***
Я думал о ее письме, когда разглядывал падающий за окном снег — белые хлопья, такие чужие и нелепые в самый разгар весны. Я держал в руке бокал, но не притрагивался к янтарному напитку. Вместо этого наблюдал за тем, как сгущаются сумерки, как их венчает снег, и все думал о ее письме, перечитанном десятки раз. Одно небо знает, каким чудом Грейнджер не сошла с ума, когда выводила строчку за строчкой, а после отправляла конверт самому ненавистному адресату. Я опять восхищался ею, хотя неделю назад, после стычки в лаборатории, поклялся, что забуду ее навсегда. И я держался — ровно неделю до этого письма. Я не слышал, о чем спорили Блейз и Тео: голова была занята письмом и снегом, а перед глазами всплывали разметавшиеся волосы и слезы, стекающие по алеющей щеке. И желание сорваться к Грейнджер прямо сейчас, посреди этой внезапной зимы, было настолько сильным, что только прохлада бокала удерживала меня на месте — в неудобном кресле домашнего кабинета. — Малфой, ты вообще слушаешь, о чем я говорю? Смуглые пальцы щелкнули перед носом и вернули меня в реальность — туда, где был старинный камин, бокалы с огневиски и мои друзья. Забини стоял передо мной. Его черные глаза метали молнии, что было объяснимо, ведь я сам пригласил его, а теперь отказывался вникать в разговор. — Я понятия не имею, что делала в архиве Гринграсс! Все документы она могла найти в лаборатории несколькими этажами ниже, я ни слова не сказал ей про архив. — Постой, — я нахмурился. — В ее воспоминаниях ты говоришь именно про архив. Воспоминания не подправлены, поверь мне. Дафна не лжет. — Значит, лгу я? Блейз сунул руки в карманы и, бросив еще один упрекающий взгляд в мою сторону, направился к камину, около которого расслабленно потягивал огневиски Нотт. — Не драматизируй, Забини, — вмешался Тео. — И правда, Блейз. Никто из вас не лжет — я уверен. Это означает лишь то, что кому-то было выгодно, чтобы Гринграсс побывала в архиве в момент отключения камер. — Тогда нам не мешало бы понять: кому именно, — голос Блейза звучал спокойнее. — Еще не мешало бы заполучить список жертв — так мы сможем вычислить подонка. — Вычислить? Зачем нам это нужно? — Тео в замешательстве посмотрел на нас. — Ты в своем уме?! — слова Нотта Блейзу не понравились. — В своем, в отличие от вас обоих. Драко уже говорил, что если Грейнджер не найдет ничего, она уберется восвояси и займется расследованием в другом месте. Зачем тогда нам в это лезть? Я поставил свой бокал на столик рядом, вырвался из неудобных объятий кресла и подошел к окну. — Нет, я не оставлю это. Кто-то без особых усилий проник в наш офис, зашел в запечатанный заклинаниями архив и забрал секретные разработки по одному из самых опасных растений в мире. — Удивлен, что на саму тентакулу не покусились, — послышался голос Забини. — Трудно сказать. По документам все вроде бы чисто, утечки нет. Однако для замысла нашего гостя нужно было минимальное количество яда — такую пропажу мы бы просто не заметили. Я отвернулся от окна и подошел ближе к друзьям. Взгляд Блейза выражал одобрение, Нотт же, судя по всему, скептически отнесся к моим словам. Разборки с убийцей пожирателей его не прельщали. — Тео, ты не занимаешься делами фирмы, хоть и числишься в ее учредителях, однако для нас с Забини защита бизнеса — это принципиальный момент. Мы не можем позволить лезть в наши дела кому попало. Моя рука оперлась о полку камина, от которого чувствовался приятный, успокаивающий жар. Это ощущение, да и вся обстановка моего кабинета навевали воспоминания о слизеринской гостиной и Хогвартсе времен Дамблдора. — Здесь важно понимать, что наш гость нападает на бывших пожирателей, — настороженно произнес Блейз. — Вы оба должны быть начеку. — Брось, приятель, — откликнулся Тео. — При Темном Лорде Драко не сделал ничего особенного. Если речь идет о мести, то Малфою не о чем волноваться. Все его темные дела, как мы знаем, были связаны с отцовскими поручениями, а не с меткой пожирателя. — В таком случае напасть могут на тебя, — не унимался Забини. — А меня, скорее, убьет огневиски. Тео отсалютовал нам поднятым бокалом. Я улыбнулся этому типично ноттовскому способу разрядить обстановку. Блейз тоже оценил шутку, благодаря чему перестал разыгрывать несвойственную для него роль заботливой мамаши. После небольшой паузы он продолжил в своей привычно-расслабленной манере: — Раз все мы вне опасности, предлагаю вычислить наглого ублюдка и просто побеседовать с ним по душам. Я кивнул в знак согласия. — Для этого, как я уже сказал, нам нужен список жертв. Вероятно, им располагают Грейнджер и кто-то из ее начальства, если дело ведется закрыто. — Ральф Донован, — предположил я. — Редкостный придурок, — добавил Тео. — До Ральфа нам не добраться. Бывшие слизеринцы для него, как красная тряпка для быка. Остается Грейнджер, и только ты к ней можешь подступиться, Драко. Я повернулся к Забини. Поскольку Блейз и Тео стояли по разным углам камина, выражение моего лица Нотт видеть не мог. Забини — единственный, кто был в курсе моей одержимости Грейнджер. Он знал все о моей болезни, а я, в свою очередь, был осведомлен о его чувствах к младшей Уизли. И оба мы молчали, в том числе в присутствии Тео. Нотт был хорошим другом, однако потеря отца в годы войны что-то надломила в нем. Выпивка, клубы, красотки в кричащих мини — вот и все, что его волновало. В этом списке не было места для заплутавших по жизни друзей. — Пффф… Наш Драко и заучка Грейнджер? — Не нужно понимать так буквально, Нотт, — Забини перевел внимательный взгляд с меня на брюнета. — Если Драко убедит «Золотую девочку» в своей невиновности и в том, что способен помочь расследованию, список будет у нас. Блейз неплохо выкрутился. — Что скажешь, Малфой? Я отрицательно помотал головой. — Поищем другой способ. Список был нужен, но от Грейнджер я хотел получить не его.***
Она недовольно морщила лоб. Было понятно, что пейзаж за окном ей не нравится, и оттого Грейнджер то и дело поджимала губы. Я не мог не отвлекаться от дороги на этот жест. Мне хотелось смотреть на нее, хотелось впитывать и запоминать, и поэтому я замечал все. Замечал, как Грейнджер, сидящую рядом в джинсах и теплом свитере, угнетает морось и полупрозрачный туман, как она нервничает из-за того, что ночь все ближе, а дорога до моей шотландской лаборатории по-прежнему далека, как хочет начертить узор на запотевшем стекле и не решается. Не решается и заговорить со мной после того письма. — Я не раз перечитал каждую строчку. Гриффиндорка застыла, прекратила поджимать губы и морщиться. — Мне понравилось, что там, в письме, ты была настоящей. А теперь повернулась и с ожиданием посмотрела на меня, хотя до этого избегала прямого взгляда. — Всякий раз, когда ты путаешься, злишься, когда в тебе кричит эмоция, я вижу настоящую тебя — без правил и внутреннего цензора. Тебе идет это. — А мне кажется, я ошиблась, написав тебе, — сказала она и отвела от меня свой взгляд. — Почему же? — Потому что происходящее сейчас… Знаешь, я не думаю, что это правильно. — Вот значит как. Мы снова вернулись к правилам. В голове что-то сомкнулось. Я почувствовал, насколько устал, хотя наш разговор даже не успел начаться. Мне уже не верилось, что ее раздвоенность, ее метания между показной и настоящей Грейнджер когда-нибудь прекратятся. С ней было невозможно, и я не переставал удивляться: почему, почему она? Какого Мерлина из всех женщин на планете — именно она? — Нет, не совсем, — опровергла гриффиндорка. — Просто мне нужно понять: где во всем этом моя правда. Где она? Есть мнение общества, есть навязанные стереотипы. Еще есть ты и есть я. Как раз эта самая «я» понимает, что с тобой не стоит связываться и не стоит поступаться своими принципами хотя бы ради расследования. Да уж, совместная поездка в мой шотландский филиал была дурацкой затеей, но по-другому попасть туда было невозможно. Это была самая закрытая лаборатория Малфоев. Трансгрессировать на ее территорию было нельзя, долететь или переместиться через каминную сеть — тоже. Единственной возможностью оказаться там была поездка на магловском транспорте с кем-то из сотрудников компании, ведь отводящих и защитных чар мы создали столько, что при желании ими можно было обезопасить секретный военный полигон. Естественно, нам было что скрывать, и к приезду Грейнджер мои ребята подчистили все, что могло бы навредить компании. С гриффиндоркой мы встретились на Уэверли*. Из Лондона до Эдинбурга нам не нужно было добираться на поезде — достаточно было трансгрессировать. Вокзал был привычным местом встреч, откуда мы забирали наших редких посетителей и мчали их по горным трассам Шотландии в направлении самой секретной магической лаборатории на территории Британских островов. Горы в этой местности невелики и не настолько эффектны, как, например, в Непале, где мне довелось побывать. Однако на большинство магов такая поездка производила исключительное впечатление. На большинство, кроме Грейнджер. Она предпочитала в очередной раз спорить со мной, хотя еще полчаса назад не могла вымолвить ни слова. — Ты не веришь в мою невиновность? — задал я прямой вопрос. — Нет. И даже если бы верила, все равно не считала бы, что о тебе стоит думать. — Но думаешь. Она набрала в легкие воздух: — Да. Мои пальцы сжали руль крепче обычного. Мысли помутнели, и я заметил, как машина слегка вильнула вправо. Надо было собраться, даже после такого ответа. — Я с этим справлюсь, Малфой. И раз уж мы решили быть прямолинейными, то к чему это все? Я имею в виду твой интерес ко мне. Тебе в очередной раз захотелось поиздеваться над грязнокровкой? — Нет! Мерлин, Грейнджер! Конечно, нет. Я старался не поддаваться эмоциям, но в одном пространстве с Грейнджер это было невозможно. — Не знаю, что движет тобой. Месть, издевка, желание прикрыть себя в этом расследовании — не знаю! Но я не хочу покупаться на этот интерес. Расследование для меня важнее. — Чем я? — Чем всё! Ты говоришь, что «нет ничего изначально правильного». Но есть объективность и есть закон. Если ты виновен, я обязана упрятать тебя в Азкабан! — Объективность? Если уж быть до конца объективными, Грейнджер, — ты хочешь меня! И этому желанию плевать на мои мотивы и на твою правильность. — Не говори ерунды! — наконец-то она сорвалась на крик. — Да просто признайся: тебя влечет ко мне! — я сорвался тоже. — Сдайся самой себе, откажись от расследования и будь со мной. Мерлин, просто будь со мной! Признание оглушило меня самого, оглушило ее и прожгло током воздух в машине. На долю секунды заткнулись мы оба — обескураженные, ошеломленные — а после: — Выпусти меня. Грейнджер нервно подергала ручку. Дверь была заблокирована. — Ты не доберешься сама. — Выпусти, Малфой! — Проще сбежать, чем принять это? — Проще закончить расследование и никогда больше не слышать твои бредни! А вот это она зря! Каждая клетка во мне вскипела. В нервах, в мышцах и на коже что-то вспыхивало, рвалось наружу. Было больно и неуправляемо. — Окей, Грейнджер, твоя взяла. Ты объективна? Тебе плевать на меня? Тогда выметайся! После этих слов были вывернутый руль и ее крик. Сильный толчок от заграждения и подушка безопасности, ударившая по мозгам так, что зазвенело в ушах. Я видел, как свет от фонаря пробежал напоследок по салону и как наступила темнота: мы падали в пропасть и не знали, сколько осталось до земли. Я не искал опасности и не хотел причинять нам зла. Мне нужно было, чтобы ее рука схватила мою и мы оба отсюда трансгрессировали, словно это что-то значило и что-то доказывало. Я ждал ее, ждал одного-единственного прикосновения, а оно не наступало. В машине царила тишина, и время отсчитывало секунды до удара.