***
Университет я знала, как свои пять пальцев - прошлым летом посещала языковые курсы, потому что решила, что пока что с меня полноценного высшего образования хватит - в Нью-Йорке Селина получила несколько отличных дипломов, и меня это несколько утомило. Мне нравилось гулять по Оксфорду, на это у меня ушло целое лето. Поэтому найти одного отдельно взятого Джона Толкина, тем более имея его фотографию, было бы для меня не так сложно (на крайний случай у меня был и его домашний адрес с номером телефона). Подъехав к Пемброкскому колледжу, где работал профессор, я зашла в здание и подошла к расписанию занятий. Толкину оставалось провести последнюю пару. Не спеша, я вернулась к машине и достала оттуда "Хоббита", после чего присела на лавочку перед входом в колледж и стала снова читать книгу, то есть скорее хаотично ее листать. Хорошо, что этот апрельский день был очень теплым. Вскоре я заметила, что привлекаю внимание - неудивительно, ведь никто не дал бы мне больше тридцати лет. - Мисс, - рядом со мной присел студент, - признаться, я давно не видел, чтобы кто-то читал учебник с таким вниманием, как вы. Люди в наше время все больше увлечены кинематографом... - очередной любитель порассуждать о "нынешней бездуховности". Мне это было бы еще простительно - сама едва помню, сколько мне тысяч лет, но этому балаболу едва ли больше двадцати и помнить времена до кинематографа он точно не может. Как человек (ха!), проведший немало времени в высшем учебном заведении современного типа, я терпеть не могла подобных всезнаек, этаких Платонов и Аристотелей на школьных скамьях. - Это не учебник, - я показала навязчивому поклоннику "Хоббита", и он взял ее заметив на корешке имя автора. - Хороший профессор, - отметил он. - Это по мифологии? - юноша обратил внимание на название. - Смотря во что вы верите, - усмехнулась я. - Это для детей, - как-то не слишком приятно засмеялся юнец, наконец, вчитавшись в несколько строк и уставился на меня, как на дурочку. - Это для моей дочки Келли, - резко оборвала его я и выхватила "Хоббита" из его вспотевших лапок. - Знаете, нужно смотреть, что вы даете читать своим детям. Молодой человек, услышав о дочке, быстро ретировался, и я, когда он отошел, довольно сдержанно рассмеялась. Разговоры о имеющихся или планирующихся детях всегда способны остудить кратковременный любовный пыл. Благодаря этому маленькому происшествию и книге время пары прошло довольно быстро, но Джон все не выходил. Выругавшись, я подумала, что он наверное задержался на кафедре по делам или просто не хочет уходить с работы, но мне теперь уже делать нечего и приходится сидеть. И наконец, я увидела, как он выходит - коричневое пальто, типичный преподавательский вид, таких за годы в Европе и Америке я уже насмотрелась. Чтобы войти в доверие я решила прикинуться восторженной почитательницей. - Профессор Толкин! - воскликнула я, поднимаясь со скамейки. - Профессор! - он меня заметил, и я быстро двинулась к нему, держа наперевес чуть истрепавшуюся всего за два дня книгу. - Здравствуйте, прошу меня извинить за беспокойство! - Что вы, мисс, - взгляд Толкина был открытым и доброжелательным, а когда он увидел у меня в руках "Хоббита", то и вовсе весь расцвел. - Я хотела вам выразить глубокую признательность за вашу замечательную книгу, - начала я. - Вы просто не представляете, как много она значит для меня и моей дочки Келли! Понимаете, я всегда глотала книги залпом, а она ни в какую не хотела читать, пока не познакомилась с Бильбо и гномами, а теперь и дальше ищет интересные книги. Я так этому рада! Профессор Толкин улыбнулся и сказал, что ему безусловно приятно слышать то, что его книга взращивает в детях любовь к чтению и помогает им выработать литературный вкус. - Признайтесь, - я еще больше просияла от похвалы своей якобы дочери, - вы уже думаете о продолжении романа? - и тут же я заметила, что Толкин немного напрягся. Почему - он принял меня за журналистку, ему к его же сожалению нечего сказать или напротив, он уже придумал слишком много? В любом случае, писатель уклончиво сказал, что пока еще над этим не думал. Наверное, Толкин мысленно меня проклял, потому что я очень-очень попросила, чтобы он расписался в книге моей дочери. Вежливость не позволила профессору отказаться, и мы поднялись в его кабинет. Все это время я болтала без умолку о его книге, о своей дочери и вообще о литературе, и Толкин, кажется, совсем оттаял, когда я рассказала, что изучала языки германской группы в Нью-Йоркском университете, а прошлым летом посещала дополнительные курсы английского языка и литературы в Оксфорде. Мы немного поговорили о структурной лингвистике*. Потом я посетовала, что германские языки - это хорошо, но вот что из-за этого народа сейчас происходит в мире... Я попала прямо в яблочко, да промахнуться было и невозможно - вряд ли англичанин-профессор стал бы поддерживать Гитлера, да и кто не любит поругать политиков! Толкин сказал, что сожалеет, что так вышло, но мои знания все равно нужны людям, ведь вина лежит вовсе не на всей нации... Я поблагодарила его за эти слова. Я рассказала о том, каково было в Нью-Йорке после Великой войны. Он рассказал о том, как это время прошло в Англии. Я добавила пару слов о своих путешествиях, и профессору это было явно интересно. К моему удивлению, Толкин оказался человеком огромных знаний и замечательной эрудиции, и поддерживать беседу с ним было настоящим удовольствием, хотя я и была изначально предубеждена. Беседа вышла дольше, чем мы оба предполагали. Расстались мы совершенно покоренные друг другом. Я использовала все свое очарование, и профессор просто не мог не пригласить меня на ужин, который завтра устраивала его жена Эдит. Я с радостью согласилась, и не только потому, что такое знакомство действительно было бы приятно продолжить. Я до сих пор не исключала вариант, что профессор Толкин - обманщик, которого информирует какой-то заскучавший житель Средиземья, иначе как к нему могла попасть целая история Бильбо Бэггинса? Поэтому мне и хотелось посмотреть не только на профессора, но и на всю его семью. Может быть, в доме Толкина что-нибудь дало бы мне подсказку. Я сидела в машине, думала, выстукивая пальцами мелодию на приборной панели, но взгляд на часы заставил меня вздрогнуть и схватиться за руль. Уже начинался вечер, и День рождения дочери моей приятельницы должен был вот-вот начаться, а я была даже не в Лондоне. Поминая Моргота, я развернулась к выезду из Оксфорда и тут же вспомнила, что так и не купила подарок. "Моей верной читательнице Келли с любовью", - издевалась надпись внутри единственной детской книги, что у меня была, и я со всей разрешенной скоростью поехала искать ближайший магазин игрушек.***
Долгие годы я была Владычицей Галадриэль - прекрасной девой, отчужденной от незнакомого мира людей, воплощением мудрости, величия и красоты, чье прошлое было окутано тайнами. Люди и в XX веке любили известных затворников - взять хотя бы Грету Гарбо**. Но приехав в Лондон в 1880-х я была никем и со мной это правило больше бы не сработало. В Валиноре Сильмариэн научила меня общаться с людьми - как разговаривать, как быть им интересной - в этом она была знатоком, годы в Нуменоре принесли свои плоды. В прежние времена людей я даже видела достаточно редко, никак не ставила целью нравиться им, и сестре пришлось рассказать мне о них все. И теперь это приносило уже свои плоды. Я была восьмой за столом - шестеро гостей и пара хозяев, дети ужинали наверху. Я разговаривала со всеми гостями, улыбалась, была приветливой и ничем не напоминала холодную и замкнутую прежнюю себя - эльфийку больших страстей в душе и со льдом в глазах напоказ. Общество было очень приятным, под стать хозяевам - обсуждались искусство, культура, образование. Ни слова о политике, что было необычно и приятно. Меня поразила миссис Толкин - такой приятной женщины я не встречала очень давно. Ее муж не раз обращался ко мне за вечер, и я понимала, что большинство жен хотели бы избавиться от молодой красивой блондинки, но во взгляде Эдит Толкин не промелькнуло ни капли раздражения. Я находила прелестным то, как чувствуется в этом доме сильная любовь между мужем и женой. Они были просто Береном и Лютиэн. Я никогда не любила так, как любили они. Нет, я когда-то любила своего мужа... но вовсе не так. У Толкинов была отличная коллекция пластинок, в основном с классической музыкой, но когда я спела им одну из довольно легких современных песенок, все громко зааплодировали, отчего я просто растаяла. С такой же теплотой я встретила вопросы о своей жизни - сегодня я была американкой, чья семья только собиралась приехать. Мне нравилось быть веселой, находящейся в центре внимания Селиной Кинг куда больше, чем замкнутой Онор Шайн, и я это прекрасно понимала. Мне нравилось быть не собой. Жизнь на Земле была слишком переменчивой, чтобы можно было запереться на несколько тысяч лет в отдельно взятом Лотлориэне и думать, что ничего не пропустишь. Я видела, как настороженно Джон встретил вопрос о его дальнейших литературных планах по миру Средиземья, поэтому не стала больше задавать этот вопрос и лишь выслушала пару его размышлений по поводу "Беовульфа"***. Да и зачем мне было спрашивать, когда можно было проникнуть в его кабинет, полистать заметки (Первая Эпоха в приоритете! Наши языки...) и не найти там совсем ничего компрометирующего. Собственно, чего я ожидала? Запись огромными буквами, лежащую прямо в центре рабочего стола: "12 апреля. Встреча с Олорином/Сильмариэн/Сауроном/Галадриэль (ха!) по поводу продолжения "Хоббита"? Но причина моей мягкости к человеку, из которого я легко могла бы вытрясти правду (если бы, конечно, его разум ни защищал бы кто-то сильнее меня) была не только в этом. Мне захотелось подружиться с Джоном и Эдит. Мне хотелось снова быть в центре приятного интеллектуального общества. Я знала, как часты случаи, когда самый приятный человек оказывается преступником, но твердо поняла, что здесь это неприменимо. И, видя искреннее увлечение Джона своими работой и творчеством, я осознала, что вовсе не считаю его мошенником. И это смущало меня еще больше, ведь если Джон - хороший человек, то... Кто же все это начал?