Ramin Djawadi — The mountain between us
Ее пальцы касаются луча солнца и пробегают по нему, как по клавишам. Я взглядом прослеживаю этот путь. Не хочу нарушать ее утреннее уединение. Какое-то время выжидаю, но не выдерживаю и перехватываю руку как раз в тот момент, когда Грейнджер приподнимается, чтобы продолжить этот бег. Она вздрагивает от неожиданности, переводит свой зачарованный взгляд на меня и улыбается одними уголками губ. Картина из моего сна развернулась явью перед глазами, но на этот раз я не спал: Грейнджер действительно смотрела на меня своими кофейными глазами, полулежала в моей постели, и я ощущал, как по ее руке скользит моя рука. — Поверить не могу, что все… что ты — это правда. И я не мог поверить, не смотря на звучание ее голоса. Но это была правда. Она кружила голову и оголяла нас, как два лишенных оболочки провода. От этого я терялся, но моя внутренняя тварь — эта алчущая победы слизеринская змея — ликовала. Наконец-то! Тем утром наконец-то Грейнджер была моя. Я потянул ее на себя, и она поддалась. Заспанная, медлительная, гриффиндорка придвинулась ближе. Теплая ладонь легла на мою грудь — невесомо, словно боялась обжечься, и губы так же легко коснулись моего плеча. Ее непричесанные волосы щекотали мои ребра. Я не знал, кого благодарить за это и за то, что на ее руке не было кольца. — Красиво, — скрипнул мой голос, и пальцы поправили переливающуюся на свету каштановую прядь. — Что? — То, что я вижу сейчас. — Меня могут отправить в ад. Я хмыкнул. — За ночь с Малфоем не отправляют в ад. — А с подозреваемым в убийствах Малфоем? — Ты все еще не веришь мне? Выражение ее лица изменилось. Тяжелый взгляд гриффиндорки прошелся по моим скулам и подбородку, после чего снова вернулся к глазам. — Не знаю, — сказала она честно. — На каком-то интуитивном уровне я чувствую, что ты не причастен к преступлениям с тентакулой. Однако расследование — это не та ситуация, в которой стоит полагаться на чувства. — И все-таки ты пришла. — Пришла, — обреченно. Как будто не могла иначе, пускай и действовала против самой себя. — Ночью ты не была столь серьезна. Ее ухмылка. — Допустим, ты не замешан в этих преступлениях. Но то, что ты делаешь, то, чем занимается твоя семья, — все это вряд ли так безупречно и невинно, как кажется на первый взгляд. Грейнджер неторопливо поднялась на кровати, отвернулась и села ко мне спиной, пригнувшись к коленям. Она была права и знала об этом. А я не мог думать ни о чем, кроме того, чтобы прикоснуться к ее позвонкам. Я так и сделал, поднявшись следом за ней. Оливковая кожа покрылась заметными на свету мурашками. — Так ли важно, кто я и чем занимается моя семья? — Важно, Драко, — моя умница осеклась, едва не поперхнулась, назвав меня по имени, но сделала вид, что ничего не произошло. — Если учесть, как вы относитесь к нечистокровным магам и что делали во время войны. — Я уже говорил тебе, что многое изменилось. Можешь не верить, но даже отец пересмотрел свои взгляды тогда. — А ты, — она повернулась, — Давно изменил своим взглядам? — Достаточно давно. Грейнджер вряд ли удовлетворил мой ответ, но сказать ей больше я не мог. Поджав губы, она отвела взгляд, затем слезла с кровати, забрав с собой одеяло, и направилась в сторону прихожей. Я думал пойти за ней, но спустя несколько секунд шуршания и ворчания гриффиндорка вернулась в спальню. В ее руках был согнутый в два раза листок пергамента. — Это список. Моя умница устроилась на краю кровати и протянула пергамент мне. Я взял его не сразу. — Что бы ни говорил Забини, список мы можем раздобыть в другом месте, не подставляя тебя. — Дело не в том, что сказал Забини. Мне самой нужно, чтобы ты взглянул на него. — Зачем? — Возможно, ты знаешь, в чем были замешаны эти люди. Это может быть зацепка. Я развернул документ и пробежался по нему глазами. Там были фамилии, напротив которых стояли пометки, выведенные торопливым, но аккуратным почерком моей умницы. «Гойл-старший (не привлекался к ответственности за плотное сотрудничество с властями). Обнаружен 17 декабря в номере отеля «Magic Star», где проживал с момента развода. Предположительно, первая жертва. Распростертое тело на полу. Следы тентакулы не найдены, однако с момента убийства прошло более 12 часов — за это время яд полностью испаряется. В связи с многочисленными совпадениями преступление рассматривается как часть дела о тентакуле. Сообщение поступило от служащих отеля, свидетелей преступления не нашли. Пропала волшебная палочка Гойла. Эйвери (освобожден досрочно за помощь в поимке егерей). Обнаружен 21 января в фамильном особняке за обеденным столом. Сообщение поступило от домовика. Жертва была привязана веревками к стулу, на скулах остались легкие синяки от пальцев. В крови найдены следы тентакулы. Бокал из-под вина был пуст, остальная трапеза — не тронута. Свидетелей нет. Пиритс (находился под домашним арестом). Обнаружен 28 февраля «сидящим» у дерева около собственного дома, который был разрушен при помощи магии (вероятно, использовалась «Бомбарда Максима»). Согласно заключению экспертов, в костных тканях остались очень слабые следы, напоминающие яд тентакулы. Свидетелей нет, поскольку Пиритс жил отшельником в отдалении от магического и магловского мира. Джагсон (отбывал срок в Азкабане). Обнаружен 5 марта подвешенным вверх ногами в одиночной камере. Сообщение поступило от управляющего учреждением. Следы тентакулы были в волосах и костных тканях, из крови яд успел улетучиться. Свидетелей преступления пока не нашли, допросы ничего не прояснили.». — Все они участвовали в каком-то поручении Темного Лорда, определенно, — сказал я после секундного размышления. — Но в каком? Помню, что Пиритс и Эйвери постоянно конфликтовали, Джагсон вообще был одиночкой, а Гойл… Я прочистил горло. Говорить о семье Гойлов было трудновато, ведь со своими школьными приятелями я перестал общаться сразу после войны. — Гойл-старший, насколько мне известно, был хреновым мужем и отцом, так что все свободное время он тратил на решение семейных неурядиц. Я веду к тому, что всех этих людей могла связать только совместная операция в годы войны. За ее пределами они вряд ли могли кому-то насолить. — Да, мы тоже не проследили никакой связи между ними, кроме метки на предплечье. Взгляд гриффиндорки по инерции скользнул к моей левой руке, которая, на удивление моей умницы, была чиста. — После смерти Лорда ее легко было свести, — пояснил я. Накалять обстановку и вдаваться в подробности не хотелось, поэтому я продолжил: — Реддл не слишком доверял мне, поэтому я не в курсе того, о какой операции идет речь. Но отец может знать — я спрошу у него. — А если Люциус в ней участвовал? — Тогда его жизнь под угрозой, но, поверь мне, Малфой-старший не из тех, на кого легко напасть. Я был уверен в этом, и все же где-то в глубине души зародилась тревога. — В любом случае осведомленность Люциуса будет нам на руку, — рассудил я. — Он может дать хорошую зацепку или даже имя подозреваемого. — Было бы неплохо… — гриффиндорка задумалась. — С другой стороны, Люциус может скрыть информацию, ведь любые подробности о деятельности пожирателей угрожают его свободе. — Это вряд ли. Отец обставит все так, что упечь его в Азкабан будет затруднительно — не сомневайся. — И не думала, — Грейнджер улыбнулась. Мы помолчали немного, и в мою голову вдруг пришла идея — неплохая, как на первый взгляд. — Раз уж сегодня выходной, и лабораторию не проверить, — начал я издалека, — Предлагаю пройтись кое-куда. Шотландия в такую погоду вполне себе хороша — тебе понравится.***
С утеса открывался шикарный вид на озеро и на поселок с лабораторией в центре. Таким видом можно было соблазнить любую, но я не прибегал к подобным ухищрениям до этого дня. Я привел сюда Грейнджер специально: чтобы отвлечь и заставить побыть со мной, а не с мыслями о тентакуле. Этот маневр и вправду сработал. Уже минут пять гриффиндорка всматривалась вдаль, наблюдая за тем, как нещадное солнце раскаляет черепичные крыши и распекает водную гладь. Она щурилась. Периодически дергала и поправляла кофту, в которой ей было жарко. Мы оба не ожидали, что после такого ливня в Шотландию придет тепло, и оделись не по погоде. Трансгрессировав в пролесок неподалеку отсюда, еще пару километров мы прошли пешком. Болтали ни о чем. Она не держала меня за руку, а я не стремился дотронуться до нее. Так мы оказались на утесе, где время близилось к полудню. Солнце раскалялось, палило все более нещадно, и поэтому я скинул надоевший свитер. Грейнджер обернулась. Недоумение. — В детстве я часто наведывался сюда со слизеринцами. Именно на этот утес. Конечно, приходилось прибегать к услугам домовиков, ведь на каникулах использовать собственную магию было запрещено, а потом выслушивать нотации отца… но это того стоило! Помню, как Пэнс и Дафна организовывали пикник и недовольно выплескивали на себя все запасы зелья от загара. Крэбб и Гойл сразу оказывались в воде, Забини устраивался на краю утеса, а мы с Тео начинали соревнования. Я снял джинсы, и гриффиндорка, смутившись, вернулась к созерцанию окружающего пейзажа. Только она была способна на стеснение после совместно проведенной ночи. — Что за соревнования? — поинтересовалась моя умница. — Кто прыгнет ближе или дальше, или изощреннее. Нотт часто обыгрывал меня. — И ты собираешься повторить вашу глупую игру? — Грейнджер снова взглянула на меня. — Сейчас? Вода страшно холодная! Я даже представить боюсь! — Зато не боюсь я. Отступив несколько шагов назад, я приготовился к разбегу. — Если в течение нескольких минут платиновой макушки не будет видно, — решил я предупредить, — Можешь доставать меня оттуда любыми известными тебе способами. — Малфой, нет! Но бег уже начался. Несколько секунд, и пульс застопорился. Нехватка дыхания и покалывающее нервы ощущение полета. Ни с чем несравнимо, если только — с ней. Удар об воду показался обжигающим, несмотря на жуткий холод, который прошелся по мне моментально. Скольжение вниз, куда-то до дна. Если бы не плотная водная толща, можно было бы крикнуть от будоражащего кровь адреналина. И пока я выбирался на поверхность, мозг пронзило осознание: сегодня я пережил лучшую в жизни ночь! Ночь, в которой была она, пришедшая сама, сдавшаяся и позволившая. — Грейнджер! — выпалил я, когда отдышался и вода больше не щипала глаза. Ответа не последовало. — Грейнджер! — еще громче повторил я. Снова тишина: только шуршащий плеск воды, возвышающийся утес и я. Еще немного, и я бы вырвался из объятий озера, но ее хрупкая фигурка в простом сером белье показалась вовремя: Грейнджер прыгнула. Глупая. Глупая смелая гриффиндорка. Летящая и чужая, чужая и моя. Всколыхнула воду в нескольких метрах от меня, издав незадолго до этого крик — то ли от удивления, то ли от восторга. Я поплыл к ней, хоть и не видел ничего из-за брызг, попавших в меня. Вода сопротивлялась. Ее текучая ледяная толща не давала двигаться так быстро, как хотел я. Грейнджер не показывалась подозрительно долго и вынырнула неожиданно, в считанных дюймах от меня. Она протерла глаза, а затем рассмеялась и рванулась к моим губам. Я подхватил ее тут же. — Как можно быть такой чокнутой? — произнес, когда поцелуй прервался. — Я постоянно себя об этом спрашиваю. — И что отвечаешь? Ее нового поцелуя было достаточно, для того чтобы заткнуть меня. Мы задышали лихорадочно. Я прижал Грейнджер сильнее, ощущая как вдавливается в меня ее тело, и аппарировал с ней на руках на вершину утеса. Отпустил, а сам упал на молодую нагретую солнцем траву. Грейнджер устроилась сверху и потянулась к своей одежде, чтобы сотворить пару отводящих заклинаний. Я мешал, пока она пыталась защитить нас от любопытного взгляда. Мешал ненарочно, стаскивая наше намокшее белье. Наконец она освободилась от всего, в том числе от страха попасться кому-либо на глаза, и обратила свой взбудораженный взгляд на меня. Нет, ночь была не лучшая — был лучший день. Даже сейчас, как вживую, я помню свет, бликовавший на ее коже. Помню, как собирал ладонями капли, как наблюдал, изучал каждый изгиб ее тела, ничего на самом деле не соображая. Помню, что до самой глубины, до изнеможения ощущал какое-то пугающее нереальное счастье, болезненно проникающее в покрытое грязью сердце. А вместе с ним туда проникали и оставались навсегда ее голос, мой сорванный хрип, ощущение нагретой кожи и все тот же сладковатый запах, приправленный ароматом пряной шотландской зелени.