Воспоминания Драко Малфоя

Май сошел с ума — помешался подобно мне и Грейнджер. По-другому никак нельзя было объяснить морось и туман, которые оккупировали Лондон с самого утра. Еще вчера город тонул в тягучем зное, и я всерьез мечтал повеситься, сегодня же нам с Забини пришлось залезть в грузные пальто, чтобы вместо обеда пройтись по магловскому скверу рядом с офисом. Мы больше не могли находиться в этой душегубке из бетона и стекла. Офис не дал нам ни одной здравой мысли за последние пять часов. Возможно, мы сами были виноваты в этом: не спали двое суток, ели паршивую еду и держались исключительно на собственном энтузиазме да бодрящей настойке. Однако промедление грозило тем, что наш «любитель тентакулы» мог закончить все свои дела, и мы бы никогда его не нашли. Нам было плевать на жертв — мы просто не хотели отпускать его безнаказанным. — Еще Нотт, как назло, пропал, — вспомнил посреди прогулки Забини и брезгливо осмотрел отпечаток грязи на своем образцово черном ботинке. — Домовик Ноттов сказал, что Тео не объявлялся в особняке уже несколько дней. — Думаешь, стоит переживать? Он наверняка занят исследованием лучших борделей и пабов Лондона, — поморщился столь же брезгливо я. Недовольство мое касалось не увлечений Нотта, а банально — погоды. Мы шли по скверу, немногочисленные дорожки которого укутались в туман. Он создавал ощущение тайны, а тайна возвращала к мыслям о Грейнджер, которая снова пропала и не собиралась появляться. Я все больше склонялся к выводу, что с этой белой мглой у гриффиндорки было слишком много общего. Она была такой же непознанной и неизбежной, заставляла задавать тысячи вопросов и ни разу не дала однозначного ответа. — В этом деле его помощь не помешала бы, — продолжил Забини. — Считаешь, что Тео мог быть в курсе той операции? — Да, вполне. Вряд ли он был соучастником: Волан-де-Морт не доверял серьезные дела юнцам вроде нас в то время. — Когда как, — опровергнул это утверждение я. Разговор на секунду приостановился. Должно быть, мы оба подумали про ситуацию с Дамблдором. — Ну, в случае чего убийца занялся бы им в первую очередь, — поспешил разрядить обстановку Блейз. — Да, Тео прикончили бы первым просто потому, что он умеет раздражать всех и вся. Мы скупо рассмеялись, однако… — Однако я поищу Нотта, — вызвался Забини. — Каким бы он ни был любителем пропадать, сейчас ему лучше этого не делать. Блейз был прав. Исчезновения для Тео были делом привычным, и почти наверняка он завис в одном из пабов города, однако на этот раз ситуация вызывала беспокойство. — А что говорит Грейнджер? У Министерства версии есть? Я нервно повел плечами. Разговоры о гриффиндорке всегда были для меня патологией, а теперь, когда она металась из стороны в сторону и этим доводила меня до психоза, я предпочитал не упоминать ее в своих беседах. — Понятия не имею. С «Золотой девочкой» мы не пересекались довольно давно, да и, как ты помнишь, со мной она редко бывает откровенна. — Неужели? Я думал, что для девушек вроде нее секс является чем-то за гранью откровенности. — С чего ты… — Принимаешь меня за дурака? Нет, Забини не был дураком, и в определенные моменты его наблюдательность весьма бесила меня. — Я тоже заблуждался насчет девушек вроде нее, но стоило узнать Грейнджер поближе, и она со свойственным ей упрямством разбила все стереотипы о ней в моей голове. — Например? Я задумался, прежде чем ответить. Гриффиндорка действительно переворачивала с ног на голову мои представления о ней, но еще ни разу я не пытался сформулировать, что именно в ней было не так и что заставляло идти за ней снова и снова. — Не знаю, как объяснить. Грейнджер просто не поддается никакой логике, понимаешь? Ты ждешь от нее одного, а она делает другое. Ты ищешь в ней ту правильную девчонку с курса, а она предстает перед тобой совершенно другой версией себя: запутавшейся и не знающей, как жить. Ты видишь в ней свет, а она заявляется в твой дом посреди ночи и наглядно демонстрирует, насколько погружена в темноту. В темноту, которая, на удивление, сильнее, ярче и больнее твоей. — Забавно. — И что тебя так забавляет? — Тебе в Грейнджер, а мне в младшей Уизли нравится именно то, что они настоящие, движущиеся, живые. Холодным слизеринцам захотелось тепла. Разве это не забавно? В девушках, привычных нашему кругу, этого не было и не будет никогда. Они прекрасны, но застыли в своем образе навечно. А в Грейнджер тебя будоражит сама жизнь, ее переменчивость, ее развитие и, как ты верно подметил, отсутствие всякой логики. На несколько минут мы замолчали. — Угораздило же нас, верно? — выдохнул в туманный воздух я. Забини усмехнулся. Его взгляд в белую мглу был столь же обреченным. — Я бы предпочел возжелать одну из сестер Гринграсс, — произнес через пару секунд я. — Аналогично. — Еще чуть-чуть, и я начну ревновать, — ее шутливый голос прозвучал в мою спину. Надя стояла поодаль, не решаясь подойти к нам. И не зря. Блейз моментально догадался, кто стал нашей нежданной гостьей, и поспешил со мной распрощаться. С Надей он никогда не встречался, однако был наслышан о ней — от меня, конечно. Общение с представительницами древнейшей профессии среди бела дня являлось для него неприемлемым занятием, так что мы договорились встретиться в офисе, как только я закончу все свои «дела». — Твой друг ушел из-за меня? — спросила Надя. — Скорее, по причине собственных заморочек, — отмахнулся я и поспешил сменить тему, — Так что привело тебя ко мне в разгар рабочего дня? — Полагаю, ты можешь догадаться сам, без моих подсказок. Покачивая бедрами — нарочито грациозно — Надя приблизилась ко мне и заглянула в глаза тем ласкающим кошачьим взглядом, который так любила применять на своих клиентах. Он манил и сулил неземные блага, но на деле опустошал душу. — Грейнджер? Уизли? Она кивнула и осторожно коснулась своими длинными белыми пальчиками моего пальто. Я бы соврал, если бы сказал, что мое тело никак не реагировало на ее бессовестный флирт. Однако я не стал отвечать на него и, сжав прохладную ладонь девушки, мягко убрал ее от себя. — Я сделала что-то не так? — Нет, — я солгал. — Это все пара бессонных ночей, изрядно подпортивших мое настроение. — Боюсь, твое настроение может стать еще хуже. — Что-то случилось? — я напрягся. — Не знаю, как сказать… — девушка замешкалась. — Дело в том, что Уизли решил вернуть себе образ положительного героя. — А точнее? — Сегодня утром он прислал небольшое, но содержательное письмо о том, что мы расстаемся. Я попыталась исправить ситуацию: заявилась в Аврорат, пригласила на кофе, но он был непреклонен. — Пожалуй, это слегка осложняет ситуацию. Я старался казаться хладнокровным. Но меня хватило только до следующей ее фразы. — Не слегка, Драко. Не понимаю, что на него нашло, однако наш общий друг намерен вернуться к Грейнджер. И, кажется, она не против.

***

Я мчал по шоссе, которое окружило безмятежный магловский пригород. Я надеялся, что где-то здесь, вблизи дома, была она. Бродила по слабо освещенным улочкам, металась мыслями из угла в угол, бесконечно о чем-то думала и не могла решить. Возможно даже — ждала меня. Я все еще надеялся на это, хотя Надя дала ясно понять, что разговор между Уизли и Грейнджер уже состоялся, что гриффиндорка дала ему шанс и рыжеволосый болван не собирался его терять. Я искал ее в Министерстве, но туповатая на вид секретарша заверила меня, что Грейнджер отсутствует с самого утра, и, вероятнее всего, она заболела. Дома ее тоже не было. Тогда я попробовал найти гриффиндорку в библиотеке имени Фламеля, где она любила убивать время. Еще заезжал в ее любимые кафе и обшарил каждый уголок Косого переулка. Бестолку! Грейнджер не появлялась нигде. Я наплевал на отсутствие сна, ведь прямо здесь и сейчас мне нужна была она. Мне нужен был разговор — всего один, чтоб прояснить все о начале нашего финала. А потом прикончить Уизли. Убить мучительно и долго, и, заявившись в хороший бар, напиться. Еще встретить там Нотта, узнать хорошую новость о том, что он никуда не пропал. Но Тео исчез, как исчезла она. Мне не осталось ничего иного, как колесить по Лондону до позднего вечера, а после зависнуть с бокалом огневиски в полутемном кабинете моего эталонно обустроенного, но такого пустого дома. — Твой дом похож на тебя. — И чем же? Я не поверил сначала — когда понял, что это она, и это ее голос звучит из глубины коридора. Не повернулся, потому что впервые в жизни не захотел забыться в глазах кофейного оттенка. — Он не такой, каким мне представлялся. Не мрачный замок с темно-зелеными сводами, а просторный светлый дом, в котором я могла бы остаться. Прямая спина, и руки в карманы — теперь уже я был натянут, как струна. — Но не останешься. Констатация факта. — А ты хотел бы? Я слышал ее тихие приближающиеся шаги и прикрывал глаза, когда шелестела ткань ее платья. Пытался представить, какая она сегодня, жаждал ее увидеть и не поворачивался. Это был акт чистейшего мазохизма. — Да. В отличие от нее — не раздумывая, не сомневаясь. Безусловно, точно и всегда — да. — Почему? Я все пытаюсь понять, почему. Мы столько лет ненавидели друг друга, а теперь… Что изменилось? Скажи мне. Я запуталась, сбилась окончательно. Я схожу с ума, потому что совсем не понимаю себя и не понимаю тебя. — Зато хорошо понимаешь Уизли, правда? К этому моменту она уже стояла передо мной, и я видел, как тяжело ей было слышать очередную колкость от меня. А я наконец-то любовался ее взглядом, печальным и лишенным покоя. В ее взгляде всегда была печаль — даже в те беспечные времена, когда никто не верил в реальность возвращения Реддла. После войны к ней присоединилась еще и боль. Удивительный взгляд, и он был только у нее. Ведь помимо печали и боли в нем оставалась живая искра настоящего гриффиндорского огня, в нем оставалась борьба, и это покоряло меня. — При других обстоятельствах я могла бы подумать, что ты следишь за мной. — Если и так, что тогда? Она задумалась, после чего ответила: — Нет, не верю, что за каким-то чертом я настолько тебе нужна. — А ты отпусти эту долбаную заучку со стереотипными взглядами — и поверишь. Тыльная сторона моей ладони спустилась вниз по ее щеке — теперь уже глаза прикрыла Грейнджер, а затем легонько потерлась щекой о костяшки моих пальцев. И в этом жесте было столько нежности… — Все равно не поверю. Упрямая. Нежная, упрямая, странная гриффиндорка. «Моя», — хотел бы добавить я. — Ты никогда не будешь моей? — тут же вырвалось у меня. Ее ресницы с беспокойством вспорхнули. Грейнджер склонилась лицом к моему лицу и, подождав, прошептала: — Если только в другой жизни. — Где нет Министерства, «Золотой девочки» и Уизли? — таким же шепотом. Она утвердительно кивнула: — В этой жизни для тебя нет ничего невозможного, Драко. В отличие от меня. — Ошибаешься. — Я редко ошибаюсь. Ее поцелуй застыл на моей скуле, и я каждым нервом ощутил, как след от красной помады отпечатался на коже. — Я пришла попрощаться, потому что не могу жить так, как хотела бы, — вновь ее неторопливый шепот, — И не могу быть тем, кем хотела бы быть. Эта роскошь мне не по карману. Героиня войны, любимая дочь и, как ты говоришь, пример для подражания не может вмиг слететь с катушек, не может провалиться в отношения с одним из Малфоев, не может… — Так глубоко упасть? Она обрамила ладонями мое лицо и заставила посмотреть неуклонно прямо. — Я не это хотела сказать. — Кого ты видишь, Грейнджер? — решил воспользоваться моментом я. — Сейчас, перед собой. Убийцу? Пожирателя? Глупого несносного мальчишку времен Хогвартса? Ее большой палец очертил контур моих губ, будто бы успокаивая, и спустился к подбородку. — Я вижу удивительного человека. Что? Я растерялся. — Я вижу удивительного человека, совсем не похожего на тот образ, который когда-то я себе придумала. Да, ты остаешься Драко Малфоем — пожирателем, нечистым на руку магом и, возможно, убийцей, — гриффиндорка тяжело вздохнула, — Но за границами меня. Затем опять склонилась ко мне, и еще один след от помады отпечатался уже на моей шее. Я ощутил скольжение ее тонких рук по моей рубашке. Снова нежно и так зыбко, что захотелось спрятаться. — Ты тоже не слишком похожа на саму себя. — Думаешь? — Знаю, — ухмылка. — Никогда бы не подумал, что скромница Грейнджер так ловко расстегивает пуговицы мужской рубашки. Щеки гриффиндорки вспыхнули, и пальцы остановились. — Ради Мерлина, продолжай. Мне нравится. Я поднес ее руку к своим губам и оставил поцелуй на каждом пальчике, что дарил мне столько неги. — Обещай, что если не я, то хотя бы ты не вернешься к Уизли. Грейнджер нахмурилась. Я знал, что подобных просьб она не любила. — Я не могу обещать. — Значит, мои догадки о вашем воссоединении все-таки правдивы? — Не знаю. Он приходил ко мне, мы поговорили. На этом пока все. Мне было интересно, что этот ублюдок ей наплел, ведь Грейнджер явно не знала о существовании Нади. Однако я сдержался и вопросов задавать не стал. Алые следы уже отметились на моей груди, на солнечном сплетении и нагло подбирались к животу. Вечер был слишком хорош для того, чтобы его портить. — В таком случае… Я взял Грейнджер за подбородок так, чтобы ее взгляд, полный интереса, стеснения и возмущения, был направлен на меня. — … смотри на меня и не думай о нем. Она хотела взбунтоваться — я читал это в любимых глазах — но отчего-то сдалась, подчинилась хотя бы одной моей просьбе. Грейнджер смотрела. Не отрываясь, восхищая, бросая на лопатки — убивая меня. И я обожал ее. Я готов был упасть на колени в ответ. «Смотри на меня, не думай о нем». Я хотел ее — запереть в себя, забрать у этого мира и ее собственных принципов. Я хотел, чтобы алые следы от помады появлялись на мне снова и снова. Понимал, что нет, не готов отпустить ее. И знал, что делать: в момент вершины наслаждения я вдруг ясно ощутил, что сотру с лица земли всех, кто встанет между мной и, несмотря ни на что, моей гриффиндоркой. Моей. «Смотри и не думай ни о ком». В момент вершины наслаждения я вдруг осознал, насколько сильно не могу без нее. Без кофейных глаз. Без россыпи волос в моих руках. Без нее самой, ее сути: яркой, живой и выводящей из себя. «Забудь обо всех». Я осознал, насколько сильно она мне нужна: настолько, что до смерти больно и не хватает кислорода. «Забудь обо всём. Кроме меня».