***
Ссутуленная спина, вжатая в плечи голова, судорожно обхватившие колени руки — пока меня там носило, Воронёнок страдал и, кажется, все-таки мёрз. Устремившись вперёд, я на ходу начал расправлять одеяло. «Куда?! А ну, стоять! Ты прав, он нет, забыл?!» — сердито одернула меня гордость воина Кэналлоа. Отстань, у меня малыш переживает. «Он такой же малыш, как ты — гаремная танцовщица. Воин он, тупая твоя башка, и у него тоже есть гордость! Меня не жалеешь, хоть её пощади!» Ранеными после боя займёмся. «Рамон!» Ментальный феномен! «Не смей обзываться! Всю себя тебе отдала, столько натерпелась — вспомнить страшно, а ты мне «феномен?!» Никогда не женюсь. «Четверо с тобой, делай, что хочешь. Позволь лишь напомнить, что все зимние плащи у Ротгэ пошиты из очень толстого бергмаркского сукна, тёплые носки и шерстяную безрукавку ты на Росио силой натянул собственноручно перед выходом, а отсутствовал сейчас чуть больше пяти минут.» Немного сместившись влево, я перешёл на обычный шаг, громко захрустев снежной коркой. Тьфу ты, слово забыл… Гордый разворот ещё миг назад сгорбленных плеч, внезапно вернувшаяся аристократическая осанка — на моих глазах вновь рождается Шедевр. Точное движение головы — и вот в рассыпавшихся по плечам тёмных прядях сверкает снежная пыль, губы трогает усмешка, взгляд чуть прищуренных глаз устремляется вдаль, а рука небрежно похлопывает перчатками по голенищу сапога, придавая созданному у меня на глазах образу тот неуловимый штрих, что отличает просто произведение мастера от Шедевра. Я зашагал быстрее: да простят меня все остальные наши соотечественники, но под венец этот артист недоделанный все же отправится без ушей. Шедевры шедеврами, но о здоровье-то думать надо! «Откроешь рот первым, и я с тобой больше не разговариваю!» Не раздумывая ни секунды, я быстро коснулся языком собственного подбородка и закрыл рот, облегченно вздохнув: взгляд единственного свидетеля моей детской выходки был по-прежнему обращён вдаль. Окрылённый наступившей в голове тишиной и вспомнив о том, что на добро все же стоит отвечать добром, тепло подумал: «Спасибо, керида». »…какой же ты противный хам, Рамон.» …Не хам, а дурак. Я ж ей поверил. Хищнице поверил!!! -Перчатки надел, живо! — обычно легко дозируемое, сейчас же — подогретое осознанием совершенной глупости, мое раздражение влилось в голос полным потоком, и Одинокий Ворон превратился обратно в несчастного Воронёнка. Метаморфоза, вспомнил я. -Не хочу, — мрачно буркнул он. На душе заскребли кошки: бедняге Росио того гляди, сделают очередное поганое предложение, от которого он не сможет отказаться, однако он не сдаётся, а настойчиво ищет выход из невозможной ситуации. Более того, он ведь практически его нашёл, а я, вместо того, чтобы морально поддержать малыша, взял и весь настрой ему испортил. Вместо помощи в поиске правильной формулировки мистического посыла — воспитывать его принялся. Ему плохо, а я тут с перчатками к нему лезу, животное циничное. Тварюга верно подметила, сердце у Вороненка действительно, золотое. Временами я поражаюсь, как он до сих пор не прибил меня за такую «заботу». «Тряпка!» Исчезни, лживая хищница. Маскировалась ты хорошо, но теперь я знаю, кто ты есть. Отряхнув волосы Росио от снега, я бесцеремонно натянул ему на голову шляпу. -Полагаешь, что отморозив пальцы, вернёшь себе ясность мысли? -Да я не про перчатки, — тяжело вздохнув, он отвернулся. — Поверить не могу, что я… Не дослушав, я опустился на снег у него за спиной и укутал нас обоих одеялом. Все же перестарался, бесчувственный чурбан… -Эх, ты, колдун-самоучка, — почтенной престарелой дорой заворчал на него я, и закаменевшая было спина Воронёнка расслабилась. Сделав в памяти зарубку о необходимости дальнейшего исследования практических аспектов явления, известного под названием «детская память», я заворчал настойчивее: — Не переживай ты так, в тех же трактатах чуть ли не через страницу упоминается, что главное… -Намерение. — в один голос со мной закончил он. — В отставку подавать тебе не придётся, Рамэ. Ни выраженного в нужной степени намерения, ни соответствующего эмоционального порыва я в себе найти так и не смог. Можешь смеяться, — разрешающе махнув мне рукой, Воронёнок замолчал. Над чем смеяться-то, малыш? Над тем, что теперь, помимо активного противодействия далеко идущим планам твоей Тварюги, мне придётся незнамо как извращаться, пытаясь научить ее по-настоящему любить не только новую Родину, но и тебя, и всех твоих родичей, и твоих друзей, и друзей родичей, и все остальное, что им… то есть, нам дорого? Ладно, признаю, это действительно смешно… «Только сегодня! Только у нас!» — прокатилось под сводом черепа драматическое контральто провалившей многолетнюю работу под прикрытием злокозненной предательницы. — «Величайший учитель Любви во всех Золотых Землях!.. Несравненный Рамон… АЛЬМЕ-Е-ЕЙДА-А-А!!!» — поняв, что ее последняя рулада совсем чуть-чуть не достигла цели, мерзавка визгливо затянула морисский свадебный мотив. Земля подо мной дала резкий крен, и я схватился за Вороненка. -Рамон? А когда я, собственно, в последний раз ел и спал?.. Спал — позавчера, вспомнил я. Ел, кажется, утром… И мне хватает наглости считать, что могу позаботиться о Росио, когда ясно, как белый день, что я не в состоянии позаботиться даже о себе самом!.. Едва сумев перевести попытку удержаться в вертикальном положении в ещё одно дружеское объятие, я устало заметил: -Росио, это не выход. -Знаю, Рамэ, но я не мог хотя бы не попытаться отогнать глупышку от той змеиной ямы, в которую она так стремится спрыгнуть, выйдя за меня замуж… Сколько у тебя полностью готовых к выходу кораблей? — вдруг спросил он. Так-так-так. Счастливый жених собрался удрать от невесты в Седые Земли? Счастливый жених решил отправить невесту в одинокое свадебное путешествие? Или счастливый жених все же пытается предугадать и минимизировать возможные военно-политические последствия своей грядущей свадьбы? -Корабли, Рамэ. -Четыре линеала быстрого реагирования, считая Ротгерову «Закатную Тварь». Ну и «Марикьяра», на которой утром собирался уходить Хулио. Итого пять. Остальные — в течение суток. Зачем тебе понадобились мои корабли? — подозрительно спросил я. — Сезон Штормов ещё… -Рамэ, а твои псы с девушками умеют? Так, чтобы нежно и аккуратно? Первый Маршал, отвечать на вопросы Первого Адмирала без угроз ушам? Да что вы такое говорите? Погодите, «псы»?.. Так он про нас знает?! «А небо — голубое?» О, Абвении!!! Он знает только о моих, или о чудом пропихнутых в его отряд Васко с компанией тоже?.. Погодите, с кем и как они у меня умеют? Это на что он смеет намекать? -Умеют, — очень спокойно ответил я. -А романтично? Романтично они могут? Он — мой соберано, напомнил себе я. А ещё — обожаемый младший братишка, от которого я и не такое стерплю, по крайней мере, пока не узнаю наверняка, что за муха его укусила. Подтянув Росио поближе, невзначай дотронулся до его лба — тёплый, но не горячий. Вспомнив ещё об одной верной примете, схватил его за нос — все, как положено, мокрый и холодный… -Так могут, или нет? -Так точно, господин Первый Маршал! — мстительно вытерев мокрые пальцы о плащ крокодила, уставно рявкнул я. — Вся в розовых соплях дорита у нас плавать будет, аки цветок в проруби! — порычи мне ещё, ызарг, порычи, уши-то, вот они, рядом! -Я тебя серьёзно спрашиваю! Кошки с тобой, серьёзно спрашиваешь — серьёзно отвечу. -Росио. Если тебя настолько обидел мой способ вразумления, достаточно было об этом сказать. Уверяю тебя, мои извинения себя бы ждать не заставили. Нарываться же на круг, задавая вопросы, один факт возникновения у тебя которых оскорбителен на столь многих уровнях, что я просто теряюсь, уже излишне. Грязно выругавшись, Воронёнок ткнулся лицом в сжатые кулаки… ей же ей, он так глаза себе когда-нибудь выдавит!.. и вдруг начал размеренно биться лбом о собственные колени, тихо и злобно суля под нос что-то неприятное кому-то из высших иерархов церкви. Раз, другой, третий!.. Стряхнув моментальный испуг… неужели это я довёл малыша до такого?.. я поймал его за шиворот, не давая треснуться в счастливый четвёртый раз. -Хватит! — прикрикнул я, слегка встряхнув кузена. Тот сник, попытавшись нырнуть с головой под одеяло. Миг полюбовавшись на аллегорию отчаяния в талантливом исполнении малыша, я приподнял его за шкирку и вгляделся — признаков утончённого издевательства над подданными при первичном осмотре выявить не удалось. Сдёрнул с Росио шляпу — глаза ещё прикрыты, но морщинка между бровей уже углубляется, а нижняя губа еле уловимо выпячивается. Вот его веки дрогнули, и, спохватившись, я принялся уже сам наощупь заталкивать Росио под одеяло. Отче Астрапэ, меня ж не было с ним пять паршивых минут! Что могло за это время случиться такого, что всегда уверенный в себе Воронёнок едва не использовал на мне то душу-из-собеседника-вынимающее выражение лица, которое Ротгэ, разок напоровшись, с тех пор называет исключительно по первым буквам — СВС, а все просьбы расшифровать значение аббревиатуры встречает «козой» на обеих руках, испуганными глазами и шипением «Чшшш, накликаешь»? Никаких беспомощных и нуждающихся в защите созданий, в спасении которых братец-Рамэ обязан ему посодействовать, пределах видимости не наблюдается, план кампании против Твари у нас есть, с чего его так развезло? -Росио, — уже мягче сказал я, — не знаю, что ты хочешь от меня услышать, но я официально довожу до твоего сведения: и мои подчиненные, и я сам можем, умеем, более того, предпочитаем обращаться с женщинами именно в указанной тобою манере. Нежной и аккуратной. Если же по какой-то причине ты беспокоишься о естественных возрастных изменениях у старшего поколения, то это напрасно. Я хоть со свечой в изголовье и не стоял, но со всей ответственностью могу поручиться, что никто из них на мужское здоровье пока не жалуется. Я кровью тебе могу поклясться: лекарь осматривает всех дважды в год, после чего предоставляет мне письменный отчёт. -Ну, Ра-а-мэ… «МОЛЧАТЬ!!!» — своевременно прогремело у меня в голове. М-да, детская память жива не только в Росио, но и во мне. К сожалению, мы с ним уже не дети, и рассчитывать на то, что едва не вырвавшееся у меня в ответ на его жалобное нытьё «Чего тебе опять неймётся, мелочь тощая?» будет воспринято им с должным юмором, в создавшейся ситуации не приходится. Прижав пытающегося выкарабкаться из-под одеяла Росио покрепче, я приподнял краешек, давая доступ воздуху. Лежи, горе мое. Братец-Рамэ не хочет опытным путём выяснять зависимость между силой воздействия СВС и степенью небритости и побитости твоей красивой мордашки. Братец-Рамэ очень хочет понять, какого хера с тобою происходит. -Что случилось, Рось? Доля искреннего беспокойства в моем голосе оказалась достаточно велика, чтобы Воронёнок перестал трепыхаться и, шмыгнув носом, ответил: -Ошибся я, Рамэ. Сильно ошибся. -В чем? — терпеливо спросил я. Долгая практика близкого общения с малышом показывает, что на данном этапе получения информации терпеливое ожидание — единственная имеющая шанс на успех тактика. Устроившись тёплым тяжёлым ковриком поперек моих бёдер, Воронёнок подсунул голову мне под руку, дождался момента, когда мои пальцы полностью утонут в его гриве, и заявил: -А на этот вопрос я тебе ответить не могу, прости. Не обращая внимания на словно по заказу попавшееся мне под пальцы ухо — несмотря на универсальность и мое собственное огромное предпочтение этого воспитательного приёма, такие серьёзные вопросы находятся далеко за его рамками — я спросил его прямо: -Ты перестал мне доверять? -Рамэ, клянусь, я верю тебе, как себе, а может быть и больше. Дело совсем в другом… — обоснованно решив, что заговорил мне зубы в достаточной мере, малыш рывком бросился мне на шею и спрятал лицо у меня на груди. Руки привычно отвечали на объятие, губы опять ворчали что-то успокаивающее, а в голове не было не то, что теории, в ней вообще связных мыслей не осталось… Что там мне хищница пела про гордость воина?.. «Отстань, сама глазам не верю… Ой, Рамон, он тебя сейчас…»***
Проведя напоследок языком мне по зубам, Воронёнок разомкнул руки и отстранился. -Рамон Альмейда, мой верный вассал. -Соберано. -Скажи, что бы ты хотел получить от меня истинно ценного в дар? Я внимательно рассматривал едва успевший выпасть, но уже начинающий темнеть от соленого Хексбергского ветра снег. Под опустившимся на душу покровом холода закипало нечто тёмное, жаркое и страшное. «Ну, предположим, почему у нас до сих пор нет собераны, мне понятно.» — задумчиво протянула моя надоедливая собеседница. — «Непонятно другое: всю жизнь ты с ним как с писаной торбой носился, и что, никогда не подозревал о наличии подобной бреши в его образовании?» Однако. Меня у неё на глазах с грязью смешали, а ее лишь отсутствие у моего обидчика должных познаний в любовных утехах беспокоит. Хотя, ждать иного подхода от хищницы… К кошкам ее. «Погоди, Рамон. Может, это вообще, не Росио, а ведьма?» Увы, не может. Те, как минимум, умеют целоваться. Так что, нет, это не мстительная кэцхен, а настоящий Воронёнок. Только что предложивший мне гайифскую связь… за вознаграждение. Первый язык пламени лизнул сердце: я — воин Кэналлоа, а не Звезда, Тварь его подери, Олларии! В груди начало печь сильнее, и я с силой врезал кулаком по земле, с удовлетворением почувствовав телесную боль. Меня бесстрашно взяли за руку, слизнули кровь и подули на костяшки: -Не торопись с ответом, Рамэ, но и не затягивай. Подумай над моими словами, хорошенько подумай. Издевается. Будто не догадывается, что все мои усилия сейчас направлены прямо на противоположное. Провоцирует, словно не понимает, что выполни я его просьбу, и его дальнейшее существование окажется под большим вопросом. С гадом морским иди ебись, сколопендр, родства не помнящий, позволил себе мягко пожелать ему я. Одеяло потянули, и я, не глядя, отпустил. Видеть его лишний раз не хочу, боюсь, скажу или сделаю непоправимое. «Имей в виду, Рамон. Вздумаешь избавиться от меня до того, как… ну, ты понял — и я тебе этого никогда не прощу.» Нет, не понял, но все равно замолчи, хищница. Ради всего святого, замолчи! «Да что тут непонятного?» — не вняла она. — «Судя по тому, что Росио вытворял сейчас у нас во рту, ты у него явно окажешься первым мужчиной, вот он и даёт тебе понять, что желает, чтобы ты попросил себе в дар его невинность! И, прежде, чем ты спросишь, при чем здесь я, сразу говорю: рассчитываю лично принять участие в процессе. Отказа не приму, так и знай. За многолетнюю верную службу я заслуживаю куда большего, чем прошу.» — … …но одно хорошо, на Росио я могу смотреть теперь безбоязненно — грозящее смести меня чувство сфокусировалось в ином направлении. «Ты, главное, помни: никаких резких телодвижений, только неторопливое соблазнение и свечи, обязательно свечи. И, разумеется, ложе из розовых лепестков, которые ты губами будешь снимать с его груди, шепча слова любви…» Принятое решение принесло с собой подобие спокойствия, помогшего мне вытерпеть наставительное мурлыканье вконец зарвавшейся ментальной паразитки до конца. Да, воин Кэналлоа и его гордость неразделимы, но, видит Астрапэ, я сделаю все, чтобы заткнуть этот фонтан. Навсегда. Вдох… Росио подождёт, с ним я разбираться буду не здесь и не так, как ей хочется. Выдох… впрочем, ее план частично достоин воплощения — умирать эта извращённая дрянь будет неторопливо, при свечах и полном моем содействии. Вдох… месть — блюдо холодное, поэтому сперва я усыплю ее бдительность. Выдох… станцуем. -Ты хоть представляешь, сколько роз нужно извести на такое ложе? Хочешь, чтобы из-за твоих идиотских фантазий люди без премии остались? — практичность и заботу о людях она, вроде, должна оценить и одобрить — гордость воина, как-никак… «Не узнаю тебя, Рамон! Откуда в тебе такое неподобающее воину Кэналлоа мелочное скупердяйство?» — поразилась та. — «Сам не ам, и другим не дам?» Меня оставил дар даже мысленной речи — ждал я, конечно, всякого, но не настолько высосанного из пальца обвинения в жадности. Впрочем, воцарившееся в голове растерянное молчание показывало, что цели я, так или иначе, почти достиг. «Вчера, на рапорте о паутинном клеще в шестой теплице, ты, Рамон, собственноручно вывел резолюцию «сжечь к Закатным Тварям, завтра же.» — осторожный голос хищницы задушил мое робкое ликование на корню: память об этой катастрофе отсутствовала у меня напрочь… «Однако, сделать это раньше, чем через неделю, все равно не получится — фейерверляйтер должен определится с планом операции, ее стоимостью и прочим, Эньо должен закупить достаточно горючего и растопки… Вот и считай: огромный взнос в городскую казну, наши собственные убытки, стоимость самого здания, соседям ещё придётся оплачивать беспокойство, а ты говоришь — премии.» — сама считай, мне сейчас вообще не до тебя. Я по-прежнему не помню ни кто принёс рапорт, ни как я его читал, но четко знаю, что это было! — «Розам, конечно, каюк, но бутоны-то ещё живые!» Грустно вздохнув, она добавила: «А тут у нас Росио… А мне, может, никогда больше не предоставится возможность попробовать плотской любви!.. Рамон, давай, а? Ну… как в романах, где все идеально, знаешь?..» Не знаю. А может, и знаю — ведь без моего участия до гайифских любовных историй она добраться бы не смогла. Выходит, я память незаметно теряю?!.. Истошный визг в голове не дал мне скатиться в панику окончательно: «МАТЬ ТВОЮ, РАМОН! ДВЕРЬ ДЕРЖИ, НЕНОРМАЛЬНЫЙ! ШУТОК НЕ ПОНИМАЕШЬ?» Какую ещё… Предки!.. Снова оказавшись в мутном мыслепространстве, я, как последний недоучка, подпер спиной трясущуюся дверь — поджидавшее меня там новое потрясение требовало хотя бы собраться с мыслями. Посереди водоворота висел идеальный эгрегор чувств и мыслей, едва не разорвавших меня на части после слов Росио, практически готовый для отправки за дверь. Зрелище для мастера моего уровня привычное и понятное, если бы не одно «но» — создан он был без моего осознанного участия. И благодарить за это, кроме обретшей подобие жизни в моей голове гордости воина, мне некого. Плотный багрово-чёрный шар вращался, а я смотрел на него и понимал — сегодня мне повезло, как никогда в жизни не везло. Наглядно продемонстрировавшая способность управляться в моей голове не хуже ее истинного хозяина, хищница могла в любой момент сотворить со мною все, что угодно, начиная с уничтожения неугодных ей частей сознания, кончая полным захватом тела. Я же отделался воистину легко — надо мной всего-навсего пошутили так, что я чуть на месте не снесся. Собравшись с духом, я осторожно дотронулся до эгрегора и стиснул зубы — вновь забившемуся под ключицами пеклу требовалось дать имя. …Росио даже не поинтересовался моим отношением к идее стать его амантом, он сразу спросил, что я за это хочу. Любого другого из воинов Кэналлоа я бы за это на месте убил, но он — соберано, и его положение отказов от подданных не подразумевает. А мне он ведь не просто соберано, но ещё и брат, и друг… Предательство. Обозвав наконец свою боль, я с размаху зашвырнул раскалившийся шар за дверь и захлопнул ее, успев заметить, как рванулись прочь от шипящего ядра остальные чувства-изгнанники. Присобачив парой гвоздей к двери проплывавший мимо обломок одного из конструктов, я отстранённо подумал, что понятия не имею, как буду потом открывать получившуюся в результате моих манипуляций тлеющую крюйткамеру, и, не дав этой мысли перерасти в новое беспокойство, вернулся к насущной проблеме. «Подумай». Истинно ценное в дар… Моя чересчур разговорчивая гордость воина может отправляться вместе с Росио в указанном тому Хулио направлении — существующая лишь в ее воображении невинность кузена на моей шкале истинных ценностей не значится. Там у меня лишь дорогие мне люди, МЕЧТА и любимое дело. Ну, может быть, ещё одна, совсем уж несбыточная, •МЕЧТА•… Все это у меня и так есть, а чего нет — так от того я сам отказался. Истинно ценное… Счастье? Пожалуй. Мое, моих родных и друзей… Отец, Эньо, Ротгер, Хулио и, несмотря ни на что, Росио. Даже сейчас, после навязанной им мне непонятной мистерии и страшного оскорбления, я все равно хочу хоть иногда видеть его светящиеся счастьем глаза. Мне не важно, что послужит тому причиной, я просто хочу знать наверняка: на этом свете есть что-то или кто-то, делающие малыша Росио счастливым. Увы, это мое желание практически невыполнимо, значит, думаем дальше… Говорят, что истинно ценное — это свобода. Вот уж нет. Наверное кому-то покажется странным, что кэналлиец (!) не считает свободу истинно ценной. Это не так, считаю, и ещё как! Однако, истинно ценна не свобода сама по себе, а свобода от чего-то, что мешает жить. В данный момент мне мешает жить осознание того, что ни семейные ни дружеские узы не помешали Росио навязать мне себя в аманты, мимоходом оскорбив. Хотел бы я его волей оказаться свободным от этих уз? Да ни за что! Одна мысль о том, что мы с этим наглым, бессовестным, безумным, бесстрашным, весёлым и самоуверенным ызаргом, ни кошки не заботящемся о чувствах своего несчастного родича, вдруг окажемся друг другу чужими, причиняет сердцу боль, потому что я люблю его. Получается, истинно ценное — это любовь. Я люблю Росио как друга, как брата, как память о беззаботных временах и юношеских мечтах. Люблю его насмешливость, искренность и бесшабашность. Признаю и уважаю его ум, восхищаюсь решительностью и безумной отвагой, хоть за последнее мне постоянно хочется надрать ему уши, раз уж ремнём охаживать поздно. Мирюсь с его скрытностью и нежеланием объяснять мотивы поступков. Он — неотъемлемая часть моей жизни. Желал бы я его ответной любви?.. Как ни странно, нет. «Муки любви», звучит знакомо? Вот-вот. Так что, нет, не хочу, чтобы он мучился, пусть даже от великой любви ко мне. Впрочем, любовь — важнейшая часть жизни, а посему пусть влюбляется, страдает, добивается взаимности и обретает счастье… но не со мной. И не с бухты-барахты, а только тогда, когда я буду абсолютно уверен, что его любят взаимно, бескорыстно, самоотверженно, что не воспользуются властью над его сердцем ему во вред, что являются либо кэналлийцами, либо, на совсем уж худой конец, благонадежными подданными Его Величества Фердинанда как минимум в третьем колене, что не имеют потенциально порочащих связей среди Ызаргов Чести или за границей, а главное — что не будут грязными сапогами лезть в его отношения с родичами! А то, знаю я этих ночных кукушек: «Ах, твой кузен Рамон такой высокий и большой, что он меня пугает!» Или: «Я узнала, почему твой кузен Хулио постоянно собирает волосы в хвост. Берсерк в доме?! Росио, как ты мог?» Или ещё лучше: «господин Вальдес настолько дальний родич, что принимать его в личной части дома просто неприлично. Что значит, «он с Рамоном приехал»? Сплетни о гайифских связях твоих родичей нам ни к чему!» Тем более, у кукушек, говорят, с птенчиками плохо. Снестись снесутся — и всё, только их и видели. Нет, я, конечно, одного Росио с ними не брошу, буду присматривать по мере сил, да и все остальные им пропасть не дадут, но детям-то нужна мать, а не хищница! «Кто бы говорил!» — обиженно фыркнула гордость воина. — «Зовёшь себя воином Кэналлоа, а чуть копни — и выясняется, что не воин ты, а курица, прости Астрапэ. Наседка. «Я его люблю» — фу ты, ну ты! А что ж тогда жопу морщишь, раз тебя в аманты зовут? Детей хочешь? Так дурное дело нехитрое, настрогаете себе птенчиков на стороне и будете воспитывать. Признай уже, что никого ты рядом с Росио не потерпишь, кроме себя, любимого.» Да как ты… «Легко. «Хочу, чтобы он был счастлив», твои слова? Так что тогда у тебя за драма на ровном месте?» Он отдариться мне предложил, глухая тетеря! «Да что ты говоришь. Прям так и сказал: «Рамэ, я тебя хочу, давай перепихнемся, а я тебе за это ценное подарю»? В таком случае, тебе самому стоит прочистить уши. Повторяю вопрос, почему ты не хочешь с ним спать? Ответь, если не мне, то хотя бы себе самому.» Однако, хищница попала не в бровь, а в глаз. Взбесился я потому, что дело было не столько в оскорблении — от малыша я и не такое стерплю, а в том, что в его поцелуе не было ни страсти, ни нежности, ни даже просто влечения. Не хотел он меня. Не хотел, но тем не менее, зачем-то целовал да ещё и одарить предлагал, забыв, что моя фамилия — Альмейда, а не Капуль-Гизайль! «Ты говорил, Росио всегда знает, что делает.» Вот именно! Ему прекрасно известно, что я не большой любитель гайифских связей, и что я никогда не давал ему повода… Стоп. Неужели он принял мою бескорыстную помощь за что-то большее? Я же чётко объяснил ему, что и почему делаю, и до сих пор был уверен, мы с ним друг друга поняли. Потом между нами не было ни неловкости, ни стеснительности… «Хехехе!» — засмеялась нахалка. — «Спасибо, Рамон. Теперь я буду знать, что когда один мужик сначала дрочит другому, а потом ещё и в рот у него берет, то это называется «бескорыстной помощью». Заткнись. Гордостью воина себя зовёшь, а на поверку оказывается — дура ты, базарная, больше никто. Малыш не смог бы сам открыть дверь. Чем я мог ему ещё помочь? Что я должен был делать, когда у меня ребёнок плакал!!! «Ты себя сейчас слышал? Я что, всю жизнь бок о бок с извращенцем провела?» …О, карьярра… «По крайней мере, ясно, откуда у тебя такое неприятие идеи стать его амантом. Любить ты его любишь, но не только как друга и брата, но ещё и в какой-то мере как сына. А спать с собственным ребёнком…» Меня замутило. «Рамон, Росио давно не ребёнок. Чем скорее ты с этим смиришься, тем лучше будет для всех, и в первую очередь для тебя самого. И вообще, жениться тебе пора, и своих детей заводить.» Излом пройдёт — бастарда заведу. «И на том спасибо. Цепь рассуждений ухватил?» Это хищница намекает, что поток её слов, помимо выноса моего мозга, имел целью что-то ещё? «Для душевно утончённых, напоминаю: «не хотел, но зачем-то целовал и одарить предлагал». — раздалось в голове сердитое шипение. — «Все, сил моих на тебя больше нет. Отсюда и далее танцуешь сам. Глаза бы мои тебя не видели!» А мои уши — тебя бы не слышали! …Если исходить из того, что мистерия Росио на самом деле никакая не мистерия, то напрашивается вывод: в мое отсутствие произошло некое событие, побудившее его поставить на карту и наши хорошие отношения, и свои собственные гордость с достоинством, что совершенно на него не похоже. Однако, то, как он… как он снимал с меня пробу, потому что называть «поцелуем» устроенное им издевательство над ближним просто язык не поворачивается, взбесило меня настолько, что я потерял сюжетную линию. «Рамон Альмейда, мой верный вассал» — обращался ко мне он. Не «Рамэ», не «господин Первый Адмирал». Со мной разговаривал не друг, не брат, не вышестоящий офицер, а соберано. Суверен, посчитавший необходимым напомнить подданному о своём и его статусах. Истинные ценности редко имеют материальное воплощение. Что ценного может получить от сюзерена вассал? Да кошки его знают! Все люди разные, что одному пустяк, другому — ценность несказанная. Мы, кэналлийцы, в своём отношении к соберано давно перешли обычные границы вассальных взаимоотношений. Надо будет — выполним любой приказ, надо будет — умрем за него, потому что знаем, что он видит в нас не только послушный его воле ресурс, но и людей. Для любого вассала истинно ценно человеческое отношение к нему сюзерена. Росио же относится к нам именно так, и я — не исключение. И «истинно ценное в дар» в этом случае я от него уже получал и не единожды, тогда что он на самом деле хочет от меня? Сюзерен-вассал, поцелуи-подарки… Хищница оказалась права — я действительно не подозревал на счёт Росио ничего подобного. Чудо уже то, что никто из его постельных партнёров до сих пор не поделился ни с кем такой пикантной информацией… Ладно, по приезде в Олларию я первым делом обязательно схожу вместе с ним навестить госпожу баронессу и набьюсь к ним в компанию третьим. Нет, не лишним, ибо если он и с дамами обращается так же, как со мной, то это настоящий семейный позор, который не должен стать достоянием гласности ни при каких обстоятельствах… Ужас, если вдуматься. Язык же должен дразняще ласкать!.. Нежно! Чувственно! Говоряще! Ласкать, а не быть использованным в качестве мешалки для слюней!!!.. Сюзерен-вассал, дары и слюномешалки… СлюноМЕШАЛКИ???.. Глубоко вдохнув и шумно выдохнув, я приготовился снова разделить потоки — возможное объяснение странного поведения Воронёнка требовало тщательного обдумывания. «Совсем охренел, дубина стоеросовая?! Никаких трюков сознания, пока не расчистишь мыслепространство и не восстановишь барьеры! По-старинке давай работай, лентяй! Я не желаю провести остаток жизни с пускающим слюни идиотом!» Разговорчики в строю… Все равно, хрень у меня получается какая-то. Так, начнём с начала. Ритуал кровного вассалитета — это клятва, смешение телесных соков, принятие от сюзерена истинно ценного дара и боя. Кровью я ему ни в чем не клялся, ни трахаться, ни драться с ним я не собираюсь, а то, что стало бы мне лучшим от него даром нематериально и находится в его власти лишь частично. Он должен это понимать не хуже меня, но зачем тогда такой жирный намёк на вассалитет? Зачем напоминание о связывающих нас узах? Стоп. Узы. В мистических трактатах узам кровного вассалитета приписывается множество удивительных свойств, главное из которых — способность к мысленному общению с сюзереном, сохраняющаяся на протяжении четырёх последующих поколений. Эти свойства — основная причина того, что несмотря на тысячелетия безуспешных попыток в Высоких Домах до сих пор нет-нет, да находятся желающие попробовать заиметь себе свежих кровных вассалов или обновить узы старых. Росио сказал: «не могу». Не «не хочу», не «не скажу», а именно «не могу». То есть, он хочет мне сказать, в чем дело, но не может! Оторвав взор от земли, я наконец взглянул на распластавшуюся передо мною фигуру под одеялом — на мой суд представлялась композиция «Раб, смиренно ожидающий приговора». Я добродушно усмехнулся — интересно, это голодание или недосып влияют на странность ассоциаций? Тоже мне, морисские страсти… Морисские страсти?! Рывком содрав с Вороненка одеяло, я оцепенел. Картинки из Хроник Великого Переселения раскалённым кинжалом вырезаны в сердцах моих соплеменников и увидеть кэналлийца, простёртого ниц перед другим кэналлийцем в позе раба, взывающего к хозяину о милости — да не дайте Ушедшие никому и никогда! Мой сюзерен умоляет меня о помощи, которая нужна ему настолько, что он… Да что ж я сижу, как дурак, когда мой маленький гордый Воронёнок валяется передо мной в ожидании! Рванулся к нему помочь подняться, но замер, вдруг четко осознав, что не хочу видеть, с каким лицом он встанет из этой унизительной позы. «Одеяло!» Точно. Набросив на него обратно одеяло, я вздернул его на ноги, поплотнее завернул и, уже снова плюхнувшись с ним в сугроб, услышал, как Воронёнок тяжело сглотнул. Ох ты ж, горюшко мое… -Не в воины тебе надо было идти, Рось, а в театральную труппу, — проворчал я. — Загубил, понимаешь, талант, а он ведь, как вода — везде для себя дырку отыщет. Тебе Олларии мало, чтобы не пойми чего из себя вволю покорёжить?.. Сидеть-внимать-бояться! — встряхнул я напрягшийся после моего вопроса свёрток. — Это был риторический вопрос, — сообщил ему я, возвращаясь к успокаивающему ворчанию, — так что, не каменей мне тут, все я понял. Слышишь, артист недоделанный? Я. Тебя. Понял. -Правда? — донеслось из враз потяжелевшего свёртка. -Правда. И я последую за тобою против ветра… сколь угодно сильного. — надеюсь, такой намёк о моей готовности принять участие в его странной мистерии окажется достаточно прозрачен. -Спасибо, Рамэ. Отпусти-ка меня на секунду… Я убрал руки, и хитро извернувшись, Воронёнок вытащил из-под одеяла… Ну да, Алва без вина — считай, ворон без крыльев. -Почти целая, — глянув на просвет, удовлетворенно констатировал он. — Мне нужно решить, как дальше быть, а без «Крови» мыслительный процесс идёт не так гладко, как следует, — уже расстилая на снегу одеяло, объяснил он. — Выпьешь со мной, Рамэ? А с планом кампании-то что случилось, неожиданный ты мой?.. Впрочем, я настолько рад убедиться, что нужен тебе все-таки как бухарь-собеседник, а не как тот, о ком я подумал вначале, что с удовольствием к тебе присоединюсь. Да и вообще, это мой, можно сказать, вассальный долг! Ведь передохнуть мне так и так надо, а Тварь твоя — пусть дожидается нас и мёрзнет. Ей для вразумления полезно будет, чтобы много о себе понимать не начала. Совсем замерзнуть Хулио ей не даст, птенчики ему нужны не меньше, чем всем остальным, так что… -Давай, — согласился я, и малыш вручил мне бутылку, проводив ее ревнивым взглядом. Сделав символический глоток, я вернул вино Росио — ему, похоже, нужнее. -Вот скажи, Рамэ, я — сокровище? — оторвавшись от бутылки, поинтересовался Воронёнок. Насторожившись, я быстро прикинул расстояние и направление ветра, но убедился, что ни они, ни рельеф местности распространению звука в его направлении никак поспособствовать не могли, и нашего с Эньо разговора он не слышал. Сокровище ли он? Ну… в общем… как бы да, оно самое, по крайней мере, в моих глазах, но признаваться в этом я ему не собираюсь. Не после сегодняшней нашей постельной возни и, тем более, не после недавней пародии на поцелуй. И не с его самомнением. Скрестил было пальцы, готовясь изречь подходящую к случаю банальность, но врать сюзерену мне не пришлось: -А может, я — герой ведомого лишь женщинам тайного пророчества, в соответствии с которым моей супруге ещё при жизни уготованы Рассветные Сады? «Хехехе!» Сгинь, постылая… Я уж чего только не передумал, а у этого крокодила, оказывается, предсвадебный мандраж! -Или, может, я — прощальный дар Ушедших всему слабому полу Кэртианы? — с настойчивостью юродивого, требующего на ступенях казначейства разменять ему суан, вгрызался в меня Росио. -Ызарг ты, — искренне ответил ему я, — и крокодил. А временами — просто настоящая сколопендра! -Во-о-от! — радостно ткнул в меня пальцем он. — Вот именно, что скоропендла! Я отобрал у Росио бутылку и принялся пить сам. Ничего, на холоде малыш должен протрезветь быстро… -А ей плевать, понимаешь? Ызарг там, иль сколоперда… Ворон я, квальдэто цера! В перьях! И как-то ведь разглядела она меня, и узнала, тварь закатная… Погоди-ка, погоди-ка… — Росио, похоже, осенило. — Я же ведь ее тварью закатной едва не в глаза обозвал… -Что?! — прокашлявшись, переспросил я. Приехали, называется. Нам с ним вот-вот начинать Тварь разговаривать, а тут по ходу новые подробности выясняются. Надо было не миндальничать с ним, а допросить по-человечески! — Зачем?! -Да спровоцировать хотел, чтоб она не удовольствие растягивала, а бросилась уже на меня по-быстрому, и все… — отмахнулся Воронёнок, выхватив у меня бутылку. — Погоди. Может, она мне за оскорбление отомстить решила, устроила мистерию, а я, дурак, купился? -Это вряд ли. -Если что, то у неё получилось, — громче, чем требовалось, признал он, и, отхлебнув вина, тихо и удивлённо вопросил мироздание: -Да как она вообще посмела?.. -Ты ж сам сказал, смелая и решительная! — напомнил ему я. -Я много чего сказал, из того, что не следовало! — огрызнулся он, но запала надолго не хватило, и через пару секунд я услышал его вздох: -Рамэ, она мне даже не нравится! -Угу. -Правда, не нравится! -Угу. -Злой ты, Рамэ. Нет в тебе сочувствия к моему горю… Ушам не верю, неужели?.. -Неправда, есть, — стиснув на удачу кулаки, пошёл ва-банк я. — Хочешь, сделаю так, что она тебя больше не побеспокоит? -Это ты сейчас так пошутил? — ну, со щитом, или на щите… -Нет, Рось, я серьёзно. Последовавшее молчание вынудило меня поднять на него глаза и тут же изумлённо их вытаращить: Воронёнок сиял. Сидел на одеяле скрестив ноги, смотрел на меня и, мать его мою тетю, испускал во все стороны лучи облегчения, радости и любви к ближнему. Я ошарашенно мотнул головой — лучи пропали, но воздух вокруг груди Росио засветился алым. Мало мне было каши в голове, мало собственной болтливой хищницы, так вот, пожалуйста — ещё один ментальный феномен, с которым непонятно, как дальше жить… Тем временем алое сияние, уплотнившись, приняло форму сердца и медленно поплыло в мою сторону, призывно мигая белыми огоньками летающих вокруг него искр. Я зажмурился — сердце так и манило взять его в руки и больше не отпускать. -Спасибо, Рамэ, — услышал я голос Росио. -Пока не за что, — севшим голосом выдавил я, покоробленный не столько его неожиданным согласием на ликвидацию Твари, сколько испытанной им по этому поводу чистой радостью. -Есть, за что, — возразил он. — Задав мне сейчас этот вопрос, ты… мой брат, друг и вассал… ты дал мне шанс исправить страшную ошибку, ибо услышав его я больше не имею права тебе не ответить, — голос Росио креп и в его словах мне начинало слышаться едва уловимое эхо. -Твой озвученный вопрос развязывает мне язык, ибо теперь я больше не имею права молчать о налагаемых на нас сложившейся ситуацией мистических ограничениях. Сделав паузу, Росио продолжал: -Я обязан тебе ответить, потому что от этого зависит жизнь спасшей меня женщины, — звеняще и торжественно объявил он, — ибо промолчать будет означать подвергнуть ее опасности. Я любовался выглянувшим из-за облаков краешком луны, дожидаясь, когда малыш в четвёртый раз сформулирует одну и ту же мысль разными словами. -Я очень рад твоему вопросу, потому что он вынуждает меня выполнить по отношению к тебе долг сюзерена, а именно — не навредить собственному вассалу своим бездействием. В данном случае под определение бездействия попадает мое молчание о мистических особенностях нашей ситуации. Досчитав до восьми и больше не услышав от Росио ни слова, я с облегчением вздохнул: кажется, малыш иссяк. Ладно, моя реплика… Прочистив горло, я тоже начал громко и торжественно вещать: -Благодарю, соберано. Мысль многомудрую Понял вассал твой. С почтеньем внимал он Пространным речам, лившимся в уши потоком, Но недостоин прямой услышать ответ оказался. Сердце екнуло, словно в страхе, виски заломило, но я отмёл в сторону непонятные чувства, полностью сосредоточенный на непонятной мистерии, в которой принимал участие: пропустить ещё какой-нибудь тонкий намёк не хотелось… Росио прижал глаза ладонями, развёл их в стороны и помассировал виски. Немного посидев, подхватил бутылку и поднёс ее к моим губам: -Глотни, Рамэ, — попросил он, и я послушно сделал глоток. — Как ты себя чувствуешь? -Терпимо, — шепнул я, чтобы не портить спектакль посторонним трепом. — Спасибо, Росио. …Все будет хорошо, никто о моем позоре не узнает, кроме Росио, а тот должен был понимать, что и у кого просил. Я подумаю об этом потом, если жив останусь… «Если останешься в своём уме, придурок! Я тебе что про трюки сознания говорила?» Тьфу, напасть. Ладно, дальше работаем. Намекну-ка я, пожалуй, ызаргу, чтобы поправил сценарий, потому что надолго меня не хватит: -Тяготы стихосложенья грузом на печень ложатся, Алкает душа моряка более лёгкого слога, Но в страхе трепещет — А вдруг, ветер ее не услышит? …Вроде, отпустило… -Не переживай, Рамэ, — усмехнулся Росио, — услышит. Можешь говорить нормально. -Тогда просто объясни мне, в чем дело. Что избавиться от дориты ты мне не дашь, я понял. Но ведь твой собственный план… -Не надо о грустном, Рамэ. Нет у меня больше плана. -Почему? Жалко стало дориту? -В том числе, — кивнул он. — Все понял, осознал свою неправоту, исправлюсь, — повысив голос, добавил он в пространство. -Что за несвоевременная сентиментальность? Ты придумал прекрасную страховку на случай угрозы с ее стороны, так почему передумал воплощать ее в жизнь? -Дурак потому что. Смотрел в книгу, видел — фигу. -В какую ещё книгу?! — начал терять терпение я. -Абвениатскую. -Давай-ка с начала и по порядку, Рось. -Помнишь, в прошлом году меня с Её Величеством должны были наедине застать в дворцовой часовне? -Помню. Как не помнить? Багровое лицо кардинала, грохот захлопнутой двери, сыпящаяся с потолка побелка — мы втроем весь следующий день гадали, что такого померещилось слабому сердцем старику, что тот отменил назначенное представление и, по слухам, в тот же день слёг. Хвост на голой заднице у Росио? Лишняя грудь у королевы? Участие в действе Фердинанда? -Когда я посчитал, что Его Преосвященство остыл достаточно, чтобы не предать меня анафеме на месте, я нанёс ему визит. Был тих, почтителен и мил, фруктов старику собственноручно принёс… — Росио замолчал, но я знал его достаточно долго, чтобы все равно расслышать невысказанное обиженное «…а он!..» -Ну, и?.. — поторопил я. -А он фрукты взял, и заявил: «В Создателя ты не веришь, перевоспитывать тебя поздно, как говорится, что выросло — то выросло, но в память о твоём отце я не могу совсем уж без духовного наставления тебя, безбожника, оставить». И книгу мне суёт, толстенную: «Клянись, что пока не прочтёшь от корки до корки, ноги твоей не будет во дворце!» А через неделю, между прочим, Совет Меча, на котором мне кровь из носу надо быть… -И ты?.. -Поклялся, конечно. — пожал плечами Росио. — Мне не трудно, а старику — в радость. Ха! Если Воронёнок поддался на мелкий эмоциональный шантаж Дорака, значит, он чувствовал себя виноватым, следовательно о непредусмотренных природой лишних частях тела речь больше не идёт. Так что, Диего с Хулио пусть готовят денежки: мое предположение о лишнем участнике действа имеет право на существование… «Сначала книга, эротические фантазии потом!» -Ну и как, понравилась тебе книга? — послушно спросил я. -Рамэ, а тебе бы понравилось древнюю заумь из-под палки читать? Добро бы там ещё про проклятия хоть полслова оказалось, или про то, что во время излома Круга делать надо, так нет — одно бесконечное рассусоливание о смысле жизни эориев и их месте в мировом Круговороте. Так что, книжку я прочитал и забыл. А вспомнил — уже сидя у тебя на закорках, после того, как рассказал весь план, чего делать было ни в коем случае нельзя. Это ещё что за новости? -Суть в том, что покидая Кэртиану, Абвении заставили ее слушать своих потомков, а потомков — жить по ее законам, которых эориям-Повелителям писано до смешного мало. Соблюдайте клятвы. Отдавайте долги. Храните свою землю. Любыми способами, любыми средствами. Чем лучше эорий блюдёт законы мира, тем лучше он его слышит через подвластную ему стихию. Своего рода прижизненная награда от Ушедших их потомкам. Обычно Кэртиане нет дела ни до чистоты помыслов её Сердца и ее Столпов, ни до того, что они творят и говорят, но долг Жизни — одно из двух известных авторам исключений из правила. Когда кому-то из них кто-то спасает жизнь, то между ними возникает связь, отслеживаемая самим миром. После официального признания долга и назначения платы эта связь превращается в узы. Обычные люди этого не чуют, но эории, если верить книге Сильвестра, всегда. Лично я никаких уз долга между Эрисией и собою пока не ощущаю, но… -Так ты же ещё ничего и не признавал, а она ещё не назначала плату. -Это ни о чем не говорит. Закон есть закон: долг должен быть оплачен. Чем больше долг, тем больше цена и тем больше наказание за пренебрежение долгом. Более того, если со стороны спасённого возникает угроза жизни спасителя, то на такого умника мир может навесить узы долга не дожидаясь официальных признаний, да ещё и сверху бросить чего-нибудь мерзкого, чтоб неповадно было. Понимаешь теперь? Пока план был лишь у меня в голове, оставался небольшой шанс свести к минимуму наиболее политически опасные аспекты ее возможных просьб. После того, как я его тебе озвучил, я стал объектом пристального внимания мира. — Воронёнок перевёл дух. -Я должен дожить до Излома, Рамэ. Я уже проклят и не могу позволить себе в дополнение к проклятию Ринальди обзавестись ещё какой-нибудь гадостью, которая может помешать мне это сделать. Поэтому я тебе благодарен — твой вопрос позволил мне открыть рот и сообщить миру о своей ошибке без опасения, что тот сочтёт мои слова обычной трусливой попыткой увильнуть от справедливого наказания. Поэтому сейчас у меня не осталось даже тени плана — единственным искуплением моим словам и намерениям может быть лишь смирённое принятие условий, которые мне выставит Эрисия. Безоговорочное и искреннее. «Понял, что натворил, ты, воспитатель херов? Руки тебе оборвать надо, чтоб знал, за что ими нельзя хвататься!» Не мешай, хищница, я понял. Все понял. Росио — гений. Он рвёт на себе волосы, посыпает голову пеплом, но по-прежнему видит цель — обезопасить себя и Талиг. Нежные и романтичные псы — постараться дать Твари другой объект для воздыханий. Ритуал кровного вассалитета — следить за языком самому и пытаться понять ход мысли сюзерена. -Если раньше я рассчитывал, что у меня будет время разыскать их и выяснить, чем они дышат и в чем могут нуждаться, чтобы предложить им достойную плату самому, то теперь решение больше не в наших руках. Объявившись сейчас, она смешала мне все карты… -Прости, Рось. Если бы я знал, что мои расспросы… -Не терзайся. Я сам виноват, Рамэ. За язык никто меня не тянул. -Ага. Только за уши… Дав Воронёнку отсмеяться, я собрался с духом и затронул ещё одну неприятную тему: -Если все так, как ты говоришь, Росио, то и про своё проклятье ты молчать не можешь. Более того, узнать об этом она должна до того, как придёт время назначать плату. Возможно, тогда появится шанс, что она сама передумает за тебя идти. -Рассказать о проклятье не проблема, Рамэ. Проблема — заставить ее мне поверить. Как мне убедить ее, что оно — реальная угроза ее жизни? -Кровью поклясться, что это правда, насколько она тебе известна, а не попытка отказаться свадьбы? -А потом долго и безуспешно убеждать её в серьезности последствий нарушения кровной клятвы? -Ну отчего же? Говорит она складно, про древний вариант брудершафта знает, про кровные клятвы, по идее, тоже должна. -Твои слова, да Ушедшим в уши, Рамэ… — Росио отпил ещё вина. — Карьярра! Вот как так можно? — горько спросил меня он. — Смотри, что получается: я, как понял, куда ветер дует, сразу с брудершафтом к ней полез, чтобы целоваться. Получается, я — озабоченный хам, так? -Видишь? — расценив мое молчание, как знак согласия, продолжал он. — Я это знаю, ты это знаешь, все знают, а она — нет! И откуда только такие упёртые берутся? Я ж видел: сидела, от страха тряслась, но все равно полезла! Я командовать ею принялся, а ей хоть бы хны! Любая нормальная женщина уже давно должна была гордо удалиться, а эта? Давай, говорит, не будем спорить! И глазом мне — хлоп-хлоп… Вежливая, крокодилица!.. Ну что я ещё должен сделать, чтобы до неё дошло, что я за подарок? В глаза ее как-нибудь обозвать? -Ну, попробуй, — заинтересовался я. — Хуже всяко не будет. Заодно посмотришь, насколько серьёзно она настроена. -А вот и попробую! — упрямо уставился на меня Росио. Не бойся, малыш, твои уши в безопасности. Тварь — не тот объект, ради которого братец-Рамэ мог бы почувствовать себя обязанным преподать тебе урок куртуазного обращения. -Вот и попробуй. — решительно подытожил я. Росио выпил ещё, немного подумал и пихнул меня в плечо, хитро подмигнув: -Признайся честно: рад, небось, до неприличия? Меня женишь, наследник тоже ждать себя не заставит. А то, что она мне ради этого руки выкрутила, никого не волнует! Зато у нас теперь соберано женатый! Я гордо и ласково взглянул на Вороненка: умница, мой хороший! Завтра же братец-Рамэ напьётся в компании самых доверенных лиц и по большому секрету поделится семейной новостью о том, как Тварь Росио на себе женила. Прибить ее — не прибьют, но ходить всю оставшуюся жизнь ей придётся с оглядкой через плечо. Росио тяжело вздохнул и запустил снежком с обрыва. -Не вздумай, Рамэ. Ей плевать, а мне — позора не оберёшься. Бабы засмеют. -Тебе, Росио, стоит чаще дома бывать, а то уже скоро Кэналлоа от Олларии отличать перестанешь. Не засмеют. Силой женить на себе мужчину или принуждать к замужеству девушку — это за гранью добра и зла. Общественное мнение в Кэналлоа будет на твоей стороне. -Я все равно не смогу с ней так обойтись. -А с тобой так обходиться можно? -Нельзя, но я смогу это пережить, а она — нет. -Насильно мил не будешь. Если она об этом забыла, то мы ей быстро напомним, только слово скажи. -Нет. Как ты с де Мессьером уживаешься? -Он — на суше, я — на море, — пожал плечами я. А как я ещё могу уживаться с командующим сухопутными силами в Хербстланде? Палок в колёса флоту не ставит, и на том спасибо. — Близко не знаком, но и нареканий никаких не слышал, если тебя это интересует. -Да, это. Чернильницу с бумагой Витторио за тобой по-прежнему таскает? -Да. -Хорошо… Рамэ, о какой самой большой политической гадости ты можешь подумать в связи с моей свадьбой? -Об убийстве королевской семьи при твоём невольном пособничестве, — честно ответил я. -Даже так… Ну что ж, Рамэ. Мои распоряжения о подготовке к свадьбе остаются в силе. Как бы там ни было, долги надо отдавать, а Алва всегда платят по своим счетам. Я сочувственно вздохнул — Вороненку все же выкрутили руки, а я оказался бессилен этому помешать. Ну что ж, пусть хоть сама церемония и дальнейшее празднование пройдут так, как хочется ему. Уж такую малость я пока в состоянии ему обеспечить… Усевшись рядом с ним на одеяло, я притянул его к себе. -Обычно при подготовке свадьбы учитывают лишь желания невесты, — чуть понизив голос, сказал я, — но ты мне важнее. Так что давай, малыш, пользуйся моментом и рассказывай братцу-Рамэ о свадьбе твоей мечты. Воронёнок потёрся лбом о мою кисть, а я вдруг почувствовал непонятную благодарность. -Пусть она будет скромной, Рамэ. Только самые близкие — вы с Хулио, ну и Ротгер, если успеет. И море… Представь себе: бескрайний простор, парадное построение на палубе, черно-белые мундиры, алые райос, и цветы… Нарциссы, белые с ало-золотыми серединками, квадратом, с проходом для нас. Найдёшь? -Найду. — Нарциссы?.. Сожаление о несбывшейся любви?.. -А застолье пусть будет в доме, который я для нас куплю в Хексберг, маленьком и уютном. Много народу звать не надо, только мы и те, кого я потом там оставлю для ее охраны… Я обнял Росио крепче. Спасибо, мой родной. Спасибо, сокровище ты наше! В отставку подавать мне и вправду не придётся — о свадьбе будем знать лишь мы сами и команда моего флагмана. Маленький уютный домик с оставленной при ней охраной — увозить ее с собой ты не собираешься, и какие бы выгоды она не рассчитывала получить, пользуясь положением герцогини Алва, она их не получит, если не догадается оговорить сразу как часть требуемой платы. Ну, а ты, Росио, постараешься, чтобы до свадьбы она о них и не вспомнила. На душе стало почти легко. -Я все понял, Росио. Все будет так, как ты хочешь. Ну что, выдвигаемся? -Да, — твёрдо ответил он, а я про себя отметил пропажу из его голоса странного эха. Получается, мир его действительно услышал?.. — Мы и так заставили даму ждать достаточно долго. Ах, да, ещё, Рамэ… -Хм? -Насколько я понял, она меня узнала, но чем Чужой не шутит, вдруг все же нет? Поэтому предупреди своих: до официального признания долга и назначения платы чтоб ни одна душа не вздумала называть меня… Я зажал ему рот. Просто на всякий случай.