London Grammar — What a day
Скорость обгоняла секунды, свет от фар рассекал предрассветную мглу. Грейнджер смотрела в запотевшее окно, а я не мог взглянуть на нее. Несмотря на климат-контроль, в машине было нестерпимо холодно. Меня пробирал озноб. Моя умница дрожала на соседнем сиденье. Мне хотелось укрыть ее — от этой ночи, изнанки жизни, весеннего холода — но покрывало мое было соткано из темноты, и вряд ли под ним гриффиндорка могла бы согреться. Ее место было вообще не со мной и не в моей машине. Оно было далеко: в тихом магловском пригороде, где на улицах ясно, а в домах тепло. Только главная проблема Грейнджер крылась в том, что я не мог отпустить ее. Мы выбрались. Сразу после поцелуя, когда наши губы разомкнулись, а глаза встретились, и в них застыло немое сожаление. Я отпрянул. Отвернулся, спрятав одну руку в карман, а другую запустив в волосы. Пульсация сжала виски, и в глотке застряли оправдания. «Ублюдок, — вертелось в затуманенной голове, — Какой же ты ублюдок!» Не зная, куда деть себя, я направился в сторону спальни Мёрфи. Подальше от ее взгляда и обточенного жемчужным платьем тела. Я оставил ее, но Грейнджер ринулась за мной. Не пытаясь схватить, объясниться, она просто шла позади. И было уже все равно, где охрана, которая, на наше счастье, отвлеклась вовремя. Камин в спальне Мёрфи работал, но вел он лишь в одну сторону — тот самый магловский гольф-клуб. В одной из его комнат, явно заброшенных, стоял еще один камин, в который мы и попали, высыпав горсть пороха. Это был не основной выход из особняка — скорее, запасной, на случай непредвиденной ситуации. Мёрфи всегда был излишне осторожен, и это спасло наш с Грейнджер план. И тогда, и спустя годы сильнее всего я жалел о том, что привел ее туда, что она увидела неприглядную изнанку жизни. «Золотую девочку» подкосила не связь со мной, а та обстановка, которая меня окружала. Даже когда ее память была стерта, сознание Грейнджер осталось иным, вкусившим мрак. Мне кажется, только по этой причине она так долго была несчастна в идеальном браке с Уизли и по этой же причине обрела счастье в неидеальных отношениях со мной. Но вернемся в тот рассвет, когда я мчал ее все дальше от особняка Мёрфи и когда моя умница запретила прикасаться к ней, но все же сказала, что не хочет домой. В то утро Грейнджер была не в состоянии аппарировать, и ей было все равно, куда пролегла наша дорога. Ей вообще было все равно. Я же был взвинчен тем молчанием и той пустотой, что пропитали воздух в машине. Без конца прибавлял громкость, силясь заглушить музыкой наш отсутствующий разговор. Взъерошивал волосы, вцеплялся в руль, как в спасательный круг, а сам шел ко дну. Это была первая брешь в моей тщательно выстроенной стене хладнокровия. Грейнджер удалось пробить ее с той же легкостью, с которой она разбивала во мне абсолютно все. — Никто из игроков теневого рынка не связан с поставками тентакулы. Нелепая попытка растопить тишину не нашла отклика — Грейнджер не повернулась. Упрямо смотрела в окно на мелькающие силуэты, в то время как мы подъезжали к моему дому. — И значит, моя корпорация все еще под подозрением. На этот раз она пошевелилась: поджала ноги и еще больше съежилась. — Можешь осмотреть все мои лаборатории — не только в Лондоне. Да и в ней переверни каждый уголок. Мне самому интересно, что за гнида подставляет меня. И снова никакой реакции. Как же это бесило меня! Неимоверно. Молчание надрывало нервы. Надрывало потому, что Грейнджер ускользала — снова — после долгих лет пустоты и своего внезапного появления. Я не мог этого допустить, просто не мог. Раздался пронзительный визг тормозов, руки раздраженно ударили об руль, а глаза проследили, как ее тело, вжавшись в ремень безопасности, встрепенулось. Грейнджер часто и глубоко задышала. Мы остановились за несколько метров до моего гаража. — Что за грёбаное молчание?! Наконец-то. Она обратила на меня внимание. — Да, я поцеловал тебя. Да, мне этого хотелось. Ее взгляд был полон удивления, недоверия… и чего-то еще. — Мне хотелось, Грейнджер. Возможно, тебе это покажется невероятным, но ты достаточно привлекательна… «Достаточно привлекательна». Словно речь шла об очередной пассии Блейза, а не о той, из-за кого я долгие годы сходил с ума. — …поэтому не стоит так убиваться. Я просто воспользовался ситуацией. Ты вряд ли ожидала чего-то другого от подонка вроде меня. Я отстегнул ее ремень безопасности (мой никогда не был пристегнут) и выбрался из машины. Я привык самостоятельно загонять авто в гараж, но сейчас было не до этого. Сделав несколько шагов, я открыл дверь со стороны Грейнджер и подал руку. Она не спешила, все еще с недоверием вглядываясь в меня. Однако пару секунд спустя гриффиндорка вложила свою ладонь в мою руку и поспешила подняться. Она поежилась от прохладного весеннего ветра — совсем некстати мой пиджак затерялся на заднем сиденье, зато побледневшие губы и глаза с обжигающим оттенком кофе снова были в нескольких дюймах от меня. Моя умница смутилась. Пальчиками свободной руки заправила выбившийся локон, и это выглядело до чертиков обворожительно. — С каких пор я стала казаться тебе привлекательной? Розоватый оттенок разлился по ее бледным щекам. И не успел я ответить, как последовал второй вопрос: — Надеюсь, здесь можно согреться и прийти в себя? Кивнув в знак согласия и отойдя на некоторое расстояние, я пригласил Грейнджер в дом. Она прошла вперед и поэтому первой оказалась в освещенном неярким сиянием холле. Свет струился от потолка, стекал по стенам и мягко окутывал помещение. — Будто из ниоткуда, — задумчиво произнесла Грейнджер. — Свет горит здесь всегда? — Время от времени, — солгал я. Архитектор спроектировал все так, чтобы никто не мог погасить этот свет, — что-то вроде нерушимого заклинания. Холл действительно был освещен всегда. Эта традиция пошла еще со времен Темного Лорда, когда моя мать ждала с рейдов отца. Она не гасила свет в коридоре ночью, и это была ее личная примета. Не знаю, какой смысл в это вкладывала миссис Малфой, — я не спрашивал. Лично мне свет напоминал о Грейнджер, о том, что когда-нибудь она переступит порог моего дома, простучит по моему паркету своими скромными, но безумно соблазнительными каблучками и больше не покинет его — никогда. — Ванная наверху. Грейнджер окинула взглядом лестницу и, заметно растерявшись, попросила: — Проводи меня. В неспешном молчании мы поднялись на второй этаж. Я открыл дверь своей, а не гостевой ванной. Грейнджер прошла внутрь и остановилась посреди комнаты. Шелковое платье немного спадало со спины, открывая изящные линии лопаток, их острые изгибы. Светлый мрамор вкупе с холодным освещением обволакивали ее кожу, сменяя оттенок с оливкового на неестественно белый. Мне нравилось. — Дело не в тебе, Малфой, а в том, что я хотела поцеловать тебя. Понимаешь? Я этого хотела. Ее слова отразились от стен, пролетели по сжатому воздуху и настигли меня. Она была странной — та смесь эмоций, что расколола меня надвое. Я ликовал, пускай победа и была незначительной, я хотел слышать ее признание снова и снова, и одновременно понимал, каждой клеткой ощущал ее смятение, ее драму. Падение исключительной, чистой души. В этот момент я должен был оставить гриффиндорку, уйти оттуда, но голод мой оказался сильнее. Я приблизился. Вдохнул ее и выдохнул. Медленно. Скользнул дыханием по волосам, шее и лопаткам, а Грейнджер вздрогнула. — Получается, что я предала его. — Уизли? — Да. Я потянул лямки ее платья сначала вверх, затем спустил их вниз, по плечам. Грейнджер напряглась, застыла. — Что ты делаешь? Аккуратно, держась пальцами за полоски ткани, я стаскивал их все ниже. Шелк змеей скользил по спине. Я следил за ним и не хотел думать о том, что делаю. — Снимаю твое платье, но при этом не прикасаюсь к тебе. А значит, формально не нарушаю твоего запрета. Это все, чем я мог оправдаться. Грейнджер повернула голову и нашла наше отражение в необъятном зеркале, что висело на стене. Я с трудом заставил себя сделать то же самое. Наши глаза встретились. Мои пальцы отпустили бретельки, и платье бегло соскользнуло на пол, обнажив все то, что до сих пор я мог лишь представлять. В порывистом выдохе моей гостьи прозвучал трепет. Я судорожно сглотнул, выдавая и себя тоже. Все вокруг перестало существовать — было только это отражение в зеркале. — И не смотришь? — вопрос гриффиндорки прозвучал просто, без лукавства или стеснения. — Если тебе так будет легче, то не смотрю, — я повернулся в пол-оборота к ней, практически коснувшись щеки кончиком носа. — И если будет легче, то это не предательство. Могу повторить сотню раз: Уизли не заслуживает тебя. Она повела плечами, отмахиваясь от этой мысли, и отвернулась. Задвигалась. Я не видел всей картины, но догадывался, что Грейнджер избавилась от остатков одежды. Великий Мерлин… — А ты, Малфой? Ты заслуживаешь? — Нет, — и это было честно. — Но поступи ты так со мной, я бы убил тебя. Я щелкнул пальцами, и широкая ванна мгновенно наполнилась водой. Мой архитектор продумал все, хоть и не предполагал, что когда-нибудь посреди этой комнаты обнажится главная надежда магической Британии. Она сделала шаг. Затем еще один. И прости меня небо, но как же сложно было не разглядывать то, что она мне открывала! Я смотрел. Конечно. А этот яд под названием «Грейнджер» проникал в меня все глубже, всасывался в кровь, растворялся в костях и грозил остаться там навечно. — Хорошо, что отношения между нами невозможны, — сказала она, погружаясь в воду. — Благодаря этому у Драко Малфоя будет меньше поводов убить меня. Я взял с этажерки чистое полотенце и, подойдя ближе, положил его на край ванны, после чего сел на пол, прислонившись к ней спиной. — Иногда случается даже невозможное, — ухмыльнулся я. — Будь осторожна. — Не в нашем случае. «Почему?» — в мыслях звучал безнадежный вопрос, и взгляд начинал туманиться от заполняющего комнату пара. — Во всем виновата школьная война? Или моя репутация? — Ни то, ни другое, — секундная пауза, — И даже не твои предубеждения насчет чистоты крови. Раздражение сдавило ребра. Слишком больная тема, Грейнджер, — и для тебя, и для меня. — У меня давно нет этих предубеждений, — процедил я сквозь зубы. — Столько лет были и теперь нет? Люди, конечно, меняются. Но не настолько быстро. — Могут и быстро, Грейнджер, если причина для перемен достаточно весома. Послышался плеск воды — наверное она ушла под воду и снова вынырнула. Я продолжал сидеть не шелохнувшись. — Значит, твоя была весома? — Более чем. «Но подробности тебе знать необязательно». Я поднялся, потому что хотел уйти подальше от возможного финала разговора. Я испугался правды и предпочел спрятаться, как мальчишка. — Моя спальня рядом — отдыхай, сколько нужно. И если что-то понадобится, то я буду в гостевой в конце коридора.***
Меня хватило на пару часов тревожного сна. Даже прикрыв роллетами окна, которые во всем доме были широкими, я чувствовал, как солнце сжигает меня — изнутри. Чувствовал, как что-то старое выгорает, и на этом пепелище рождается новое. Я не знал, что именно. А еще эти мысли… Череда бесконечных мыслей. И пытаться уснуть в компании с ними — та еще нелепость. Я оставил свои попытки. Сходил на тренировку, принял душ, а когда спустился к завтраку, Этан сказал, что Грейнджер ушла. После его слов не хотелось ни есть, ни подниматься в спальню. Но из двух зол я почему-то предпочел последнее. В комнате остался ее запах — сладковатый, со свежими нотками. Постель была смята, и это тоже напоминало о Грейнджер. На покрывале лежала записка, в которой ее рукой была начертана фраза: «Иногда невозможное завораживает больше всего».