Пожалуйста, хватит

Родной каток в Хасецу ожидаемо становится благословенным местом, в котором Юри прячется от всех вокруг: родителей, Мари, Минако-сенсей; Виктора. Чета Нишигори позволяет ему находиться здесь в любое время суток и никогда не задерживается рядом, предоставляя Юри необходимое личное пространство. И, кажется, Юри постепенно начинает отпускать. С каждой дорожкой, с каждым прыжком, с каждый квадом, за которыми не наблюдают внимательные льдисто-голубые глаза, он постепенно возвращается к самому себе и начинает приходить в норму. Юри знает, что это временное — в любой момент этот хлипкий покой разрушится и оставит его в тревоге и панике. Юри знает: если игнорировать проблемы, они не разрешатся сами собой, а лишь увеличатся в своих масштабах и обвалятся на тебя снежной лавиной в самый неподходящий момент. Юри знает: ему и Виктору надо поговорить. Именно поэтому Юри отключил свой телефон еще в аэропорту Остравы и не включал его до сих пор; именно поэтому Виктор звонит Мари или Хироко и даже не просит Юри к трубке; именно поэтому Юри согласился выпить с Минако и разболтал ей всё то, о чем не хотел говорить. Возможно, им с Виктором было необходимо всего лишь выпить?.. Юри делает четвертной тулуп, подняв руки в прыжке высоко-высоко вверх, и замирает. На город уже опустились сумерки, а он находится в Ледовом дворце с самого утра — его в любой момент хватятся, пора бы закругляться. Мышцы привычно ноют после интенсивной тренировки — Юри, как показала практика, не нужен тренер для того, чтобы доводить себя до крайней точки, — но это даже приятно; дома его ждет поход в онсэн. Юри делает торопливый глоток воды из бутылки и надевает очки; вздыхает. У Юри, как и у всякого параноика со стажем, был тщательно продуманный план. Ну, почти тщательно продуманный. (Нет) На самом деле он задумался об этом только вечером, после конца Чемпионата Европы, пока Виктор плескался в душе, что-то напевая, точнее — горланя, на русском. У Юри невыносимо болела голова, и таблетка аспирина, выпитая сразу же по возвращении в номер, к его глубокому сожалению, не помогла, а лишь усугубила ситуацию. Во рту остался неприятный кисловатый привкус, от которого Юри почему-то замутило, а серебряная медаль Виктора, апатично лежащая на прикроватной тумбочке, так и теребила его взгляд, не давая возможности расслабиться. У Виктора серебро, представляете? И все из-за какого-то Кацуки Юри. Нет, одно дело, если бы Юри обошел Виктора на соревнованиях, получив золотую медаль — тогда все честно, тогда все справедливо, — но нет же: он лишь испортил настрой Виктора, сбил его эмоциональный компас, заставил напрасно волноваться и думать совсем не о том. Что же Виктор так возится с ним, сплошным ходячим недоразумением, если у него не остается времени на себя? Юри правда не хотел отвлекать и волновать Виктора или делать ему больно: просто так получилось. Юри становилось хуже, и скрывать свое истинное состояние было все труднее — Плисецкий вон, к примеру, все замечал, но деликатно помалкивал, потому что прекрасно понимал, что Юри должен расколоться сам. Тревога душила Юри в своих объятиях, не давая ему расслабиться, и он ожидаемо зарывался в себе, боясь ненароком выдать свой страшный секрет. Сны Юри были удушливыми и ужасающими, невзирая на то, что в них ничего, в сущности, и не происходило: была лишь вязкая темнота, заливающаяся ему в нос, рот, уши, поглощающая его. Казалось, что с отъездом из чахоточного Санкт-Петербурга ему полегчает, но как бы не так: состояние стремительно ухудшалось, а рядом был Виктор, а впереди Чемпионат мира, а Юри, такой слабый и неправильный Юри, никого не хотел разочаровать. Но выносить этого он больше не мог. Поэтому Юри сбежал. Виктор плескался в душе, горланя очередную русскую песню, а Юри, укутавшись в одеяло и настороженно озираясь по сторонам, словно какой-то преступник, просматривал ближайшие рейсы в Японию. Завтра Виктор катает показательную, которую Юри еще не видел, поэтому с отлетом придется подождать; в таком случае, через день? — пожалуй. У Юри тряслись руки, пока он покупал электронный билет, а блеск серебра так и влек к себе, словно напоминая: смотри, Кацуки-кун, что ты натворил; доволен? Нет, он не был доволен: он был подавлен, разбит и зол на самого себя. И именно поэтому он улетит обратно в Ю-Топию и попытается переждать. Когда ты не знаешь, что делать, самый лучший вариант — постыдно бежать. — Юри, — Виктор, как и всегда, появился шумно и неожиданно, в мягком махровом халате и облачке пара, — ты уже спишь? — Нет, — выдохнул Юри шумно, высовывая лохматую голову из-под одеяла, — не сплю. — Устал? — Виктор присел рядом с ним на кровать и ласково провел рукой по его спине; улыбнулся нежно-нежно. — Да. А ты? — Безумно. Знаешь, starost' — ne radost'. — Molodost' tozhe. Виктор рассмеялся тихо и посмотрел на Юри с той ядерной смесью болезненного обожания и глубоко затаенной тоски, от которой невольно становилось неловко и как-то стыдно. — Даже не знаю, Юри, — прошептал он заманчиво, наклонившись ближе, и игриво блеснул глазами. — В молодости ты вынослив и можешь не единожды откатать свою программу в течение часа, тем временем как в моем возрасте тебя хватает максимум на, — Виктор коснулся губами шеи Юри, — поцелуй. — Мы собирались спать, Виктор. — Да? — Да. — Зануда, — Виктор крепко обнял Юри поперек живота и уткнулся лицом ему в грудь. — А если я скажу, что не смогу откатать завтра без твоей, кхм, поддержки? — Это уже будет шантаж, — Юри запустил ладонь в мокрые волосы Виктора и ненавязчиво стал массировать ему голову. — Я правда очень устал. — Я понимаю, Юри. Отдыхай. — Выключишь свет? — Но мы так хорошо лежим… — Хорошо, я сам, — Юри уже порвался было встать, но Виктор не позволил ему, вцепившись в плечи мертвой хваткой. — Ну что такое, Виктор? — Витя. — Сложно. — Ничего подобного! Давай попробуем по слогам: Vi-ty-a. — Я спать хочу. — Ну Ю-ууу-ри… — Хорошо. Vi-ty-a, выключи свет. Pozhaluysta.   — Ну раз ты попросил… Виктор моментально вскочил и оказался возле выключателя. Секунда — и комната погрузилась в привычную темноту, а голова Виктора снова оказалась на груди Юри. Юри почувствовал себя так, словно он замыслил что-то действительно гадкое. Поэтому он крепко обнял Виктора в ответ, уткнулся в его макушку губами и прошептал: — Я буду смотреть на тебя завтра, Виктор. Удивишь меня? Виктор заерзал нетерпеливо, устраиваясь поудобнее, и ответил (в его словах слышалась мягкая улыбка): — Конечно, Юри. Удивишь ли меня ты? Юри прекрасно знал: удивит. Но, разумеется, он не стал об этом говорить; не здесь и не сейчас. Не в пример короткой и произвольной программам, показательная Виктора была достаточно зажигательной и жизнерадостной. Виктор, как признался он сам, готовил ее еще на прошлый год, но так и не успел с ней выступить. И Юри эта программа очень нравилась: она шла Виктору, шла его сущности. (На самом деле Юри не знал, какова она, сущность Виктора Никифорова, но важно ли это было тогда? — возможно; определенно) Вечером они заказали бутылку полусухого вина в номер и уселись в огромное кожаное кресло (Юри — на колени к Виктору на правах самого легкого, как бы забавно это не звучало). Виктор моментально раскраснелся от выпитого вина, начал обсасывать шею Юри и бормотать что-то на русском, тем временем как Юри лишь касался губами края бокала, скорее делая вид, что пьет — прошлый опыт употребления алкоголя никак не давал ему покоя, — и хмурил брови. Юри был трезв и задумчив, Виктор же — хмелен и разгорячен. Губы Виктора были влажными и опухшими, и Юри аккуратно провел по ним пальцами, пытаясь смахнуть свою безграничную вину с них. Виктор блестел глазами в полутьме и бесстыдно терся об Юри пахом, и всё казалось слишком смазанным и нереалистичным — как будто Юри действительно выпил больше бокала, — и Юри страстно целовал Виктора, проникая языком глубже ему в рот. Руки Виктора блуждали под толстовкой Юри, обжигая холодную кожу, и Юри выгибался в спине, изнывая от необходимости быть как можно ближе к Виктору, проникнуть ему под кожу. Они никогда не будут близки так, как хотелось бы им обоим: не просто кожа к коже, а душа к душе. Они оба слишком сложные, странные, взращенные на разных культурных почвах и единственное, что связывает их — фигурное катание. Они прекрасно понимают друг друга во всем, что касается льда, но никогда не смогут понять того, что выходит за сферу флипов и бильманов. Виктор так и будет прошибать лоб об стены, возведенные Юри вокруг себя, а Юри так и будет изнывать от невозможности стать равным Виктору и понять, действительно понять особенности его мировосприятия. В конечном итоге, они разойдутся; Юри уверен в этом. Одной любви никогда не бывает достаточно: необходимо взаимопонимание. Юри же никогда не понимал Виктора, его переходов от жизнерадостного раздолбая к последнему засранцу, его поступков и слов, и никогда не сможет понять. Виктор — неизведанная территория, полная скрытых мин; Юри — и того хуже, ну правда же. — Ты слишком много думаешь, — прошептал тогда Виктор, временно оторвавшись от губ Юри. — Тебе это мешает, Юри. Нам это мешает. — Я не могу об этом не думать, Виктор, — покачал головой Юри, зацепившись сознанием за горькое «у нас ничего не получается, ничего-ничего, совсем ничего». — Прости. — Ты опять извиняешься, — Виктор дышал в лицо Юри, глядя на удивление трезво и серьезно. — Я ненавижу, когда ты извиняешься. — Это привычка, — Юри невольно прикрыл веки и крепче вцепился в плечи Виктора; у него начала нещадно кружится голова. — Ты знаешь, я знаю: это просто привычка. — Ты сводишь меня с ума, — признался Виктор как-то устало, вплетая пальцы в волосы Юри. — Blyat', — выдохнул он сдавленно, потянув за них так резко, что Юри невольно всхлипнул, — kak voobshche mozhno byt' takim vot, Юри… — Я не понимаю… — Я тебя тоже, Юри. Совершенно, абсолютно, nikhera не понимаю. Посмотри на меня, Юри. Пожалуйста. Юри открыл глаза и сглотнул. Во взгляде Виктора — отчаяние и немой вопрос, который мучал, до сих пор мучает Юри. Как долго это продлится? — Пожалуйста, — просил Юри сипло, ерзая на коленях Виктора и не понимая, что происходит, — хватит. — Хватит? — Виктор усмехнулся горько, но не отвел взгляда. — Тебе не нравится это, Юри? — Нет. Да. Не нравится. — Хорошо, — Виктор уткнулся Юри в ключицу и как-то рвано выдохнул, — потому что мне тоже это не нравится. — И снял футболку, обнажая белоснежную грудь. Они не спали большую часть ночи, изучая тела друг друга, цепляясь друг за друга в попытке соединиться во что-то большее и целое; продавили кресло, переместились в душ, на пол, кровать. Юри чувствовал, как он стремительно теряет маломальский контроль над ситуацией — да он уже его потерял, потерял давно и так и не дождался возврата. Внутри Виктора тесно и горячо, и Юри плохо от этого, так плохо, так хорошо, безумно хорошо, Юри ужасен, Ками-сама, когда все это закончится… Утром Юри проснулся из-за того, что почувствовал пустоту вокруг. Или внутри. Виктор сосредоточенно завязывал у зеркала галстук, собираясь на встречу со спонсорами, и Юри наблюдал за ним, пытаясь запечатлеть в памяти каждую, казалось бы, малозначительную деталь: мелкие морщинки в уголках губ, светлые кончики ресниц, маленькую родинку на правой скуле, ближе к уху, еле заметные отросшие корни волос непонятного цвета (Юри не видел лица Виктора — лишь его спину, обтянутую в белоснежную рубашку, но этого было достаточно для того, чтобы захандрить). Разумеется, Виктор заметил, что Юри проснулся, и тут же обернулся к нему, улыбнулся своей глянцевой улыбочкой и начал пошло, но так неловко шутить, что Юри сильнее укутался в одеяло, прячась от осязаемой неопределенности, повисшей в воздухе между ними. Юри взял телефон и на всякий случай проверил время отлета — небольшой акт предусмотрительности или, как считал Виктор, паранойи. Юри решился. Виктор покинул номер, и Юри, засевший в ванной комнате, сполз по стенке вниз и уткнулся лицом в коленки, предвидя очередную паническую атаку. Юри не мог дышать. Успокоившись и приведя себя в порядок, он закутался в махровый халат и заказал завтрак в номер; ответил на сообщение Пхичита, пропускающего вторую половину сезона из-за травмы, полученной на тренировке перед Национальными, но нисколько не унывающему по этому поводу; позвонил Мари. — Как Маккачин? — спросил он, хрустя тостом. — Отлично. Гоняет голубей и грызет все то, что плохо лежит. Вы все еще в Чехии? — Да. Кстати, говоря об этом… Я прилечу в Ю-Топию. — Это прекрасно, Юри-кун! А когда? — Эм, думаю, через два дня? Там просто несколько пересадок… — Подожди, — Мари заметно напряглась, — ты вылетаешь сегодня? С Виктором? — Один, — поправил ее Юри, делая глоток чая. — И он знает об этом? Молчание. — Юри? — Нет. — Что произошло? — все же спросила Мари после небольшой паузы. — Он тебя обидел? — Нет, Ками-сама, нет! — воскликнул Юри торопливо. — Мне просто хочется домой. — Поэтому ты сбегаешь. — Я не… — Сбегаешь, Юри. — Да, сбегаю, — все же признал он, тяжело вздохнув. — Мне пора, Мари-сан. До встречи. — Юри… И он сбросил звонок. Наскоро доев завтрак и собрав вещи, Юри покинул номер, нервно озираясь по сторонам; зашел в лифт; торопливо направился к стойке ресепшена, заблаговременно вытянув руку с ключами. — Я тороплюсь, — выдохнул он администраторше, неловко улыбнувшись. — Четыреста пятый номер. — Мистер Кацуки, — начала девушка с каким-то странным смущением, но Юри уже отвернулся и направился к выходу. К выходу, возле которого его и поймал Джакометти. — Юри, — протянул он сладко-пресладко, крепко сжав его плечи, — и куда ты собрался, конфетка? Только не это, подумал Юри, выдавливая из себя дерганую улыбку. — Я тороплюсь, Крис. Отпусти меня, пожалуйста. — А где Виктор? — Крис подозрительно сощурился и наклонился к Юри ближе. — Что ты задумал, Юри? — Я… улетаю. Передай Виктору мои извинения, я правда не хотел, чтобы все так получилось, я просто не могу так больше, я… — Тшш, — Кристоф неожиданно крепко сжал Юри в своих объятиях и ласково прошептал ему в макушку: — Я понимаю тебя, Юри. Прекрасно понимаю. Но ему будет больно. — Я сожалею, я так сожалею… Скажи ему, что я позвоню тогда, когда буду готов. Мне надо побыть одному. — Убегать не выход, ты ведь знаешь это? — Крис все же отпустил его из своих объятий и теперь смотрел крайне серьезно и как-то грустно. Юри задержал дыхание. — Да, — все же выдохнул он, понуро опустив плечи. — Но что я могу сделать? — Вам надо поговорить. — Это так очевидно всем вокруг? — Почему же? — Крис неожиданно фыркнул. — Со стороны кажется, что у вас просто радужная идиллия. В прямом смысле радужная. А теперь беги, на самолет опоздаешь. До Японии? — До Японии, — кивнул Юри. — Спасибо тебе, Крис, — и поклонился прежде, чем выскочить из отеля. В аэропорте Юри пил мерзкий кофе в ожидании своего рейса и тупо пялился на экран телефона. Когда начал названивать Виктор, он долго смотрел на его фотографию, высветившуюся на дисплее, прежде, чем отключить телефон и отправиться на борт. Виктор не заслужил такого, и Юри не удивится, если после этого он откажется с ним как-либо контактировать и вышлет все вещи по почте — нет, свезет их на ближайшую свалку и сожжет там же. Но Юри был уверен: так надо. Поэтому сейчас Юри прохлаждается в Хасецу, игнорируя существование остального мира, и в полном одиночестве отрабатывает свои программы к Чемпионату мира. Разумеется, Юри полетит на Чемпионат мира, ведь он не может подвести Виктора; ведь он не может подвести самого себя. А он — они — так упорно шел к этому. Юри уверен: либо он победит, отвоюет золото, превзойдет Виктора в деле всей их жизни, либо… Либо все окончательно разрушится и Юри окажется погребен под руинами их некогда уютного, в чем-то наивного, но уникального мирка. Юри наблюдает за тем, как кольцо на его безымянном пальце слабо блестит в свете уличных фонарей, и думает о том, что в независимости от того, что случится в будущем, все же это стоило того. Виктор стоил того. * — А мне Кацудон звонил сегодня по скайпу, — выпаливает Юра быстро, словно боясь передумать, пока Виктор открывает штопором очередную бутылку вина, принесенную Милой. — С днем рождения поздравил, пожелал всяческих благ и раскланялся, как последний кретин, представляешь? — Ага, — кивает Виктор, не отрываясь от своего занятия. — Очень мило. — А еще, — неожиданно разошелся Плисецкий, делая жадный глоток из своего бокала, — сказал, что надерет мне задницу на Чемпионате мира. Прямо так и сказал, прикинь? Да я охуел просто. — Интересно, — бормочет Виктор скорее себе, нежели Юре, — и как он планирует сделать это без своего тренера? — Так тренер из тебя же хуевый, Вить, — хохочет Плисецкий на это, стукая свободной ладонью по столу и разливая вино из бокала, и Виктору впервые за этот вечер кажется, что все же не стоило наливать ничего крепче сока этому несносному ребенку и плевать, что шестнадцатилетние. — Но вот фигурист из тебя заебись, это да. — Спасибо? — Вы там скоро? — кричит Мила из гостиной в нетерпении. — Гоша сейчас всю пиццу слопает! — Уже идем, — кричит Виктор в ответ и хватает откупоренную бутылку. — Пошли, дитя мое, есть и пить за здравие твое. — Юри охуенный, — неожиданно выдает Юра, глядя на Виктора одновременно пьяно и серьезно. — Блять, да он же сокровище ебаное, Никифоров, а ты не бережешь его совсем, что же за мудак ты такой… — Ты что, в жениха моего втюрился? — пытается отшутиться Виктор, крайне сконфуженный потоком юркиных откровений. — Ну, удачи тебе, Юр, что я еще могу сказать. — А я Беку люблю, а не твою свинью, понимаешь, — доверительно шепчет Юрка, пододвинувшись к Виктору ближе, и ловит на себе его насмешливый взгляд. — Но мы с ним нормальные мужики, не то что вы с Кацуки, знаешь. — Представляю, — максимально серьезно кивает Виктор, изо всех сил сдерживая так и рвущийся наружу смех. — К ребятам идем, Юр. — Да подожди ты, — шикает Юра и резко хватает его за локоть. — Я про Кацуки с тобой поговорить хочу. Сечешь? — Секу. — Он это… просил… блять, у меня язык заплетается, подожди. В общем, — Юра облокачивается на Виктора и блаженно прикрывает веки, — он сказал, что позвонит тебе завтра. По скайпу. Типа вам надо о многом поговорить и все такое… Вить, ты донесешь меня на руках до дивана? — А не охуел ли ты часом, Юр? — не выдерживает Никифоров, смахивая его голову со своего плеча. — Сочувствую, но твой предел — три бокала. Просто знай на будущее и не бухай на банкетах. — Иди-ка нахуй, — улыбается счастливо Юра, слегка покачиваясь. — Пошли пиццу жрать уже. — Иди, — Виктор вручает ему в руки бутылку. — Я сейчас подойду. — Подрочишь на светлый образ своего возлюбленного? — Подрочу на светлый образ своего возлюбленного, да. Вали уже, пьяница малолетняя. Юру не приходится просить дважды: он тут же отчаливает, облапывая все стены по пути, и Виктор переводит дыхание, ошеломленный новостями. Юри позвонит. Ему. По скайпу. Спустя месяц, нет, даже больше, молчания. Блять. Виктор судорожно запускает пальцы в свои волосы и тянет за них, пытаясь успокоиться; хватается за оставленный на столе бокал, делает большой глоток из него, и еще один, и еще, и еще; вздыхает. Они не общались больше месяца. Лишь разговоры с Минако, Мари и госпожой Хироко, лишенные какой-либо конкретной информации. Он скучает. Скучает так, что удавиться хочется, но вместо этого приходится ежедневно расшибать себя об лед. А где-то там, в Хасецу, Юри тоже расшибает себя об лед и, видимо, тоже скучает, безумно скучает. Виктору в срочном порядке надо сходить за водкой, а еще лучше — утопиться в Неве. — Вить, — Мила заглядывает на кухню, озабоченно хлопая накладными ресницами, — ты чего застрял здесь? Что ты делаешь? — Я ночью плачу и дрочу, я лишь с тобой быть хочу… — Господи, — Бабичева заливисто смеется, подходя к Виктору ближе, — неужели все так плохо? — Именно, — Виктор тоже смеется, ударяя себе по лбу, и говорит: — Мне надо сгонять за водкой, Мил. — А вина тебе не хватает? — Нет, определенно нет. Слушай, я, — Виктор тяжело вздыхает и хлопает себя по щекам, — немного… — Немного одержим любовью всей своей жизни. Да, я понимаю. А Юрка уже вовсю храпит на диване. Он такой милый котик! Его обязательно надо сфотографировать, Вить! — Обязательно, — он кивает и расплывается в широкой улыбке. — Вам с Попкой нужно что-нибудь? — Да нет, спасибо. У тебя точно все нормально? — Конечно, Мила. Я быстро, в «Пятерочку» соседнюю сгоняю и буду уже здесь. Не скучайте. — О, — Мила хмыкает, — мы не будем. Гоша нашел у тебя гитару, так что никто не будет скучать — соседи в том числе. — После приезда Юри я поставил в квартире звукоизоляцию, если что. — Знаешь, мне необязательно было знать об этом, потому что я сразу начинаю представлять картины вашей сексуальной жизни, и это как бы немного неловко… — Твоя фантазия — вот что на самом деле неловко. — Возможно, — Мила лишь пожимает плечами, невинно улыбаясь. — А вы с Юри такие горячие, особенно вместе, что знаешь, приходится прикладываться к огнетушителю. Головой. — По тебе заметно, — фыркает Виктор уже в прихожей, накидывая пальто. — Тебе просто не дает покоя наше танго на банкете в Сочи. — О да! Это было так страстно! Я увижу его на вашей свадьбе? — Конечно, — Виктор улыбается натянуто и покидает квартиру, торопливо прощаясь. Миле необязательно знать о том, что никакой свадьбы, скорее всего, не будет. Когда на следующий день звонит Юри, Виктор подыхает от похмелья — бежать за водкой вчерашним вечером все же было не самой лучшей идеей, необходимо это признать. Виктор торопливо поправляет волосы перед зеркалом и, присев напротив ноутбука с кружкой кофе, принимает входящий вызов, при этом глупо-преглупо улыбаясь в камеру. Никифоров, ты потерял остатки своего разума вместе с жалкими ошметками своего достоинства. Никифоров, Юри смотрит на тебя огромными оленьими глазами и что-то говорит, ответь ему наконец или хотя бы кивни. Никифоров, начни нормально дышать. — Виктор? — повторяет в который раз Юри, озабоченно хмуря брови. — Ты меня слышишь? — Да, — хрипит Виктор и тут же прочищает горло. — Слышу. Здравствуй, Юри. — Здравствуй, — Юри выдавливает слабую улыбку и нервно поправляет очки. — Как ты? «Стабильно, то бишь хуевенько, знаешь». — Прекрасно, — Виктор расплывается в широкой неестественной улыбке, — если бы так не скучал по тебе, Юри. Ты в порядке? — Да, — отвечает Юри уверенно. — Сейчас — да. — Это прекрасно. Я рад. — Ага. Спасибо. С Маккачином тоже все хорошо, — переводит тему Юри, заметно оживляясь. — Правда, мама его раскормила немного, но это ничего, правда, Виктор? Блять, Юри действительно переживает из-за этого? Господи, помилуй. — Правда, — кивает Виктор, радуясь искренней ответной улыбке Юри. — Как твои программы? Юрио сказал, что ты готовишься рвать и метать. — Ну не то чтобы рвать и метать… Но да, я в боевой готовности. — Я действительно счастлив это слышать, Юри. Знаешь, я боялся, что ты… — Опустил руки? Впал в депрессию? — Юри усмехается невесело. — Почти. Но знаешь, у меня есть стимул бороться дальше. — Действительно? — игриво приподнимает бровь Виктор, и Юри краснеет как в старые-добрые времена. — Да. И это ты. Что ж, а вот это было пиздец как неожиданно. — Я? Мне казалось, мы давно пережили тот период, когда… — Нет, Виктор, — мягко перебивает Юри, — ты не понял. Ты мой стимул не как кумир, а как соперник. Я хочу, — Юри делает небольшую паузу, для эффекта, так сказать, — золото. Я, — Юри смотрит Виктору прямо в глаза, — получу золото. — А потом свадьба и медовый месяц? — шутит Виктор, потирая лицо ладонями. — А потом свадьба и медовый месяц, — на полном серьезе отвечает Юри, и Виктор готов завизжать или разбить голову об клавиатуру от восторга. Хотя, напоминает он себе, с Юри никогда не ясно, когда он шутит, а когда нет. — Ловлю на слове, — все же отвечает Виктор и внимательней вглядывается в Юри. Он осунувшийся, бледный, но определенно не такой заебанный, каким был тогда, в Остраве. И все такой же безумно красивый и стойкий. Что ж, и то хлеб. — Знаешь, — начинает Юри, впившись взглядом в свои руки, — я не вернусь в Россию. — Оу, — выдавливает Виктор, хоть и ожидавший такого исхода, но все равно не желавший его. — Ясно. — И, — Юри поднимает глаза и наконец-то смотрит на Виктора, — я не хочу, чтобы ты летел в Японию. Не сейчас, по крайне мере. — Это конец? — все же уточняет Виктор, впиваясь ногтями в свое бедро. — Действительно конец? — А ты хочешь этого? — спрашивает Юри в ответ, заметно нервничая. — Нет, — честно отвечает Виктор, — не хочу. Ты ведь знаешь, я люблю тебя. Юри неожиданно рассыпается тихим, теплым смехом, так идущим ему, и Виктор на мгновение зависает и залипает на свое персональное несчастье, находящееся сейчас далеко-далеко на Востоке. — Я тоже люблю тебя, Виктор, — мягко произносит Юри, глядя на Виктора с безграничной нежностью. — Но в данном случае это не имеет значения. — А что тогда имеет значение, Юри? — не выдерживает Виктор и заметно повышает голос. — Объясни мне, черт тебя подери. — Я мешаю тебе, заставляю тебя волноваться, вынуждаю быть… — Пожалуйста, Юри, не начинай… — … нервным и тревожным, передаю тебе свою боль. Но если плохо мне, это не значит, что должно быть плохо тебе, понимаешь? — Tvoyu mat', — сокрушенно стонет Виктор и прячет лицо в ладони. — Юри, ты сущий pizdets. — Да, Виктор, я сущий pizdets, и именно поэтому нам не стоит даже пытаться… — Idiot. — … пытаться что-то исправить… — Svoloch'. — … ведь это бесполезно, понимаешь? Я неправильный, а ты такой… — Suka. — … прекрасный, тебя ждет многое впереди, так зачем же тебе я, Виктор? У меня проблемы, которые ты не сможешь решить; никто не сможет. Не мучайся со мной, пожалуйста. — Idi nakhuy, ogon' moikh chresel. — Ты меня вообще слушаешь, Виктор? — уточняет Юри, устало вздыхая. — Или опять материшься по-русски? — Матерюсь по-русски, — кивает Виктор, и Юри привычно закатывает глаза — боже, как же все это абсурдно. — А ты несешь откровенный бред, Юри. Знаешь, я все же прилечу. Первым же рейсом. — Виктор… — Потому что ты, Кацуки Юри, судя по всему, совершенно забыл о том, как сильно я тебя люблю. — Нет, — Юри отрицательно качает головой, почему-то улыбаясь, — не забыл. Но этого недостаточно, Виктор. Так же, как недостаточно одного таланта в фигурном катании. Нужны и упорство, и техника. Ты должен это понимать, как никто другой. — Подожди, — Виктор встает с кресла, — я сейчас подойду, — и убегает на кухню за остатками водки. — Виктор, — спустя несколько секунд Юри наблюдает по ту сторону экрана за тем, как Виктор нажирается прямо из бутылки, — тебе не стоит пить. Прекрати. — Вот как мы заговорили, — Виктор ухмыляется, вытирая ладонью губы, и с характерным стуком ставит бутылку на стол. — А я все же прилечу, Юри, ты никуда от меня не денешься. — Прекрати это, Виктор, — просит Юри, нахмурившись, и взгляд его так и кричит: «Ты жалок, Никифоров». — Не прилетай. Мы встретимся на Чемпионате мира. — Если мы встретимся только на Чемпионате мира, то я тебя повалю на первую же попавшуюся поверхность, и посоревноваться не получится, знаешь. Соревнования вообще сорвутся. Будет массовое помешательство из-за нас двоих. — Виктор, я прекращаю звонок. Готовься к соревнованиям. — Юри, подожди… — Да, Виктор? — Юри смахивает челку со лба и выглядит еще более утомленным, чем обыкновенно. Виктору хочется обнять его как можно крепче и заверить в том, что все будет хорошо, но он не может: между ними огромное такое расстояние и житейское понимание того, что хорошо бывает только в сказках, и то не всегда. — Звони мне, пиши мне, думай обо мне: что угодно. Я просто не хочу терять связь. — Я всегда думаю о тебе, Виктор. До встречи. И связь прерывается.