Fire

Урия боялся моей матери. Не знаю из-за чего это было — из-за её стервозного характера, или личных заморочек друга, но это было и есть — он её боялся, а она отвечала ему презрением. На самом деле, моя мама не такой уж и плохой человек — если судить объективно. Да, она стерва, бесится по любому поводу и любит закатывать истерики со скандалами, но всё же я её люблю. Иногда, она печет вкусные булочки с корицей и заваривает потрясающий чай с малиной, когда я болею. Это чудовищно приятно, просто до боли, но от чего-то всё это не вяжется с образом сильной и жесткой женщины. Не выглядит она, как любящая мать, по крайней мере для всех, кроме нашей семьи. Но и я лишь недавно смогла рассмотреть её чуть получше — до этого она тоже казалась мне отстранённой истеричной женщиной, с которой меня объединяет лишь кровное родство — как-то вылетали все эти милые мгновения полные любви и заботы — булочки с корицей, вечерние посиделки возле телевизора, сказки на ночь и, конечно же, малиновый чай с приятным терпким привкусом. Урия её боялся. Думаю, её многие боятся, но лишь тогда, когда не знают какая она на самом деле. Не видят того, что видим мы в своём узком семейном кругу. Посторонние редко могут наблюдать картину моей мамы без макияжа, без выпрямленных волос и властности в голосе — редко кто видит её обычной женщиной. Может быть, друг боялся её из-за того, что как-то раз они пересеклись на родительском собрании. Урия ждал отца, а мама как раз выходила из кабинета. Скорее всего она окатила его холодным взглядом полным презрения и сказала что-нибудь в духе:  — Ещё один подросток. Слово «подросток» в маминых устах звучит как невиданное оскорбление, что-то вроде «мусор». Кому-то обидно, а кому-то привычно — мы же живём в одном доме с моего рождения, естественно я привыкла. Брат маму не боится, но уважает — ходит поструночке и старается ничем её не обидеть, не разочаровать. Ему, правда, не особо это удаётся. Когда мама узнала о его девушке, первой — крашенная брюнетка с высокомерием и гонором сразу же не понравилась ни ей, ни мне, ни, даже, папе — никому она не нравилась, кроме брата, вышло всё как-то плохо и обидно — для брата и для его девушке-брюнетки. Можно сказать, что её встретил перекрёстный огонь со всех сторон. Естественно, мама получила в ответ горсть презрительных взглядов и смешков — брат сразу же бросил ту дуру. Но, впрочем, мама ничего не сказала, только стала внимательнее смотреть за личной жизнью брата. Кто-то может сказать, что лезть в личную жизнь детей не правильно, но если это твои дети, ты бы так не поступал? Я бы тоже влезла. Папа любит маму, пусть их отношения и строятся на вечных ссорах и психах, но они любят друг друга, наверное. Не знаю, существует ли любовь в том понимании, как я её воспринимаю, после долгих лет брака. В последнее время, после того как я исправила всё что успела навертеть в своём сознании, я стала понимать свою семью больше — стали понятны упрёки, вечное присутствие родителей выглядывающих из-за плеча, скандалы и ссоры из-за брата — всё прояснилось, стало понятно и прозрачно, как капля росы, но всё же…  — Тарани, кто-то стучит, открой дверь, — просьба мамы уже не вызывала былого отторжения и не воспринималась мною, как приказ — просьба есть просьба, всё в порядке, так все делают.  — Да, мам, — а вот мама стала удивляться моему изменившемуся поведению — никуда не делись бандитские замашки и острое желание напакостить людям, которые мне не нравятся, но всё это исчезло в отношении семьи — стало ненужным. Все удивлялись, а я пожимала плечами — не к чему ссоры, когда других проблем хватает. Стучал, как оказалось, Урия — пришёл точно вовремя, выглядел смущённым и каким-то запуганным, хотя то и понятно — он ни разу не был у меня дома, в лучшем случае оказывался за двадцать метров от дома, на лужайке, которую любовно подстригает брат каждую неделю, строго на пару миллиметров — для порядка. Мой дом — не пристанище дьявола, не особняк викторианской эпохи и он не похож на произведение искусства — обычный дом, в котором есть свои недоделки, свои нюансы. В этот дом мы переехали сравнительно недавно, но он уже стал для меня родным — уютным. Я провела Урию, который что-то смущенно мямлил себя под нос, в гостиную и усадила его на диван — обычный, оббитый коричневой тканью, он мягкий и уютны, как раз для вечеров с чашкой чая или кофе в руках. Но на самом деле, даже у этого дивана есть свои минусы, ну, или плюсы. Уголок этой мебели сбит, а кусочек ткани со спинки срезан — это я и брат играли. Не помню, что именно мы делали, но в итоге получили порезанный диван и маму в предобморочном состоянии — пятилетний ребёнок с ножницами в руках, то ещё зрелище. Присев на краешек дивана Урия выжидающе уставился на меня, я пожала плечами и пошла на кухню — позвать маму и представить Урию и её друг другу, просто как-то это не по родственному, не по человечески — приглашать в дом человека и не знакомить его с хозяйкой, и ему неудобно и ей неприятно, да и мне лишние скандалы не нужны.  — Мама, это Урия — он мой друг. Урия, это моя мама Тереза Кук.  — Приятно познакомится, миссис Кук, — тихо и неуверенно проговорил Урия смотря в пол — обычный линолеум почему-то привлекал его с невероятной силой.  — И мне, — на удивление отозвалась мама, а потом дотронувшись до моего плеча тихо шепнула на ухо, — Ты почему не предупредила, что у нас будут гости?! Я бы приготовила что-нибудь вкусное…  — Не волнуйся, — ответила я ей и чмокнула её в щеку. Урия же в это время стоял с поражённым видом, хлопал огромными глазами и недоуменно смотрел, то на маму, то на меня.  — Мы пойдём, — махнула я рукой и повела Урию наверх — в свою комнату, всё же, лучше проводить такие разговоры наедине. Хех, я думала всё будет сложнее, тоже мне, железная леди — мама же!..