Цветы с ароматом падали

Возвращаясь после ночного дежурства, Юра вошел в дом Юри. Он прошел по узкому коридору, оставив свое ружье возле корзины с зонтиками. Юри не любил оружия в доме. Юри вообще не любил оружия, звуков выстрелов, а вот Юре это все безумно нравилось. Что насчет звуков… Кажется, или в доме слишком тихо? Нет, не тихо — беззвучно. Так, словно его поместили в пустую комнату с мягкими стенами, изолированную от остального мира. Теперь он понял, что ружье, которое только что упало на пол, так же совершенно не образовало никакого звука. Странно. Очень странно. — Юри? — Юра медленно прошел в зал, ища глазами друга. Того нигде не было. На кухне показались чьи-то тени, невнятные движения. — Юри, ты там? — немного расслабился Юра, расправляя невольно зажатые плечи, и направился в сторону кухни. Возможно, Кацуки слишком сосредоточился на приготовлении завтрака и просто не услышал его? Вот только запахов еды в воздухе не было так же, как и звуков. — Эй!.. — Юра влетел на кухню, но тут же и замер, ухватившись за дверной проем обеими руками. Его ноги задрожали, а из горла вырвался невольный крик. Он не сразу понял, что он видит, но тут же почувствовал это вязкое, удушающее чувство паники и страха. — Юри… — проговорил он одними губами, прикрыв их ладонью. Кухня была залита красным. Ковер у раковины пропитался алой жидкостью. Юри лежал на полу, в обрамлении этого багряного кружева крови. Белое и черное на красном. Ужасающий контраст. Юра сделал шаг назад — этот дикий, хищный цветок раскрывал свои кровавые лепестки до самого входа. Подошва сапогов противно липла к полу. Юри… Его бледное, практически белое лицо было обращено к потолку. Открытые, неморгающие глаза, с радужками, покрытыми мутной пленкой, уставились куда-то в сторону Юрия, едва не заглядывая ему в душу. Ресницы не дрожали, облепленные корочкой засохших слез и крови. Из приоткрытого рта тянулась яркая дорожка свежей крови. Она огибала его красивый подбородок, спускалась вниз по шее, скапливалась маленьким озерцом в яремной ямке. Черные волосы приобрели ржавый оттенок там, где кровь так же попала на них. Руки раскинуты свободно, по обе стороны, безвольные, как бы сшитые из хлопка руки тряпичной куколки-тильды. Их кисти раскрывались ладонями вверх, словно цветы подснежника — белые и нежные, невинные. Пальцы немного согнуты в фалангах. Но он был не один… Прямо над его телом нависло чудовище. Поначалу его силуэт был черный и размытый, без конкретных деталей, напоминая бесплотное облако сажи. Оно питалось Юри, запуская крючковатые пальцы в теплые, сочные раны на животе. Юра всхлипнул, и чудовище обратило на него внимание. Оно зашипело, медленно поднялось. Оно подняло голову, предавая на обозрение свою залитую кровью образину. Юра смог узнать его. Да, оно было более мерзкое, чем подросток мог себе представить, но он каким-то образом точно знал, что это лицо принадлежит Пхичиту. Зомби двинулся навстречу Юрию, медленно, с трудом балансируя на искривленных ногах. Юра попытался сдвинуться с места, но не мог — ноги словно засосало в пол. Он взглянул вниз и увидел, как кровь сочится вверх, пропитывая его одежду, обволакивая, словно шелковыми нитями кокона. Капельки стали падать вверх, потом стали более продолговатые, подобные огромным скользким слизням. Пхичит издал жуткий, холодящий тело и душу визг и кинулся ему навстречу. … Юра ощутил всплеск боли и открыл глаза… Он находился в постели, укрытый взмокшим от собственного пота одеялом. В воздухе завис отголосок его собственного крика. «Сон… это всего лишь сон». Он сжал бледными пальцами футболку на своей груди. Ощутил бешеное биение сердца. Он почувствовал, как кислота желудочного сока двигается вверх по пищеводу, обжигая гортань, словно смертельный химикат. Он подскочил с кровати и едва успел открыть окно и высунуться в него прежде, чем его стошнило. Спазмы лезвием прошли по стенкам желудка. Почувствовав легкое облегчение, Юра отшатнулся от окна и упал обратно на кровать. Он чувствовал себя даже более гадко, чем в то утро после того, как вечером вместе с Джей-Джеем они выглушили практически две бутылки вискаря. Тогда у него было самое ужасное похмелье из всех. Сейчас его так же как и в то утро тошнило, восприятие искажалось, как на вздутом экране мобильного, тело обливалось холодным потом, в горле пересохло, голова кружилась так, будто его накачали наркотиками. Туманным взглядом он оглядел комнату. Было уже утро, ранее утро. Все еще спало в практически полной тишине. Едва перемещая ватные ноги, Юра направился из комнаты в коридор, из коридора он заглянул в комнату Юри. Тот все еще спал, что говорило о том, что еще не было и семи часов, на которые он завел будильник, чтобы встать пораньше и успеть собраться до поездки на кладбище. Убедившись, что с другом действительно все в порядке, — что то действительно был кошмарный сон, — Плисецкий смог обрывисто вздохнуть от облегчения. Влажной и холодной ладонью он ощупал свой слишком горячий лоб. Перед тем как спуститься вниз, он так же решил проверить комнату Пхичита. Он подошел к ней и взглянул в щелочку, не прекращая до белизны пальцев сжимать кольт за спиной. Пхичит так же спал, или, по крайней мере, делал вид, что спал — Юра еще не разобрался, необходим ли сон этим существам. Может, они не спят, так же как и не едят, и не пьют, и не ходят в туалет? В любом случае беспокойство было лишним. Все было в порядке, но он вновь и вновь совершал эту ошибку — поддавался этим жутким фантасмагориям, что услужливо генерировал его психически неуравновешенный разум. Он с нетерпением ждал того дня, когда у него выйдет отделять галлюцинации и кошмары от реальности. А до того момента он не мог найти покоя. Юра понимал причину своего кошмара. Это не было загадкой. Вчера он решил переночевать у Юри, поскольку не хотел оставлять его наедине с бывшим зомби. На самом деле ему и самому не хотелось находиться с ПЖЧ в одном доме, но выбора он себе не оставил, желая тщательно проконтролировать поведение Пхичита. Из-за близкого присутствия подобного существа, Юре было не по себе всю ночь. Его рука все время лежала под подушкой, не выпуская из пальцев кольт. Он не мог расслабиться. Он все время ждал от Пхичита какого-то подвоха, просыпаясь за всю ночь раз десять, прислушиваясь к каждому шороху. Стресс и недосып — все это и дало о себе знать кошмаром под утро. Он надеялся, что это останется единичным случаем. «Это не повторится? Это же больше не повторится? Прошло много времени, я не могу сойти с ума снова. Теперь — нет!» На кухне Юра почувствовал, что голоден, но он понимал, что едва ли его желудок выдержит пищу, даже если это будет легкий йогурт. Аппетита у него совершенно не возникало даже при виде его любимой пиццы с ветчиной. Подросток заглянул в аптечку, остановил свой выбор на аспирине и, сунув таблетку на язык, запил ее водой, которую отхлебнул прямо из крана. Тихонько открыв окно, чувствуя, как прохладный воздух тут же приятно окутывает его, лижет его голые ключицы, он закурил. Парень разблокировал экран телефона и задумчиво уставился на дату. 9 октября. Прошли уже сутки, а от Отабека по-прежнему не было ни сообщений, ни звонков. Юре так необходимо было поговорить с ним, услышать его волнующий голос, но даже если бы он не чувствовал эту пропасть, что разверзлась между ними после его признания, он все равно не мог рассказать ему правду о Пхичите. Вряд ли он может рассказать кому-то из Отряда Добровольцев, что его друг приютил у себя зомби. Вряд ли они вообще могут рассказать об этом хоть кому-то в городе. Это вызовет панику и ненависть со стороны горожан. «Теперь понятно, почему в доме так темно. Юри зашторил все окна. Он понимает, что город не примет Пхичита. Никто не должен знать о нем…» Юре было неприятно лгать Отабеку. Он не хотел что-то умалчивать, утаивать от возлюбленного правду. Отабек был одним из тех немногих людей, с которым Юра ни за что бы не хотел так поступать, но данная ситуация требовала осторожности. В противном случае проблем не разгрести. Плисецкий плохо знал Пхичита. Практически все, что он о нем узнал, он узнал из рассказов Юри. Для Юри Пхичит был очень важен. Не меньше, чем родители, не меньше, чем… Но самому Юре по большей части было наплевать на Пхичита. Было бы даже приятно, если б кто-то пустил этому дохлику пулю в лицо, но Юра понимал, что это ранит Юри. Он не хотел, чтобы хоть что-то еще раз ранило Юри. Достаточно. Поэтому он договорился сам с собой — защищать Пхичита ради своего друга. Юра пульнул окурок в растущие под окном кусты, которые уже окрасились в разнообразные оттенки охры, когда позади него послышались шаги. Он обернулся и увидел Юри, что сонно плелся в его сторону. — Если уже покурил — закрой окно. Холод напускаешь. Юра почувствовал какой-то прилив внутри себя. Что-то затрещало, обломилось, рассыпалось на кусочки. Боль от пережитого сновидения захлестнула его, как наркотический дурман. Ведомый эмоциями, он бросился к Юри и, обняв его, расплакался. Его ноги ослабли, и он бы грохнулся на пол до боли в ногах, заработав лилово-малиновые отметины на своих костлявых коленях, если бы не Юри, что помог Юре плавно сесть на пол, поддержав друга. — Ну-ну, все хорошо. Тише, тише. Все хорошо, — тихо нашептывал Юри. Минут десять Юри успокаивающе поглаживал золотистый затылок и худую спину Юры. Постепенно тот успокоился. — Что случилось? — спросил тогда Юри. — Тебе снились родители? — Нет… — Юра отстранился и провел по лицу ладонями, размазывая по коже слезы и сопли, и тут же вытер ладони о ткань пижамных штанов. — Нет… Поняв, что только что рыдал, словно пятилетний сопляк, он смущенно отвел взгляд. Кожа вокруг глаз покраснела, вспухла, словно от удара или ожога. — Просто кошмар. — Прости, — лицо Юри исказило сочувствие и вина. — Из-за меня тебе приходится проходить через все это. Я такой эгоист. Прости, Юр… — Нет, это не так. Совершенно не так! И мне не сложно. — Я знаю точно, что сложно. Ты не проведешь меня. — Не так уж и сложно… Не сложнее, чем тебе, — тихо закончил Юра. Раздалось урчание пустого желудка. — Проголодался? — улыбнулся Юри, помогая Юре подняться с пола. — Что тебе разогреть? — Я бы не отказался от кацудона… — щеки Юры розовели. Кацуки рассмеялся. — Юр, это долго готовить, да и продуктов нужных нет. Я могу приготовить его, когда вернемся с кладбища, договорились? — Ты пообещал, за язык никто не тянул, — улыбнулся в ответ Юра, в его глазах цвета абсента заиграли теплые огоньки. «Все хорошо, мы справимся. Не важно, что произойдет, пока мы есть друг у друга — мы сможем справиться со всем. И я. И он. Зря я волновался об этом. Глупости. Даже если снова сойду с ума — он вытащит меня, я верю ему. Я верю тебе, Юри. И это все неправда… Не слушай меня, когда я называю тебя трусом. Ты сильнее и смелее всех нас. Ты всегда умел преодолевать боль, по-своему, но ты продолжаешь это делать, и я восхищаюсь тобой не меньше, чем кем-либо из Отряда Добровольцев…» В кухню вошел Пхичит. Рукой, что лежала на плече Юры, Юри ощутил, как напряглись его мышцы. Понятно — подумал Юри. Это объясняло, что именно видел он в своем кошмаре. — Вы собираетесь на кладбище? — спросил Пхичит, очевидно подслушав часть их разговора. — Да. — А можно с вами? — возбужденно подпрыгнул он на месте. — Нет! — сказал Юри, и тут же ему показалось, что его отказ прозвучал слишком резко. Чуть мягче, но не без строгости, какая бывает лишь в голосе заботливой матери, он добавил:  — Ты не можешь покидать дом ни под каким предлогом. Так что оставайся тут. Это ненадолго, не переживай. Мы вернемся совсем скоро. Пхичит грустно пожал плечами. Он не сдвинулся с места, наблюдая за тем, как парни вместе разогревают завтрак, вместе едят, вместе собираются. — Ах, и… — кинул Юри через плечо, когда они уже стояли у двери. — Не открывай шторы и не высовывайся из окна. Кто-то с улицы может заметить. Понял? — Да… — ответил Пхичит, растягивая губы в очень естественной улыбке. Когда дверь захлопнулась перед его носом, улыбка сползла. Пхичит подумал о том, что раньше он и Юри тоже все делали вместе. Что бы ни случилось, они делили все, и множество часов делили поровну между собой. Они были неразлучны большую часть времени. Из-за тяжелого бремени разлуки они даже не смогли нормально окончить колледжи и оба вернулись в Роартон ни с чем. Им ничего и не нужно было — их дружба была самой важной ценностью. Теперь же таким человеком для Юри был этот мальчик — Юрий. Он занял место Пхичита в жизни его друга. Вписался в нее так естественно, словно ему всегда было уготовано в ней место. Это не было плохо, и Пхичит был счастлив, что у Юри была поддержка на протяжении этих нелегких лет. Но, незаметно выглядывая из-за задернутой шторы на парней, садящихся в машину и уезжающих прочь по залитой солнцем дороге, он почувствовал неприятный укол зависти. Теперь Юри не принадлежал ни ему, ни даже Виктору. Пхичит остался тут, на этом берегу, а Юри был там, далеко, через пропасть. И эта пропасть между ними уже давным-давно заполнилась битым стеклом.

***

— … а я тебе говорю, что пирожки будут вкуснее, если засунуть в них кацудон! — Юра, это уже сложно назвать пирожками, тебе не кажется? — Просто приготовь это, какая к черту разница, на что это будет похоже?! — Я… я подумаю над этим… Практически всю дорогу до цветочного магазина Юри и Юра спорили о еде, хотя и так, за четыре года дружбы, прекрасно усвоили, кто с чем любит пирожки. Юра начал эту тему, потому что ему не хотелось, чтобы Юри начал допрашивать его о чем-то серьезном, например, об отношениях с Отабеком. Юри же прекрасно видел, как Юра напряженно, время от времени, проводил по экрану своего телефона, проглядывая уведомления. Возможно, это уже стало плохой привычкой. Японцу было жаль друга. Странно, о чем думает Отабек? Кацуки был уверен, что Отабеку был не безразличен Юра. Юри всегда отлично понимал людей, так, словно они носили сердце на рукаве (прим. автора: в средние века юноши и девушки тянули из чаши листочки бумаги с предсказанием имен своих будущих возлюбленных, а потом неделю носили их прикрепленными к рукаву. В английском языке «wear one’s heart on one’s sleeve» — носить сердце на рукаве — чаще используется как идиома «открыто проявлять свои чувства»). Ладно, возможно, он испытывал трудности, пытаясь понять одного единственного человека, чьи чувства и мысли порой были дикими и противоречили ему самому. Этим человеком был Виктор.

***

Не потребовалось много времени на дорогу до цветочного магазина, так как он, единственный в Роартоне, находился в центре, близко к дому Юри. В нем работала хорошенькая девушка по имени Сара. Первоначально голубые розы, — а именно такие цветы он клал на могилу Виктора, — было очень сложно достать. Он договорился с девушкой, что раз в год она будет специально заказывать их из Престона. Для Пхичита же он обычно покупал огненные лилии или пионы — при жизни Пхичит очень любил яркие цветы. Юра как-то пошутил, что Пхичиту нужно на могилу класть не цветы, а хомяков. Юри не оценил эту шутку… Кацуки очень нравился этот магазинчик. Внутри него тебя окунало в теплую душистую атмосферу. Тут пахло влагой, цветами, древесиной, отчего Юри чувствовал себя словно в тропическом лесу. Разнообразные ароматы цветов щекотали нос. В момент, когда они вошли, Сара опрыскивала цветы из пульверизатора. Она тепло улыбнулась, и в ее по-цветочному фиалковых глазах так же заплескалась радость. Но внезапно, видимо, что-то вспомнив, она встревоженно поглядела на Юри. — Божечки! Юри, прости, в этот раз мне не удалось заказать голубые розы. Точнее сказать, я заказала их еще в пятницу, но по дороге из Престона проходили какие-то ремонтные работы. Машина половину дня простояла в пробках, и все цветы погибли, — она виновато опустила голову. — Поэтому остались только темно-красные, прости. Юри почувствовал какую-то странную обреченность. Что-то такое Юра бы картинно назвал «тленом». С недавнего времени все идет не так, как надо… Я уже привык. — Все в порядке, Сара, — он учтиво улыбнулся. — Это всего лишь цветы на могилу. Красные или голубые — не имеет значения. Все они гниют на могильном камне одинаково быстро. Девушка обеспокоенно смотрела на Юри. Она чувствовала — в нем происходит что-то странное. Его глаза стали блеклыми. Он выглядел печально, хоть на губах и играла неподдельная вежливая улыбка. Он выглядел опустошенным… Юри перевел взгляд и застыл, рассматривая что-то. Она заворачивала восемь роз в полиэтилен, и озадаченно посмотрела в ту же сторону. — Что это за растение? — спросил Юри, указывая. — Ах, это. Это — стапелия. Необычная, правда? — Да. — Одно из самых необычных растений, поэтому у нее довольно много поклонников среди цветоводов. Она родом из Африки, и относится к суккулентам. Необычнее ее вида, пожалуй, только ее запах. Запах падали. Многих это и отталкивает, но кого-то наоборот, забавляет. Довольно странно, да? — усмехнулась Сара. Юри еще раз посмотрел на цветок. Стапелия? Оторвать от нее взгляд было очень сложно. Она вызывала одновременно и чувство отвращения, и изумление, и в то же время была прекраснее всего, что он видел прежде. Ее лепестки (хотя, возможно, это следует называть как-то иначе), были покрыты ворсом, словно брюшко паука-птицееда, и имели бугристую полосчатую текстуру, напоминая кожу размякших в воде пальцев. В середине — пять похожих на хоботки москитов, тычинки. Ее маленькие бутоны напоминали открывающиеся с одного конца коконы бабочек. Стапелия. Прекрасная, манящая темно-багряная рана, наполненная ядом. Плоть, раскрывающая свои липкие и ласковые объятья. Маленький кусочек чужой цивилизации, не принадлежащей нашему миру. Прекрасная в своей уродливости, монструозная красота. О запахе с этого расстояния судить Юри не мог, но он заметил пару мух, что прилипли к ее лепесткам. Они стали добычей ее кровожадной, хитрой привлекательности. — Все готово, — вернул в реальность голос Сары. — Вот, букет роз и букет пионов. — О, черт, забыл предупредить. Не нужно пионы, — запаниковал Юри. — Только розы? — удивилась девушка, поправляя блестящие, словно влажные, черные волосы. — Да, в этот раз только один букет, прости. Я оплачу оба, не переживай. — Да ничего страшного! — Сара замахала руками в знак протеста. Парни вышли из магазина, вернулись в машину и двинулись к самой старой части Роартона. Всю дорогу Юри не прекращал обеспокоенно теребить черную ленту, повязанную у основания букета. — Как думаешь, это не было слишком подозрительно, что я взял только один букет? Она догадалась? — спросил он наконец-то. — Не знаю! — воскликнул Юра раздраженно. — Убери руки уже от этого веника, этот шорох меня бесит! — он кинул букет на задние сиденья, и Юри сдержанно уложил обе руки на руль. — Не катастрофично. Мало ли, какие у нас причины на это? Да и что-то мне подсказывает, что Сара не станет болтать, даже если догадается. — Хорошо было бы, если бы ты оказался прав. Но если нет… Просто, внезапно я подумал, что это неправильно — поминать Пхичита. Он, конечно, не совсем жив, но и не мертв полностью. Думаю, в подобных обрядах уже нет смысла… Нужно придумать что-то другое, совершенно новое. — Я и так никогда не видел в этом смысла, так что это твое дело. Мертвые… не думаю, что их беспокоят цветы. Уж скорее мозги. Они подъехали к кладбищу. Юри вышел из машины, сжимая в руке букет. Он еще раз озадаченно посмотрел на прекрасный багряный бархат бутонов. Темно-красные розы. Их возлагают на могилы трагически погибших людей. Цвет крови. Цвет скорби. Цвет безумной, сумасшедшей любви. Да… Они подойдут. Они отлично будут смотреться на его могиле. — Уверен, что не хочешь, чтобы я пошел с тобой? — спросил Юра, высунув голову из окна. — Все в порядке, побудь в машине. Я недолго. Не хочу задерживаться на этот раз. Хоть Юри и не переносил кладбища, поминать Пхичита и Виктора он всегда приходил один. В общем, традиция была такова. Он бывал здесь всего раз в год. Еще два раза он приходил сюда на День рождения Виктора, но эта идея ему быстро возненавиделась, поскольку зимой, увешанному слоем теплой одежды, пролезть через забор было сложнее всего. Юре не нравилась эта традиция (ему вообще не нравились традиции, если не считать День почести погибшим во время Восстания солдатам из Отряда Добровольцев), и Юри не принуждал его. Юри и самому было легче — он мог «поговорить» с ними наедине. Прокрутить в голове все, что тревожило. Все незаконченное, невысказанное. Это приносило умиротворение, хоть и ненадолго. На этом кладбище уже давно никого не хоронили. Посетителей тут не было. После Восстания оно оказалось заброшенным, огороженным лентами и забором с колючей проволокой. Людям не позволяли сюда входить, да и желающих было не особо много. Сейчас хоронили на новом кладбище, что располагалось недалеко от городской церкви. Там было все так чисто, аккуратно. Никаких надгробных камней, лишь деревянные кресты, выкрашенные белой краской. Одинаковые и безликие. Юри снял с себя пальто, перебросил его и букет над забором, и протиснулся в тонкую щелку между забором и калиткой, которую, вероятно, расшатали какие-нибудь наркоманы. Пробравшись на другую сторону, он отряхнул пальто, прежде чем натянуть обратно, поправил полиэтилен букета, на котором был нежный принт в виде кружев, и пошел вперед по вымощенной брусчаткой дорожке. Погода была на удивление хороша. Солнце было даже ярче, чем в сентябре, ощутимо согревало плечи и припекало макушку головы. Юри попытался вспомнить, каким был день похорон? Светило ли тогда солнце? Кажется, тогда было совсем пасмурно. Он не помнил, кто был там, не помнил, о чем думал, но он точно помнил серость… Беспросветную серость вокруг него. Серые волосы, серо-белую кожу, холодные посеревшие губы. В тот день все словно пропиталось пеплом. Покрылось пылью. Истлело. Стало матовым и мертвым. Сегодня же все было золотым. Золотая ссохшаяся трава, никем не втоптанная во влажную землю, золотой свет солнца, золотые (точнее, желтые) ленты, которыми была огорожена территория и отдельные могилы. Деревьев было мало, и все они были такими голыми и безжизненными, точно и деревьями не назовешь — лишь останки, кости. Так же тут еще сохранилась старая погребальная часовня, в которой, вероятно, уже несколько веков никто не произносил молитвы по усопшим. Хотя, возможно, она лишь казалась Юри такой древней из-за своего обветшалого вида. Никто в Роартоне точно не знал, когда ее построили. Впереди был «сад» — каменный сад из надгробий всяческих форм и размеров. Какие только не увидишь: простенькие — вытянутые прямоугольники с маленьким изображением желудей в обрамлении дубовых листьев, или силуэтом орла, папоротника, листка клена; роскошные — в виде ангелов, с потеками от дождя на щеках, словно заплаканные, держащие в своих ладонях лилии; захватывающие — в виде витиеватых кельтских крестов; совершенно обычные кресты и много-много других. Юри взглянул вдаль поверх надгробий. Отсюда открывался потрясающий вид на долину — практически бескрайний, еще слегка зеленеющий простор, усыпанный лишь деревьями и кустами, словно чудный гобелен с вышитыми на нем фрагментами. Смотря на этот пейзаж легко можно было забыть о том, что находишься в сердце самого ужасного, неприглядного для нормального человека места — кладбище. Юри прошел в его глубь, касаясь слегка подрагивающими от волнения пальцами каменных изваяний. На самом деле, до всех тех ужасных событий, объединенных этой макабрической темой, он вполне спокойно относился к кладбищам — этому и ко всем в целом. Из-за близости их дома к этому маленькому некрополю он никогда до этого не боялся и не избегал намеренно этого места. Оно было привычным, простым и скучным, как и все в Роартоне. Но сейчас все иначе. Теперь оно несло в себе смысл. Теперь оно говорило с ним. И этот голос едва ли ему нравился. Каждый раз, приходя сюда, его мутило. Он не чувствовал ни спокойствия, ни устойчивости. Бредя между надгробий, он словно плясал по рассыпающейся на кусочки земле, в попытках не свалиться в черную пропасть ада. Земля под ногами действительно выглядела так, словно тут стряслось землетрясение. То тут, то там, почти у каждого надгробия виднелась дыра — оттуда, преодолевая около полутора метров земли, вылезали мертвецы. Юри вздрагивал от каждого шороха. Даже сейчас ему мерещилось, что он тут не один. Он оглянулся — в действительности никого не было. Издали слышался приглушенный грохот музыки — заскучавший Юра решил послушать одну из своих любимых композиций в стиле рока. Наконец-то Юри увидел знакомое надгробие (он сам выбирал его, поэтому не мог спутать ни с каким другим) и приблизился к нему. Он присел и несколько секунд смотрел на плиту, по форме напоминающую арку и украшенную необыкновенной, изысканной лепкой в форме цветов и птиц, летящих над ними. Он уложил букет на изрытую землю (он немного провалился в образовавшуюся щель) и вздохнул. «Вот и все. Вот и все…» «Что я мог сделать для тебя? Что еще я могу сделать? Может, если бы мы не познакомились, ты бы еще был жив? Ты бы не остался в Роартоне. Ты продолжил бы путешествовать где-то далеко. Возможно, так было бы гораздо лучше, если бы мы не знали друг друга никогда. С таким можно было бы справиться, но с таким… — Юри слегка кивнул в сторону могилы, — с таким мне невозможно справиться». В носу, как обычно бывает, неприятно защипало, слюна во рту сгустилась, горло сжал легкий спазм. «Все так поменялось. Я любил тебя, но теперь кажется, что я чувствую лишь сожаление и обиду. Даже не знаю, что еще я сейчас испытываю, но иногда…» «Иногда мне так не хватает тебя…» «Виктор…» Юри снял очки и протер лицо рукавом, избавляясь от слез. Он положил лицо между колен, ощущая пыльный запах ткани, и попытался успокоиться. Нужно возвращаться, а появляться заплаканным перед Юрой он не хотел, иначе тот больше никогда не пустит его на кладбище. Он уже собирался распрямиться, но внезапно так близко, будто над самой головой, прозвучал чей-то шелковистый голос: — В этот раз красные? Видимо, сегодня действительно особенный день? «Кто это?» «Этот голос…» Юри так и застыл на месте. Ему было страшно, очень страшно. Он не верил своим ушам. Бред. «Этот голос… Не может же он принадлежать… Нет! Такое невозможно, нет!» — Мрачновато, конечно, но и красные я тоже люблю, не переживай так. Красивые… Юри поднял голову вверх и тут же осел на холодную землю, завалившись назад и попятившись в сторону от могилы. Он уперся спиной в другое надгробие, вжался в него с такой силой, что казалось вот-вот сдвинет изваяние с места. — Ты… — прошипел он, сжимаясь в клубок, словно ежик. И он увидел его, стоявшего за надгробием, в полный рост. Бледная, едва не белая кожа, покрытая размытыми синевато-серыми венами, напоминающими прожилки на лепестках цветов. Так же на коже лиловыми отметинами вырисовывалось несколько ранок, что были получены им во время происшествия, которое унесло его жизнь. Маленькие, едва заметные сейчас царапины от осколков разбившегося лобового стекла. Темные, цвета пожухлых роз, губы растянулись в нежной, меланхоличной улыбке. Глаза — на мыльно-голубом цвете радужки распустились две черные лилии рваных зрачков, — внимательно смотрели на Юри. Но несмотря на пугающую кожу и глаза, его лицо все еще было прекрасно. Даже в смерти оно было восхитительно прекрасно! Словно мифическое существо, сошедшее с волшебных фресок. На нем было светло-серое пальто без подкладки нараспашку, под ним — светлая кофта из очень легкого материала и по-летнему тонкие светлые джинсы. Так можно было одеться в начале, а может и в середине сентября, но сейчас ему должно быть жутко холодно. Наверно. Если бы он чувствовал холод в принципе. Но он, конечно же, не чувствовал. В своих светлых одеждах он едва не сливался с серовато-бирюзовым небом. Весь его образ был так бледен, что если бы он был портретом, то не яркой и пышной живописью, а лишь тонким и изящным абрисом. Руки с белой и прозрачной, как лепестки магнолий, кожей держались за надгробие. «Виктор Никифоров» — высечено на сером, холодном мраморе надгробия. Оно принадлежало ему. Голос Юри задрожал, срываясь на странный полушепот, смешанный с едва различимым писком: — Виктор?.. С недавнего времени все просто катится к черту!