогда и самому обалдевшему от такого неожиданного назначения, не так давно окончившему Академию, а бьющемуся на равных правах с прочими бойцами Готея. Но в итоге авторитет немногословного, но берущего удар во время серьёзных боёв на себя Шухея Эишима признал, впечатленный силой, упорством и храбростью парня, которому, по идее, девок бы мацать да сакэ попивать, а не гробиться в больше смахивающих на изысканную попытку самоубийства битвах, ограждая остальных отправленных с ним бойцов от риска погибнуть или ранение какое тяжкое заполучить, и машинально и с его уст стало слетать это вот "Шухей-тайчо". - Фукутайчо, - монотонно произнёс Хисаги, окидывая сослуживцев мутнеющим от ужаса взором и чувствуя, что земля начинает предательски плыть под ногами, а внутри словно пропасть образовывается, которая пострашнее дыры Пустого будет. Нет, хватит стоять и таращиться, если он не скажет, то другие донесут. Причём в какой-нибудь жуткой, извращённой, обросшей щупальцами сплетен и порочащей имя готового голову под топор палача ради своих положить капитана Кенсея. Чёрт, до чего же из него хреновый оратор. Вместо того, чтобы перейти от раздумий к делу, он стоит посреди разрушенного капитанского домика, неуверенно цепляется за рукоять своего меча и во все глаза таращится на бойцов, с которыми не единожды на миссии хаживал, словно в первый раз их увидел. Давай уже, мямля недобитая, ругал себя Шухей. Плюнув на то, что столь официально-убийственные новости следовало бы сообщать по форме, он выудил из кармана форменных штанов сигареты с зажигалкой, быстро прикурил и как следует затянулся. О, а вот теперь, когда расцарапавший глотку невиданной сухостью сигаретный дым заполонил лёгкие, немного полегчало. - Нет у нас больше капитана, - так и не сумев подобрать слова, более-менее способные описать ситуацию правдиво, но не столь сильно шокировать сослуживцев, выдохнул Шухей вместе с дымом сигареты скорее небесам над Сообществом Душ, нежели ребятам. Но, словно опомнившись, он тут же обвёл взглядом растерянных бойцов и продолжил объяснения, предугадывая их испуганные "Да как же так?" и прочие такого рода восклицания и вопросы: - Во время последней своей миссии в Кенсея-тайчо проник Пустой, и Совет 46 счёл его опасным для всего Сообщества Душ. Его арестовали и хотят казнить. - Но... неужели же нельзя как-то оспорить это решение? - выдохнул Изаэмон Тодо, высокий брюнет крепкого телосложения с забранными в хвост волосами. О, Шухей знал, как тот буквально боготворил Кенсея, и приятно удивлён был тому, что, в отличие от некоторых, этот офицер не воспринял его назначение лейтенантом в штыки, а искренне порадовался за парня, высказавшись, что тот этого вполне заслужил, ведь такого храбреца и искусного воина ещё поискать надо. А Тодо продолжил, ища поддержки у товарищей своим предложениям, которые в Совете точно за крамолу посчитали, ежели бы услышали: - А если и оспорить нельзя, так давайте плюнем на всё да вытащим Кенсея-тайчо из тюряги? Отряд мы или не отряд, в конце-то концов? Али отблагодарить своего капитана за его доброту к нам, за то, как он радел за нас, как за детей малых, не можем? Что скажете, Шухей-тайчо? - Фукутайчо, - выдохнул после новой затяжки Шухей. Некоторые бойцы от таких новостей тоже последовали примеру лейтенанта и задымили. С сигаретой в зубах как-то получалось столь дурные вести переварить, было за чем спрятать трясущиеся руки, можно было закутать испуганные взгляды в клубы табачного дыма. Изаэмон оторопел, потому что поддержки своих безумных идей от Шухея он, как ни странно, не получил, и тоже схватился за сигареты, когда услышал следующее: - Никто никого вытаскивать никуда не пойдёт. Это приказ. Все остаются на своих местах и продолжают свою работу так же, как и до сегодняшнего случая. - Заметив преисполненный недоумением взор Тодо, Хисаги подобрался и отчеканил: - Тодо, если ты не запамятовал, то следующим после капитана идёт лейтенант. В минуты, когда капитан отсутствует, лейтенант берёт на себя исполнение его обязанностей... и обретает его права. Пока капитана Кенсея нет... точнее, пока у нашего отряда нет капитана, за вас отвечаю я. Не позволю я ещё и вам сгинуть в попытках вызволить Кенсея-тайчо. А решение Совета 46 нам, увы, уже никак не оспорить, как бы нам того не хотелось. Не подставляйте себя, я вас очень прошу. Думаю, капитану Кенсею очень это не понравилось бы, если бы перед казнью он узнал, что его бойцы погибли, пытаясь пойти против приговора суда и вытащить его из тюрьмы. Не для того он столько усилий вкладывал в отряд... Все сконфуженно замолчали, почёсывая затылки и поглядывая друг на друга, словно и правда стыдясь того, что задумали беспросветнейшую глупость, как малые детки, которые готовы по полу посреди магазина кататься и ножками сучить, лишь бы им отдали ту игрушку, которую им покупать не хотят и потому отобрали, чтобы поставить обратно на витрину. Хисаги же замолчал не менее сконфуженно - он не любил напоминать сослуживцам, что после капитана он в отряде старший по званию, и вообще всегда держался с ними просто и непринуждённо, стараясь лишний раз не выпячивать своего чина. Но сейчас это оказалось вынужденной мерой - не прибегни он к этому, распалённые таким вот скорым и откровенно несправедливым приговором ребята могли и правда сгоряча рвануть громить тюрьму да пытаться капитана Кенсея вызволить. - Очень мудрое решение, Хисаги-фукутайчо, - а вот и раздался голос пятого офицера (на ту пору ещё пятого офицера) Канаме Тоусена, очень способного синигами, несмотря на один тяжёлый дефект. Длинноволосый смуглый мужчина от природы был слеп, вечно пряча подёрнутые бельмами очи от окружающих за стёклами стильных очков с непрозрачными линзами. В отличие от сослуживцев, он никогда не оговаривался, не называл Хисаги капитаном, что того, признаться, даже радовало. Хоть кого-то в этом отряде не надо было поправлять. Хотя... сейчас Шухею плевать было бы, даже если бы Канаме неожиданно назвал бы его тупоголовым ослом при всех. - Благодарю, офицер Тоусен, - сдержанно кивнул Хисаги, разворачиваясь и давая тем самым бойцам давать, что разговор окончен. Странно было - незрячий Тоусен не смог ни за что бы увидеть смятение в его глазах, но отчего-то чувствовавшему, как внутри словно гигантская крепость рушится, разбиваясь разлетающимися в разные стороны каменьями о скалистую землю, Шухею казалось, что, если он будет стоять к слепцу лицом, он непременно увидит кое-что ещё в его взоре, кроме простого переживания за капитана и вверенный временно волею судеб именно ему отряд. А Хисаги ну никак не желал, чтобы этот невероятно проницательный и рассудительный синигами догадался, что он задумал, отбив охоту у сослуживцев в немного резкой форме отправляться на выручку томящемуся ныне в темнице капитану Кенсею... Правильно, у бойцов лезть на рожон охоту он отбил. Но никто же не утверждал того, что сам лейтенант девятого отряда Хисаги Шухей будет сидеть сложа ручки и покорно принимать то, что его капитана подвергнут жестокой незаслуженной казни, даже не разобравшись во всех обстоятельствах?.. Стоп, а с какого он вообще предался воспоминаниям о том дне, когда арестовали его бывшего капитана, которого единственного он для себя считал настоящим предводителем?.. Тем более, время для воскрешения в памяти истории, достаточно давнишней, он явно нашёл не лучшее - когда он свалился куском мяса, неспособным двигаться и отупело таращившимся в никуда перед собой, и Айзен его схватил, по итогу ещё пока капитан пятого отряда приволок его под мрачные своды своего замка в Уэко Мундо и придумал, по его мнению, просто презанятный способ унизить и измучить Шухея да себя развлечь. Пропустив через те раны на руках Хисаги, которые собою являли жуткие кровоточащие дыры, длинные мотки ржавых цепей, Айзен, напевая что-то чрезвычайно мелодичное и оттого звучащее ещё более жутко себе под нос, протащил эти цепи через такие же сквозные пробоины в теле изувеченного парня, а потом при помощи кидо подвесил неспособного уже даже на малейшее сопротивление пленника ровно посередине между потолком и полом в какой-то вонючей камере на этих самых цепях. После этого, полюбовавшись делом рук своих, он выудил из кармана своего сделанного на манер плаща длинного белого пиджака какой-то шприц и с силой всадил иглу рядом с ошейником дёрнувшегося на цепях лейтенанта. Вот после этого-то Шухей и уплыл в странствие по краям своим воспоминаний, сознания при этом не теряя, что, признаться, было самым поганым. Взяв зло сверкнувшего залитыми кровью серыми глазами узника замка Лас Ночас за растрёпанные волосы, Айзен полюбовался тем, как мутнеет от боли его преисполненный ярости из-за собственного бессилия взгляд, и тягуче произнёс: - Я с удовольствием посмотрю, что покажет мне твоя память. Если верить Куроцучи Маюри, то та штуковина, которую я тебе вколол, должна показать мне те закоулки твоих воспоминаний, которые я затребую. А я, знаешь ли, очень хочу взглянуть на то, каким же образом Мугурума Кенсей, арестованный по приказу Совета 46, смог сбежать из тюрьмы...