Воспоминания Драко Малфоя

Темнота. В салоне, перед глазами, в моих мыслях. Я не думал ни о чем, и жизнь не проносилась мелькающими картинками в моей памяти. Я должен был отпустить руль, должен был повернуться и посмотреть, рядом ли со мной она, а следом вытащить нас обоих или вытащить себя. Я должен был. Но не делал ничего. Прикосновение. Я ощутил его на правом запястье: пульсирующее и слишком сильное для ее маленьких рук. А затем все тело словно погрузилось в вакуум, спирающий внутренности и вызывающий легкий приступ тошноты. Мы трансгрессировали. Грохот. С пронзительным грохотом мой BMW разбился о камни. И с таким же грохотом, но менее впечатляющим, мы приземлились на мокрый асфальт. Острая боль прорезала сперва ладони и колени, затем — затылок и спину. Грейнджер отпустила мое запястье незадолго до приземления, и потому я несколько раз перевернулся, прежде чем сила инерции перестала действовать на меня. От боли защипало глаза, я закричал и услышал, как гриффиндорка вскрикнула тоже. Потребовалось несколько секунд, чтобы отдышаться и прийти в себя. Я осмотрелся. Грейнджер уже поднялась. Мы были на съезде, который проезжали пять минут назад: дорога здесь расширялась, позволяя машинам остановиться на обочине. Вокруг царил вечер, светили бледно фонари, и стояла тишина. Лицо моей умницы было перепачкано, свитер разорван по низу, а на правой коленке сквозь дыру в джинсах виднелась свежая открытая рана. Взъерошенная, гриффиндорка смотрела в упор на меня. Безумно, с дрожью, отчаянно. Я поднялся, подскочил. Конечности отказывались слушаться, но я ринулся к ней. Схватил, сгреб в охапку, провел руками по ее спине, словно не веря, что не потерял. Обрамил ладонями лицо. Прикоснулся губами к ее губам. Импульс. Она оттолкнула. Уперлась своими ладошками в мою грудь и с яростью оттолкнула меня. — Ненавижу, — тихо, сквозь подступающие слезы. — Не могу сказать того же, — тихо, только без слез. — Как можно быть настолько… — уже громче. — Как можно быть таким?! И снова толчок в грудь. — Тебе стало скучно, и ты решил, что можешь так играть? Со мной? Удар за ударом посыпались на меня: легкие, неощутимые, переполненные страхом. Я не мог от них защититься, я решил: пускай делает, что вздумается. Она со мной, она здесь, она вытащила меня из темноты — все остальное не имело значения. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя! Удары продолжали сыпаться, и я молча наблюдал за тем, как в Грейнджер бесновалась истерика. — Ты спрашивал, почему отношения между нами невозможны. Да потому что в тебе нет ничего нормального! Конченый псих и недопожиратель — вот кто ты есть, Малфой! Она закончила, бросив все это мне. Сделала пару шагов назад. Остановилась и остановила слезы, что скользили призраком по ее щекам. Морось усилилась, заставив нас щуриться и чувствовать, как влага оседает на коже и волосах. — Я доберусь сама. Ее голос поник. Он был изъеден усталостью, которая захлестнула нас обоих. — В лабораторию можно попасть только с одним из сотрудников. Я попробовал приблизиться, но Грейнджер отстранилась. Отдалилась на несколько шагов и достала из заднего кармана джинс палочку. Она предупреждала. Не прицеливалась и не атаковала, но это было мучительнее, чем ее неловкие удары. — Я придумаю что-нибудь. Мой согласно-несогласный кивок, и она зашагала прочь, в застилающий дорогу туман. — Твои вещи уже там, и пропуск оформлен, — успел произнести я, прежде чем силуэт гриффиндорки исчез в белой дымке, перебив тишину хлопком аппарации. До поселения, где жили сотрудники лаборатории, я добрался благодаря Этану. Он не только залечил мои раны и помог организовать новую машину, но и попробовал зачитать пару нотаций. Разговор не задался, поэтому в место назначения я прибыл один и с чувством вины перед домовиком, которому успел наговорить лишнего. От остального мира поселок был отгорожен высоким металлическим забором. Заклинания работали так, что казалось, будто вместо лаборатории, типичных шотландских домиков, магазинчиков и кафе здесь разместился заброшенная промзона. Однако первое впечатление было обманчивым. Грузные ворота открылись, стоило мне подойти. Меня встретила новенькая — немолодая миниатюрная брюнетка с короткими торчащими вверх волосами. Ее глаза насыщенного сиреневого оттенка смотрели на меня с любопытством, но узнавали. — Добро пожаловать, мистер Малфой. — Мисс Грейнджер здесь? — Нет. Прибудет примерно через два часа. Я встречу ее и отведу в гостевой дом рядом с вашим. Я склонил набок голову и пригляделся. Ясно, почему директор по персоналу нанял ее: эта ведьма (если она вообще была ведьмой) умела предвидеть краткосрочные события. Весьма практичное качество для охраны наших владений. — Вас проводить? — Спасибо, не нужно. Я прошел через ворота и аппарировал. На самой территории поселка трансгрессия была возможна, так что сотрудники лаборатории охотно ею пользовались. Здесь жили не только они, но также те представители магического мира, которых мы знали лично и которым осточертела чопорная Британия. Поселок сильно разросся за последние десять лет. Отцу пришлось выбивать специальное разрешение и начать строительство общественных зданий, дабы Министерство смотрело на нас сквозь пальцы. Разумеется, не обошлось без пары взяток, благодаря которым мы могли развиваться, расширяться и не слишком часто подвергаться проверкам. Домик встретил меня запахом свежести. Вещи были здесь — разобранные и разложенные по полочкам. Местный домовик старался выслужиться перед хозяевами, и у него это отлично получалось. При помощи заклинаний я зажег свет, избавился от излишней влажности и подключил систему отопления. Снял свитер, скинул обувь, прилег на диван в гостиной и начал прислушиваться. Я ждал ее. Но вместо звуков голосов, которые могли бы быть слышны, ведь наши дома стояли вплотную друг к другу, монотонно стучал по окнам и крыше дождь. И два часа казались мне вечностью. Я проснулся около девяти вечера — благодаря стараниям домовика, который робко мялся у дивана, пытаясь мне что-то объяснить. Как выяснилось, сотрудники устроили в пабе небольшую вечеринку в честь приезда начальства. Там собрались все, кроме меня. Взглянув на часы и осознав, что Грейнджер уже приехала и мы с ней не пересеклись, я решил посетить мероприятие. Моим сотрудникам было бы веселее без меня, однако проводить бессонную ночь в компании одиноких стен мне не хотелось — уж лучше пропустить пару бокалов огневиски и выслушать пару просьб о повышении. Полный энергии и собранный, в костюме и мантии, я вышел за порог своего дома. Нет, я не хотел прогуляться — я хотел взглянуть на ее окна. Ни в одном из них не горел свет. Странная смесь из тревоги и сожаления застыла где-то под ребрами. Я не стал звать домовика и что-либо предпринимать. Пока. До паба добрался бездумно, с начисто пустой головой и скверным настроением. Здесь меня ждала целая толпа. Показные улыбки, лживо-радостные крики — я выдержал все. Какие новости? Какие планы? На каждый вопрос нашелся ответ. Когда же энтузиазм моих сотрудников поиссяк, и все разбрелись по небольшим компаниям, я сел у барной стойки. Минут через пять входная дверь скрипнула. Я повернулся не машинально — я знал, что вошла она. В тонком бежевом платье и грубом черном пальто, с ниткой жемчуга на шее и красной помадой на губах. Я заметил, как из старательно забранного пучка выпало несколько волнистых прядей и как перепачкались ее замшевые ботинки. Еще заметил, что позади ее аккуратной головки мелькнули черные глаза Блейза. Грейнджер не растерялась и догадалась, кто помимо меня может привезти ее сюда. Догадалась она и о том, где сижу я. Не взглянув в мою сторону, гриффиндорка направилась к дальним столикам. Судя по ее взгляду — встретила кого-то из знакомых. Забини же оказался возле меня. Я отвернулся, недовольно наморщил лоб и уставился на ровные ряды бутылок. — Вот только не надо меня упрекать, — негромким голосом начал Блейз. — Тогда кого? — Эта бестия вытащила меня из ресторана, с личной встречи! — С личной? Я чего-то не знаю? Я посмотрел в лицо лучшего друга. Оно было непроницаемым. — Пока нет, — Блейз жестом подозвал бармена. — Еще один огневиски, пожалуйста. — Значит, ты в курсе того, что происходит в моей личной жизни, — произнес я довольно прохладно, — А я на подобную откровенность права не имею. — Ты в курсе всего, Малфой. Тот факт, что двадцать часов в сутки я думаю о нашей общей знакомой, не мешает мне пробовать себя в нормальных отношениях. И о них я расскажу, но чуть позже. Тебе бы тоже не помешало оставить кое-кого в покое. Он оглянулся через плечо и вновь повернулся ко мне. — Ты всегда был сдержан в своих поступках, Блейз, — я же не могу так. Она будет либо со мной, либо ни с кем. Или, по крайней мере, не с рыжеволосым — его рядом с ней я просто не стерплю! Забини сделал первый глоток и поморщился, прежде чем сказать: — Грейнджер с недавних пор одна. Не знаю, зачем я тебе это говорю, — ты же наверняка приложил руку к срыву помолвки. — Одна? — я был в ступоре. — Но как ты узнал? — Сама сказала по пути сюда. Знаешь, если не сваливаться каждые полчаса с обрыва, можно неплохо узнать своего попутчика. — Со мной она не бывает столь откровенна, — грубость вырвалась сама собой, но Блейз пропустил ее мимо себя. — Как я понял, рыжеволосый съехал из их общей квартиры несколько дней назад. О разрыве помолвки пока не объявлено. — Но мне она об этом не сказала. — Пораскинь мозгами и догадайся, почему. Пораскинуть мозгами я мог, но согласиться с тем, на что намекал Блейз… Нет, это казалось за гранью реальности! Ее слова, ее письмо, взгляды, выдохи, недомолвки — сколько бы подсказок мне ни было дано, я сомневался в интересе Грейнджер ко мне. Дело было не в самооценке: просто я и сам понимал, что мы разного поля ягоды. — Ты обязан отпустить ее, Малфой, пока все это не стало катастрофой. — Почему? Считаешь, я не стою ее? — К грязнокровкам я отношусь весьма специфично, — совсем приглушенно проговорил Блейз, — И ты об этом знаешь. Однако твоя гриффиндорка — слишком явное исключение из любых правил, даже я это признаю. Ей не место среди нас — в нашем темном лесу она заблудится. — Знаю. — Раз знаешь, остановись! Еще не поздно. Попроси у Грейнджер список и оставь в покое — она заслужила нормальную жизнь. Я сделал жадный глоток и почувствовал, как горло опаляет огонь. Ненадолго прикрыл глаза, прекрасно сознавая, какая в словах Блейза крылась правда, а потом повернулся туда, где должна была находиться она. Грейнджер сидела вполоборота ко мне — за тем столиком, к которому подошла. Улыбалась какой-то шутке, рассказанной той зарвавшейся рыжей стервой или тем придурком в очках, что смеялись рядом. Ее ресницы были опущены. Гриффиндорка выглядела измученной и, казалось, жалела о том, что пришла. Я смотрел на нее, пока она не обратила свой взгляд на меня. Настолько прямым был этот зрительный контакт, настолько укоряющим, что я не выдержал первым и отвернулся. — Не советую подходить к ней, — предостерег Забини. — Я и не собирался. Вранье.  — По пути сюда у бедняжки тряслись руки, так что вряд ли в ближайшее время она сможет адекватно воспринимать тебя. В понедельник вы наверняка встретитесь во время проверки — там и спросишь у нее про список. Я молча осушил бокал до дна, встал и расплатился. Блейз остановил меня, схватив за руку. — Подумай о том, что я сказал. — Я подумаю, не беспокойся. Я высвободил руку, накинул мантию и покинул заведение без повторных попыток посмотреть туда, где сидела она. Дождь разошелся, и непромокаемый капюшон больше не спасал. Капли хлестали по лицу, не давая опомниться. Я добрался до дома, злясь и ненавидя: дождь, Грейнджер, себя. Переступил порог, снял мантию и зашвырнул ее подальше — так, что она перелетела через весь коридор и оказалась на полу гостиной. Заклинанием зажег ночные светильники, прижался к стене, опустился вниз и пожалел о том, что голова не задурманилась крепким напитком, как я того желал. Мысли крутились одна за другой, одна за другой, и спать не хотелось, даже из-за дождя. Я сидел и думал, думал и от мыслей растворялся, пока от стука в дверь не растворилась ночная тишина.

***

Поворачиваю замок, а за дверью — она. Волосы распущены, одежда промокла, и стройное тело пробирает озноб. Но Грейнджер не обнимает себя, не переминается с ноги на ногу — стоит и смотрит на меня нерешительно, словно вот-вот, и сорвется. Дождь омывает ее лицо, стирает тушь с ресниц, размазывая краску по щекам. Однако алая помада все еще не тронута, и это выглядит почти драматично. Почти, потому что под действием влаги платье намокло, и драма сразу забывается, как только взгляд цепляется за то, что под ним так неумело скрыто. Нет, это не драма. Это сигнал к тому, чтобы сойти с ума. Свихнуться, схватив ее за рукав пальто, и затащить внутрь. Бросить к стене, как дешевку. Безусловно, она не такая, но позволяет, и ее позволение — моя награда. Дверь гулко захлопывается. — Я должен бы спросить, зачем ты пришла, — шиплю злобно, но стаскиваю с нее пальто. — Так спрашивай, — и в голосе ее нотки вызова. — А стоит? Упираюсь локтями в стену. Грейнджер отрицательно мотает головой, касаясь моего подбородка кончиком носа. Я чувствую, как легкие сдавливает ее аромат, бессовестно яркий от влаги. Мои губы касаются ее виска — тихо и нежно. Это так не похоже на то, что я делал всегда. Гриффиндорка выдыхает, и на этом наш спор заканчивается. Как ты там говорил, Блейз? Остановись? Еще не поздно? Нет, поздно, приятель. Поздно в тот момент, когда она выдергивает рубаху из моих брюк и холодными руками проскальзывает под нее, прожигая льдом мою кожу. Я втягиваю воздух глубоко в себя, и от сладкого запаха по привычке кружится голова. «Она заслужила нормальную жизнь». Заслужила, верно. Да только где и когда? Точно не сейчас и точно не сегодня, потому что я сжимаю в тисках ее тело и прокладываю кривую дорожку из поцелуев по тонкой шее и острому подбородку. Я достигаю губами ее рта и врываюсь в него по-хозяйски — безудержно, фанатично — так, что ее непроизвольный полукрик застревает в глубине моей глотки. А затем отрываюсь от поцелуя и заглядываю в чернеющие в полутьме глаза. — Ты все еще можешь уйти, — вторая ложь за этот вечер. — Я бы хотела. Стираю пальцем помаду с ее губ, оставляя алый след на подбородке, зачарованно его осматривая. — Потому что продолжаешь ненавидеть меня? Утвердительно кивает: — Продолжаю, ненавижу — и так будет всегда! Но есть что-то, что сильнее этого. Я ее понимаю. Есть что-то, что сильнее нас обоих и громадной пропасти между нами. Я бы рад ненавидеть ее, я бы рад, чтоб ненавидела она, но есть что-то… Мысли не успевают додумать фразу. Грейнджер срывается, срываюсь и я. А следом за нами — изрядно мешающая одежда. Краем уха слышу, как моя рубашка и ее платье выдают жалобный треск. Ремень на брюках клацает. Белье падает на пол, и жемчуг рассыпается под ногами. Мне все равно, ведь это лишь фон. Наши движения, наши метания от стены к стене, поцелуи — ничтожный фон. Имеют важность только алые губы, хрупкие ключицы, робкие руки и жар, что рвется ко мне от согретого тела. Мы приближаемся к зеркалу на границе с гостиной. Я разворачиваю Грейнджер к нему. Пускай она видит, и пусть вижу я — света от ночников достаточно. У меня пара секунд до падения, и я успеваю заметить, как хороша она в своем несовершенстве и как по-гриффиндорски дико блестят ее глаза. Все это не сон, не чья-то глупая шутка. Грейнджер в моем доме, в моих руках. Нам обоим слышно, как тяжелеют капли разбушевавшегося дождя. Она выжидающе смотрит в зеркало, и, вторя ей, смотрю я. Ее выдох. Мой вдох. И новая грань сумасшествия.