***
— И где, черт возьми, он шляется? — Джей-Джей, наверно, уже в пятидесятый раз нажал на кнопку вызова, но Юрий все не отвечал. — Ну уж нет, я тебе отлинять от дежурства не дам, маленький засранец! — парень кинул телефон на заднее сиденье машины и повернул ключ, заводя ее. Внезапно дверь в салон открылась. — Ну наконец-то, гаденыш, где ты… — начал было Джей-Джей, приготовившись по полной отчитать Юру, вот только в салоне оказался тоже Плисецкий, но Николай. — О, Коля, это ты? — выдохнул облачко раздражения Леруа. — Что стряслось, Жан? — мужчина сосредоточенно оглядел салон. — Юры еще нет? — Нет. Без понятия, где он застрял. Все не могу до него дозвониться. Старший мужчина нахмурился и, усевшись поудобнее, захлопнул дверь. Он достал из кармана пачку сигарет и угостил одной из них парня. — Я подежурю с тобой, в таком случае. — Спасибо. Машина тронулась, и двое в ней принялись колесить по узким улочкам города, решив сначала патрулировать эту местность, и уже после отправиться в лес. Джей-Джей всегда старался поддерживать с Плисецким хорошие отношения. Более того, он делал все, чтобы заслужить его благосклонность. «После подавления Восстания его единогласно назначили на пост главы городского совета, — говорил отец Жана о Николае Плисецком. — Теперь ничто в городе не делается без его согласия. Он знает обо всем, что происходит, и контролирует каждого, а ОД — его верные помощники во всем. В его руках весь город. Большая сила, власть, влияние. Так что тебе необходимо держаться к нему как можно ближе. Хоть я и являюсь членом совета, этого недостаточно. А вот если ты потрудишься, то Плисецкий обязательно уступит этот пост мне. Так что будь всегда рядом с ним, делай все, что он говорит, и заставь его поверить в то, что ты любишь его как родного деда. Ему это придется по душе. Ты понял, к чему я клоню, Жан?» Джей-Джей прекрасно понял. Ему ли не знать, как зарабатывается всеобщая любовь? Он точно знал, что ему необходимо делать, чтобы достигнуть самого верха. Когда-нибудь он так же станет главой совета, а может и кем получше. Но сначала необходимо сделать все, как того хочет отец, поэтому Джей-Джей всегда был рядом с Николаем, во всем ему помогал, советовал так, как ему бы понравилось и всячески угождал. Конечно, он должен поблагодарить его внука. Юра, сам того не понимая, помог Леруа отметиться перед «дедулей П», тогда, когда младший выказал неоднозначный интерес к его сводному брату. Вот так дела. Кто ж знал, что у такого мужчины внучек-то геем окажется? Позорище, хах! «Юра подавал такие большие надежды, но Свиная Котлета окончательно извратила ребенка». Что уж, ничего не поделать. Но выгоду из этого он свою получил — рассказав все Плисецкому, он выделился в очередной раз. Теперь Коля поручал ему следить за Юрой, Отабеком и говорить, если вдруг что не так. Свою задачу Джей-Джей выполнял безукоризненно. Даже фото делал иногда, для достоверности. Хотя на них никогда не было ничего необычного. Отабек хорошо усвоил слова старого солдата: пусть только посмеет позволить себе что-то с Юрой — тютю спокойной городской жизни и службе в ОД. — Думаешь, он у Отабека? — нахмурился мужчина, вглядываясь в темноту леса, к которому они подъехали. Его лицо навевало такой же трепет и страх, как и тени, что отбрасывали многовековые ели и дубы за окном. — Возможно. Джей-Джей мысленно ухмыльнулся: «У меня припасен козырь куда интереснее, чем подростковая любовная драма вашего внучка». Его распирала радость, и он даже взглянул в зеркальце дальнего вида, что бы убедиться в том, что его лицо достаточно серьезно, и произнес: — Меня больше беспокоит Юри Кацуки. — Кацуки? Конечно, этот выскочка… Что с ним не так, кроме очевидного? — Ну, как сказать, — с напускным равнодушием просвистел Леруа. — Слухи тут всякие ходят… — И ты, и я прекрасно знаем, что слухи просто так не появляются. Ближе к делу. Что ты видел? — Виктора Никифорова, — в глазах парня появился хитрый блеск. — Если еще помните такого. Ах, он же, вроде как, ваш внук, не так ли? — самодовольно проговорил Джей-Джей, весело барабаня пальцами по рулю. — Этот… глупец умер, поплатившись за свою распутную жизнь. — Тогда мне придется огорчить вас — в аду для него, видимо, места не хватило. Он вернулся в качестве зомбаря. — Продолжай, — тихо проговорил мужчина. Его брови опускались все ниже и ниже, скрывая глаза тенью. — Свиная… Юри Кацуки, конечно же, знает об этом. Как иначе, он же его приютил у себя. Шокирующие новости, не правда ли? Теперь Кацуки не только гей, еще и некрофил. Какая мерз… Джей-Джей замолк на полуслове, когда тяжелый кулак Николая с силой грохнул по бардачку. Если судить по раздавшемуся звуку, там что-то треснуло. — Тварь… — прошипел он. — И Юра знает об этом? — Да. Как иначе. И, я так понимаю, он теперь на стороне зомбаков вместе с этим мерзким китайцем. Того гляди и себе заведет одного, — Джей расхохотался но, встретив убийственный взгляд старшего, замолчал. Спустя какое-то время он осторожно продолжил: — Я говорил вам — это ни к чему хорошему не приведет. Юру нужно изолировать от Кацуки. От Кацуки вообще нужно избавиться. Он покрывает грязью имя города. Моя воля, я бы давно переехал его машиной. — Жан, встань-ка, — Плисецкий резко и грубо протолкнул парня к выходу и сел на водительское место. — На сегодня дежурство окончено, — хлопнул он дверью перед носом солдата и завел мотор. — Можешь идти домой. — Идти?! — ошарашенно хохотнул Джей-Джей, стоя посреди леса, наблюдая, как Плисецкий на его машине покидает поляну. — Вы серьезно?!***
Для Юри этот рабочий день, как и в общем весь день, выдался не особо приятным. Посетители паба то и дело глазели на него с таким видом, словно он надел трусы поверх штанов. Он был готов к этому. Его смелость вылилась в неприятности. После разборок возле дома Криспино, наверно, не осталось ни одного роартонца, кто бы ни посчитал своим священным долгом перемыть Юри все до единой косточки. Наверняка, появились самые абсурдные сплетни, какие только могли родиться в голове у повязших в сером безликом досуге людей. Одна из них донеслась до него прямо от одного из ближайших столиков. — Я говорю вам, они спят еще с прошлого года. — Я думала, он гей. — Он с ней только из-за ее брата. Вспоминая этот абсурд, Юри всеми силами подавлял в себе раздражение и желание материться в голос, что совершенно не было в его манере. Заходя в дом, он чувствовал себя так, словно на него вылили ведро чего-то мерзкого и зловонного. Ко всем бедам еще и Юра все никак не брал трубку. В доме, кроме мающихся от скуки Виктора и Пхичита, никого больше не было. Юри вошел в темный зал, освещенный одним лишь телевизором. Там проигрывался сегодняшний выпуск новостей, который он уже видел днем на работе. — Не так давно была организована партия жертв «Виктус». Она представляет интересы людей и не поддерживает политику правительства касательно возвращения страдающих синдромом частичной смерти к обычной жизни. Представитель партии заявляет: ПЖЧ представляют угрозу для живых людей, и, сколько бы правительство не пыталось оправдать их действия, мы не можем позволить им внедряться в нормальное общество и разрушать его изнутри. Участившиеся теракты со стороны Армии Освобождения Нежити лишь подтверждает то, насколько опасным может быть жизнь рядом с ПЖЧ. Хватит жить в страхе! Голосуйте за жизнь! Голосуйте за «Виктус»! Виктор фыркнул. — Пф… То же, что и Отряд Добровольцев, только без пушек, крутых джипов и формы с нашивками. Жалкие людишки, скрывающие ненависть к ПЖЧ за умными словами. Пхичит пожал плечами. — А я понимаю их. Они лишь хотят защитить себя. Армия Освобождения Нежити делает только хуже. Зачем устраивать столько беспорядка? — Это не беспорядок, — с жаром ответил Виктор. — Это… — но тут же затих. — Я просто хочу сказать, — едва ли не шепотом проговорил Пхичит, пряча взгляд, — что было бы намного лучше, если бы и люди и ПЖЧ могли жить вместе совершенно спокойно, не вредя друг другу, не причиняя боль, и… — Пиздец ты наивный. — А тем временем, — продолжал диктор по ту сторону экрана, — правительство вводит все больше законов, призванных сделать жизнь ПЖЧ комфортной в обществе. В скором времени все ПЖЧ, после прохождения обязательной программы «Восполнение нанесенного ущерба», что подразумевает под собой общественные работы, смогут получить удостоверение личности, что сделает их законными гражданами страны. — Я при жизни-то не особо заморачивался с работой, еще и после смерти пахать? В пизду… — Ребята, — попытался обратить на себя внимание Юри. — Вы Юру не видели? — Не-а! Мы с самого утра тут одни, готовы помереть, на этот раз от скуки и от ебанутых новостей. — Значит, он не появлялся весь день? — Юри поставил стапелию на круглый столик возле дивана и, разблокировав телефон, взглянул на время. — Уже одиннадцать. Надеюсь, ничего не произошло. Он неважно выглядел с утра. Когда Юри намеревался накатать еще одно пространное сообщение с кучей восклицательных и вопросительных знаков, ни одно из которых до этого момента так и не оказалось прочитанным, телефон в его руках завибрировал. Едва не выронив его из нервных рук, Юри принял вызов. — Юра! Наконец-то! — но тут же осекся, услышав голос, что принадлежал вовсе не светловолосому подростку, а Отабеку. — Привет, Юри. Прости, надо было позвонить тебе раньше. Юра был у меня. — Значит, он был у тебя все это время? — Юри стало чуточку спокойнее. Может, это означало, что парни наконец-то разрешили свои отношения? Это было бы чудесно. Но следующая фраза солдата была огорчающей. — В школе ему стало плохо. Ты, конечно, в курсе его расстройства, поэтому должен лучше меня понимать, что произошло. Я пока мало чего понимаю, но… «Мои страхи оправдались», — вздохнул Юри. Ему было так больно смотреть на страдания Юрио. Но, как и сказал Отабек, Юри уже хорошо был знаком с этими демонами. Он всегда был готов прогнать их, снова и снова, сколько бы раз они не возвратились. К тому же, он не понаслышке знал, что такое посттравматическое расстройство. — Мы разберемся с этим. Спасибо, что позвонил, Отабек. Юра переночует у тебя? — Он… вообще-то он ушел, а телефон свой забыл. Я не уверен, куда именно он направился, но он собирался поговорить с Николаем. — Понятно. В дверь раздался громкий стук, от которого зашуганный Пхичит едва не уронил Имбиря и Корицу на пол. — Ох, прости, кто-то пришел, надо открыть. Может, это Юра, — Юри повесил трубку и кинулся к двери, и только взявшись за ручку, он мысленно дал себе пощечину — когда Юрио в последний раз вообще стучался? Он прекрасно знает, где лежат ключи. Конечно, это был не Юрио, но такая же зеленая искра глаз промелькнула перед ним — Николай Плисецкий, вид которого не сулил абсолютно ничегошеньки хорошего. Он был зол. Просто в ярости. Его взгляд, казалось, был способен воспламенять предметы. Его лицо отражало всю ненависть, какую только можно вообразить на человеческом лице. Густые седые брови, куцые, словно грозовые тучи, опустились вниз, скрывая горящие гневом глаза. Морщины стали отчетливее и выделялись как самые глубокие рытвины на земле старого кладбища. Мужчина схватил Юри за грудки и притянул к себе. — Значит, вот как? Правда ли то, что у тебя зомбаки тут водятся? А я-то думал, с чего это ты таким храбрым стал. Видно, окончательно сбрендил, так? «Все знает! — затаил дыхание Юри, — Наверняка, это все забота Джей-Джея — вечного спонсора всех моих проблем, ну или половины из них — точно!» Юри испуганно покосился на ружье, которое мужчина держал в другой руке. Нет, он не боялся за свою жизнь. Он вообще в этот момент не думал о себе, даже если опасность для него действительно присутствовала. Он подумал о том, что Плисецкий может сделать с Пхичитом и Виктором. Юри совершенно не нужно было повторения утреннего представления. Мужчина дернул его и еще раз повторил свой вопрос. Юри попытался ответить как можно тверже: — Давайте решим все спокойно. — Сложно решать дела спокойно, если они касаются гнилья, наводящего беспорядки в моем городе. Видимо, ситуация у дома Криспино ничему не научила тебя, очень жаль. Может, если я прострелю головы твоим дружкам прямо на твоих глазах, это наконец-то прочистит твои мозги? — Отпустите меня… — настойчиво произнес Юри. По характеру он не был таким человеком, что готов к конфликтам. В таких ситуациях он был напуган и терялся, не в состоянии найти подходящие слова. Но сейчас ему необходимо быть сильным, ради того, чтобы защитить дорогих ему людей. Николай Плисецкий ненавидел и презирал неуверенных в себе людей. Они были для него ниже животных. Кому нужен мямля, неспособный постоять за себя, в мире, где мертвецы встают из могил? Поэтому он презирал Юри. Мужчина явно был не за предложение спокойно поболтать, но, поразмыслив с пару секунд, все же оттолкнул Юри от себя, освобождая. Юри вцепился в ручку и, не оборачиваясь, захлопнул за собой дверь в дом, стараясь как можно лучше оградить его от незваного гостя. Дул холодный ветер, но внутри у него все было охвачено огнем. Он не переставал коситься на ружье. — Роартон — не место для зомби, — выплюнул Плисецкий. Юри собрался с мыслями и, вдохнув полную грудь холодного воздуха, произнес: — «Роартон это не просто город — это место, где мы можем жить в согласии с тем, кто нам дорог, вне зависимости от того, откуда они приехали», — это были ваши слова, когда мои родители приехали сюда. Не всем нравились непонятные «китайцы», но вы стали первым другом нашей семьи. Мои родители любили повторять это, упоминая вас. Суть этих слов, по-моему, ясна, и сейчас мне хотелось бы сказать вам что-то похожее. Пхичит и Виктор — моя семья. Неважно откуда они пришли, пусть даже с того света. Плисецкий припомнил мистера и миссис Кацуки. Когда они впервые появились в городе, он прекрасно понимал их чувства. В Роартоне, как и везде, было много переселенцев, но коренные жители, хоть и делали вид, что все хорошо, до последнего момента относились к таким людям с легким пренебрежением. Для них русские, японцы или какие-либо еще иностранцы, не выделившиеся никакими заслугами, не сделавшие для города чего-то особого, всегда оставались чужими. «И я много трудился, чтобы стать тем, кем я есть. Я не позволю кучке жмуриков разрушить то, что я так долго строил и защищал!» — Эти слова действительно предназначались твоим родителям. Я ни разу словом плохим не обмолвился о них. Жаль, что мы не успели спасти их. Но я спас тебя, хотя были дела намного важнее, чем вытаскивать с того света твою бесполезную жопу. Думал, ты поумнее станешь после всего, что произошло. Вынесешь какой-то полезный урок. Начнешь вести себя, как подобает мужчине. Но вижу лишь отвратительную картину — в тебе даже нет чувства благодарности. Это плохо. Что ж, ты можешь настаивать на своем. Тыкать мне в нос жалкие аргументы, оборачивая против меня мои же слова, но жители Роартона никогда не примут твоих гниющих дружков. Рано или поздно они убьют вас или прогонят, и я не стану мешать этому. Семья Плисецких больше не на стороне семьи Кацуки. Юре я запрещаю видеться с тобой. «Как ожидаемо, — промелькнуло в голове Юри, — Это должно было произойти рано или поздно, и я готов к такому». — Это в очередной раз лишь доказывает то, что вам наплевать на чье-либо мнение, кроме своего. Вы подминаете под себя всех. Думаете, что город принадлежит вам одному? Просто имейте в виду — Роартон так же и мой дом, и мне дороги все мои друзья, вне зависимости от того, мертвы они или нет. И на счет Юры… Хорошо, вы можете поступать так, как считаете нужным, но что-то подсказывает мне, что так вы делаете лишь хуже. Для Юры — в первую очередь. Хоть голос Юри и подрагивал, он старался выглядеть как можно увереннее. Что ж, он еще никогда не был настолько смелым и откровенным с этим стариком. Кажется, это немного обескуражило русского. Он помолчал с пару секунд, но все с тем же кислотой в словах произнес: — Мне нет нужды в твоих советах! Предупреждать дважды не стану — еще раз увижу тебя, вьющегося возле моего внука — я пришибу и тебя, и всю твою зомби-шайку, Вот что хочу сказать я, — непоколебимо ответил мужчина, затем, напоследок оттолкнув Юри, развернулся и направился к своей машине.***
Юра шел по улице, потирая замерзшие руки. Становилось холоднее, а с неба начал накрапывать мелкий дождь. Юра уже потратил час на то, чтобы прошерстить полгорода в поиске своего дедушки. Того не было ни дома, на ферме, ни в «Легионе», ни где-либо еще. «Ничего. Я пропустил дежурство, поэтому не пройдет много времени до того, как он и сам начнет выискивать меня, чтобы отсчитать. Пока лучше посижу у Юри, дождусь, когда закончится этот блядский дождь». На подходе к дому друга, Юрио разглядел в темноте знакомую машину. Номера ее вначале ввели в заблуждение — это была машина, которой пользовался Джей-Джей. Юра поспешил к ней, но в салоне никого не оказалось. По левую руку раздался звук шагов, и, переведя глаза на дорожку, ведущую от двери дома Юри, он встретился взглядом с тем, кого искал. — Деда… — протянул Юрио раздраженно. В нем по-прежнему кипела злость, а сейчас так особенно. — Что это ты тут делаешь? Дай-ка угадаю — подговариваешь еще одного дорогого мне человека избегать меня, так? — Юра… — Николай замер в удивлении, рассматривая фигуру своего внука, освещенную апельсиновым светом фонарей. Взгляд зеленых глаз был острый и холодный. Так внук еще никогда не смотрел на него. Он всегда смотрел с радостью, любовью, восхищением. Теперь же было похоже, словно он встретил врага, а не кровного родственника. Все так резко переменилось в нем. «Значит, Отабек проболтался? Сукин сын…» — подумал мужчина, сжимая пальцы в кулак. Для Юры реакция дедушки была очевидной. Нет сомнения, что все рассказанное Отабеком — правда. — Как ты посмел вмешиваться в мою жизнь подобным образом? — Юрио весь пыхтел от злости и не мог сдерживать себя. — Вмешиваться в мои, мать твою, отношения? Ты мой дед, но даже так ты не имеешь права так поступать со мной, слышишь?! Я такого никому не прощу, понял? — Юра, успокойся. Это не стоит того, чтобы портить отношения в семье… — Семье? — горестно усмехнулся Юрио. — О какой семье ты говоришь. О той, где ты шантажируешь людей, что безгранично восхищались и дорожили тобой? Я не могу поверить в это… — младший поднял голову вверх. Холодные капли попадали ему на губы, на щеки. — Юра… — За… заткнись! Ответь, что ты сказал Отабеку? Угрожал ему? — требовал объяснений Юра. Мужчина выудил из пачки сигарету, сунул между зубов, протянул еще одну внуку, но тот грубо выхватил ее, бросил на асфальт и растоптал подошвой ботинка. — Отвечай! — Я лишь дал ему понять, что не потерплю недопустимых отношений с моим внуком. — А о моем мнении спросить, конечно, забыл? — Юра, — мужчина терпеливо выдержал паузу, затягиваясь горьким дымом. — С самого Восстания ты стал общаться с этим Юри Кацуки. Хоть я и уважал его родителей, но его стал презирать, узнав о том, что он… ты понимаешь, о чем я. Я ничего не говорил тебе о дружбе с ним. Долгое время я закрывал глаза на это и, похоже, поплатился за свою снисходительность. Он задурил тебе голову своими гейскими штуками. — Это не гейские, блядь, штуки! Это мой выбор! Мой ебаный выбор! Это то, каким я хочу быть, кого я хочу любить. Не называй часть меня так, словно это цирковой трюк! — Тебе всего пятнадцать, у тебя нет своего выбора. Ты просто копируешь, примеряешь на себя роль окружающих людей, но я не потерплю, чтобы ты ровнялся на эту мерзость. И особенно я не потерплю рядом с тобой Виктора, как и любого другого зомбака! — Это… Знаешь, это действительно уже слишком… — Юрио сдерживал себя. Он был зол, но больше этого он был разочарован. Каково это, понимать, что дедушка, в котором ты не чаял души, способен быть таким черствым, жестоким? «Он совершенно не пытается понять, чего я хочу! Оскорбляет Юри, унижает меня!» Что-то надломилось внутри. Юрий ощущал, как острый скол в его груди бередит его душу. — Мне наплевать на то, что ты думаешь по поводу моей ориентации. Я больше не прислушаюсь ни к единому твоему слову. Я буду с Отабеком, и мне насрать на твое мнение и амбиции. И только попробуй мешать мне, Отабеку или Юри! Я не прощу тебя, если навредишь хоть кому-то из этих людей, запомни это, дедуля! Юра развернулся, пытаясь сдержать слезы. Оставив деда позади, он направился к дому Юри. Тот все еще стоял на крыльце, все это время наблюдая за развернувшейся недалеко от его лужайки семейной драмой. — Ты в порядке? — обратился к нему Юра. — Забудь, если он сказал тебе что-то неприятное. Его слова больше не имеют значения. — Все в порядке, — Юра протер увлажнившиеся от капель дождя ресницы. — Пошли в дом. — Это правда? — осторожно спросил Юри, помогая младшему стянуть с себя курточку. Юра вздохнул и помял пальцем висок. Кажется, его голова вот-вот расколется на части. — Давай поговорим об этом после того, как я немного остыну, я просто взорвусь щас, и… — Юра замолчал, принюхиваясь, и тут же защемил нос пальцами. — Че так жутко воняет? — он пересек комнату, осматривая ее на предмет неприятного запаха. — А, цветок? — Юри взял в руки горшок. — Точно, нужно поставить его на окно. Я забыл спросить у Сары, как часто его нужно поливать… — Это… цветок? Боже, я думал, хомяки подохли, — Юрий устало взглянул на Пхичита, который в тот же момент настороженно прижал к груди три маленьких комочка пуха. Парни вошли на кухню. Юри включил чайник и принялся ухаживать за растением. — Ты слышал это? — начал Юрий, раздраженно хлопнув кулаком по столу. — Не могу поверить! У него что, старческий маразм обострился? Как он мог так поступить? Просто слов нет. А после всего еще и пытается на тебя наезжать! Хах, гейства я понабрался… Ты ничем не навредил мне. Юри обернулся к нему и виновато взглянул в глаза друга. — Знаешь… возможно, в его словах есть смысл. — О чем ты? — напрягся Юрий. — Насчет меня. Знаешь, пора прекратить отрицать это, Юр. Это правда, то, что сказал Николай. Из-за меня у тебя одни проблемы. Из-за меня твое расстройство вновь обострилось. Мне звонил Отабек. Я знаю. Прости. Если бы я больше думал о тебе, если бы мы не общались, тебе было бы намного лучше, и… — Что за хрень?! — Юра соскочил со своего места, отталкивая стул в сторону. Предмет интерьера с грохотом перевернулся вверх дном. Юра в несколько шагов преодолел расстояние между ним и Юри, схватил его за кофту с такой силой, что ткань под его пальцами затрещала. — Дурак! Это ты что сейчас пытаешься сказать? Что наша дружба — ошибка? Она ничего не стоит для тебя? Почему ты говоришь мне это? — Нет, я просто хочу сказать, что, думаю, нам стоит не общаться какое-то время. Скоро о Викторе и Пхичите узнает весь город. У тебя возникнут проблемы. Появится куча слухов. Я не хочу, чтобы тебя презирали, как и меня. — Даже слышать ничего не хочу! Ты — чертов придурок! — Юра замахнулся и врезал Юри по лицу. — Эй-эй, тише! — послышался голос Виктора за спиной, и Юра почувствовал, как его, схватив под руки, оттаскивают назад. Он продолжал махать кулаками в воздухе. Все перед глазами поплыло, то ли от злости, то ли от подступающих слез. — Не смей так шутить со мной! — прорычал Юра, да так громко, что в горле начало саднить. — Ты — идиот! — он вырвался, с силой оттолкнув от себя Виктора, и выскочил из кухни.***
Эмоции расплавленными осколками впивались под кожу. Все его тело болело, пекло, горело. Где-то там внутри сотни заноз, с дозой отчаянья на каждой, заражали его тело. Быстрым шагом он направился вперед, хоть и не отдавал себе отчета, куда именно он собирался попасть. Ему просто хотелось бежать куда-либо без оглядки, просто чтобы оставить за спиной тревожащие мысли и чувства. Бежать, бежать, бежать. Пока его ноги не покроются кровавой коркой. Нужно успеть скрыться где-нибудь от мира вокруг, от его собственных противоречий и демонов, пока это все не поймало его в ловушку. Злость, страх, разочарование. В горле пробрало спазмом. Его голосовые связки — порванные струны, не прекращающие чесать рваным холодом его внутренности. «Пошло все к черту!» — в сердцах выругался Юра и зашел в небольшой круглосуточный магазинчик. Тут ему обычно продавали пиво без каких-либо допросов о возрасте, что было так кстати сейчас, когда ему хотелось напиться, но он не горел желанием связываться с кем-то из старших товарищей ОД, например с Жаном, которого он уже ненавидел за его длинный язык. Взяв двухлитровую бутылку самого дешевого пива, которое он называл «бодягой», парень пристроился на одной из автобусных остановок. Это было первое укрытие от дождя, которое попалось на его пути. Он сел на лавочке, прижал ладони к ее облезшей от краски поверхности и попытался успокоить свой гнев. Когда он открутил крышку, пиво недовольно зашипело, и из горлышка полезла пена. Юра поддел ее пальцами, слизнул, сделал глоток из бутылки, поморщился от ужасного горько-кислого вкуса. Да, это и пивом не назовешь, сплошной суррогат, но все бухло, как он заметил, вначале отвратное на вкус. Но он знает, что эта горечь во рту исчезнет. Он научился ловить кайф от всякой дряни. Когда сердце не на месте, и мысли путаются от гнетущих эмоций — ты готов пить даже бензин или средство для мытья посуды, лишь бы полегчало… Пачка сигарет в кармане школьного пиджака размокла. Сами же сигареты, к его радостному удивлению, не намокли, лишь совсем чуть-чуть у фильтра, да и то не все, поэтому он смог закурить одну из них и пропустить сквозь легкие хоть и противный и вонючий, но успокаивающий дым. Юра поставил бутылку на лавочку и, поджав под себя ноги, уставился на капающий с навеса дождь. На одной из стенок остановки был наклеен плакат, правда, часть его отодрали и зарисовали краской из баллончика, но на нижней части можно было разглядеть надпись: «Мы понимаем. Синдром частичной смерти». Такие же плакаты были развешаны и в Норфолке, когда они с Юри там были. На плакатах изображали улыбающихся, якобы счастливых людей с синдромом частичной смерти. Странно, кто был тот безумец, что наклеил это здесь? Может, Юко? Да, возможно это была она. «Никто не понимает зомби в Роартоне, вот что я вам скажу. И я тоже не понимаю их, да и желанием таким особо не горю». «Мы живем в сложное время. В это время, когда трудно разобрать, кто свой, а кто чужой, очень важно не потерять человечность». Юра был согласен с услышанной от Отабека мыслью, но он не мог прекратить ненавидеть зомби. «Куда мне налаживать отношение с зомбаками, когда я даже с окружающими меня людьми не могу найти общий язык?» Было стыдно за свои слова, сказанные и в адрес дедушки, и в адрес Юри. Не менее того было просто по-человечески больно. «Я люблю дедулю… действительно люблю. Он мой герой, пример для подражания. Он сильный, храбрый, и я всегда хотел быть таким же, как и он. Хотел быть настоящим мужчиной, воином. Но самое главное, я хотел, чтоб он гордился мной, продолжал хвалить, трепля макушку, хоть это и раздражает, говорил, как он рад тому, что я его внук, что я самое ценное в его жизни. Любил меня так же, как и я его. Я так хотел вернуть ему всю заботу, что он дал мне, когда мамы и папы не стало, но…» «Сейчас он ненавидит меня, а точнее того, кем я стал. Он никогда не сможет гордиться мной, потому что я больше не могу — и не хочу — оправдывать его ожидания. Сильнее страха, сильнее гордости, сильнее всего на свете для меня — любовь». «Любовь к Отабеку. Это второй человек после дедушки, каким я безмерно восхищаюсь. Он был со мной рядом всю жизнь, и он стал неотделимой частью меня». «Любовь к Юри. Мы разные. Может, мы никогда не понимали друг друга. Он часто злит меня, и из-за него — большая часть разбитой мебели. Он осторожный до отвращения, боится всего на свете, замкнутый, запертый в своем коконе, из которого я, как ни старался, не смог вытянуть его». «Но, может, я и не должен это делать? Может, за этим с того света вернулся Виктор?» «Если он сделает Юри счастливее, поможет побороть страхи и замкнутость, избавит от болезненной подозрительности ко всему живому, то я не против такого зомби-соседства. Может, я даже стану к этому придурку чуточку терпеливее, а?» «Но и я не хочу оставаться в стороне, потому что этот придурок, Юри, важен для меня. Он — часть меня, как и деда, как и Отабек». Юра встал с лавочки и протянул руку, ловя в ладонь холодные капли. «Дождь усиливается… Домой не пойти — не хочу видеть деда. К Юри тоже идти не хочу — еще возомнит, что я его так легко простил, пусть помучается немного. Но… зная его, он так переживать будет, что не уснет до утра. Надо хоть смс-ку ему настрочить что ли? И что написать?» Юра задумчиво сунул руку в карман и тут же замер. — Телефона нет. Где же я его посеял? Хм… кажется, я забыл его у Отабека. Черт, даже время не посмотреть. Ладно, думаю еще не сильно поздно наведаться к нему, все равно вариантов не много. Залпом прикончив бутылку и откинув ее куда-то в сторону, Юра поморщился от горечи и направился в известном направлении.***
— Боже, да ты насквозь мокрый! Сколько ты пробыл на улице? Я думал ты уже давно у Юри. Что стряслось? — Даже не спрашивай… — хмыкнул Юра и чихнул. Почесывая зудящий нос, он вошел в бунгало и быстро скинул с себя промокший насквозь пиджак. Он согнулся и замотал головой, стряхивая с золотистых волос крупные капли влаги. — Ладно, тебе нужно переодеться. Я подберу что-то из одежды, а ты пока прими душ. Громко сопя носом, Юра принялся расстегивать пуговицы на рубашке. Рубашка намертво прилипла к его мокрому телу, и ему потребовалось время, чтобы стащить ее. Под его ногами уже успела образоваться лужица дождевой воды. Она продолжала стекать с его штанов, таких неудобных, потяжелевших. Только в ванной он смог вздохнуть с облегчением — когда невероятно приятная, горячая вода ласкала его напряженное тело. Он откинул голову назад, подставляя лицо под капли, замер, представляя как все проблемы смывает в канализацию. На дверной ручке висела оставленная Отабеком чистая одежда и пара огромных полотенец. Переодевшись Юра вошел в спальню, где его ждал Отабек, бухнулся на кровать и принялся тщательно вытирать волосы. Отабек же сидел молча, на протяжении долгих минут не сводя с него глаз, словно что-то выжидая, и наконец-то решился спросить: — Ты в порядке? Юрио замер с заведенными над головой руками и полотенцем, скрывающим все лицо. Он боялся поднимать голову вверх, встречаться с Отабеком взглядом. Если он заглянет в его глаза, то все поймет — ничего не в порядке. Юра чувствовал себя устало, разбито, но ему ужасно не хотелось показывать свои слабые стороны перед Отабеком. Тот ведь никогда не выглядел так же. Смотря на него, сложно было представить, что у него вообще есть хоть какие-то слабые стороны. — Все хорошо. Просто забудь об этом, — Юра выглянул из-под полотенца, улыбнулся, но как-то искусственно и принужденно, и тут же, почти что виновато, спрятал лицо. В комнате вновь повисла тишина. Потом послышался звук шагов, утопающий в небольшом мягком коврике. Полотенце оказалось сдернутым, и без него Юра ощутил себя совсем незащищенным. Это было его последнее укрытие, без которого он, однако, оказался под взглядом, пропитанным нежной заботой и тревогой. — Ты постоянно так говоришь, но это вовсе не то, что я ожидаю от тебя услышать, Юра. Хватит взваливать все на себя. Достаточно уже все держать в себе. Просто плачь, если грустно, больно. Кричи и зови на помощь, если тебе страшно. Я всегда помогу тебе. Юра замер, беспомощно ловя твердый взгляд раскосых черных глаз. Картинка перед ним задрожала от накатившихся на глаза слез. То чувство благодарности, которое он испытывал, было невозможно описать какими-либо словами. В этот момент, когда он чувствовал себя ничтожным, словно букашка, потерянным, разбитым, одно лишь слово и взгляд Отабека внушали ему веру в собственные силы. Ему хотелось просто сказать — ты так легко можешь меня утешить, что это кажется странным. «И в такие моменты мне кажется, что я действительно люблю тебя». Юра протянул руки и коснулся ладонями шеи парня, притянул его к себе. С поцелуем дрожь холода в теле стихала, и ее заменила сладкая дрожь радости. Вместе с близостью Отабека все проблемы отступали, вытеснялись из его тела. Чувствуя эти губы, Юра мог думать лишь о том, как ему необходимо больше, еще больше этого тепла. Притяжение усиливалось, из легкого ветерка превращаясь в шторм. Поцелуи становились все глубже, ладони Отабека проплывали по его телу, мягкие и настойчивые одновременно, и возбуждение расцветало внутри до такой степени, что из эмоций становилось физиологической потребностью. По окнам все сильнее барабанил дождь, и сердце Юры так же барабанило все сильнее внутри его неокрепшего тела. — Я хочу тебя, — прошептал Юра, прогибаясь под жарким поцелуем в изгиб его шеи. — И я пристрелю тебя, если что-то возразишь, усек? Он расслышал короткий смешок и вновь ощутил, как вязь поцелуев оплетает его кожу, от уха, вниз по шее, к ключице. Полотенце с влажным звуком упало на пол. — Это не совсем правильно… — все же колебался Отабек, хотя уже не мог сдерживать себя. Это было сложнее с каждым днем, с каждым новым прикосновением к Юре. Он мог заставить всех вокруг подумать, что ему наплевать. Заставить всех поверить, что Юра безразличен ему. И даже самого Юру он мог с легкостью убедить в этом, но… Но он не мог убедить в этом самого себя. Этот парень был нужен ему, он влек его к себе. Юра всегда был для него чем-то, что огорожено лентой и знаками «Осторожно, опасно». Но кто из нас однажды не переходил эту черту и не забредал туда, где заведомо веяло неприятностями? — Мне наплевать на правила, разве не ясно? — уперто прижался Юра к Отабеку. Он мягко толкнул его, и они оба завалились на кровать, плотно прижавшись друг к другу. Юра поспешил стащить с Отабека его футболку. Ладонями Юра жадно скользил по обнаженной загорелой коже, оглядывая сверху это тело. Шикарная фигура с хорошо развитой мускулатурой, какой владели не все парни его возраста. Отабек много упражнялся, следил за своим телом, ведь он должен был иметь превосходящую силу над бешеными зомби. И он имел. Он мог справиться с зомби голыми руками, что Юра не раз с восхищением наблюдал. Это сильное тело не могло не возбуждать. Оно было идеальным. Проводить все еще слегка влажными пальцами по этим замечательным выпуклостям пресса, по сильной груди, было так здорово. Похожее восхищение он испытывал лишь однажды — держа в руках подарок дедушки — новенький Colt M1911, который был таким приятным по форме и, казалось, идеально подходит ему, хоть и был непривычно велик и тяжеловат для руки десятилетнего мальчика. В чем-то и оружие и красивое мужское тело были похожи. И то и другое — образец силы, могущества. И все, что было сильным и могущественным неистово возбуждало Юру. Оседлав бедра Отабека, Юра провел пальцами по его животу, чувствуя, как кожа наэлектризовывается от его прикосновений. Он слегка приспустил легкую ткань штанов и белье, просунул под одежду руку, нащупал возбужденный член и сжал его в ладони. Отабек вздрогнул, слегка приподнял голову с подушки, но не стал останавливать подростка, лишь обреченно улыбнулся. — Твой дедушка точно пристрелит меня… — Пусть только попробует, — хищной улыбочкой сверкнул Юра. Он разомкнул пальцы и поднес ладонь к губам, облизал языком, тщательно смачивая ее слюной, и вновь взялся за эрегированный член. Теперь благодаря влаге он мог скользить по нему рукой, растирать яркую головку, играть с уздечкой, от чего Отабек невольно прогибал таз навстречу его движениям, наслаждаясь каждым из них. — Д… достаточно, — Отабек приподнялся, и притянул Юру к себе, с жаром впиваясь в его губы. — Это только начало, — усмехнулся Юра. Поспешно Алтын стянул с младшего футболку, его футболку, которая казалась такой большой на этих хрупких плечиках. Юра тоже тренировался, но пока что его неокрепший организм мог расти лишь вверх — никаких выдающихся мышц, лишь по-девчачьему тонкая талия и гибкие худощавые руки и ноги. Из-за этого Юра крайне стеснялся своего тела — даже внешне, он мало чем похож на солдата. — Это наверно, слабо возбуждает, — покраснел он, когда ладони Отабека сжали с обеих сторон его бедра с явно выпирающими тазовыми костями. — Ты красивый, — отмахнулся Отабек, с желанием сжимая на удивление округлые ягодицы. — И я невероятно сильно хочу тебя. Но… Боюсь, что раню тебя. — Не переживай об этом, — шепнул Юра, путаясь в собственных волосах, которые с каждым поцелуем стремились залезть им в рот, — ничего, если будет больно. Это ведь пройдет. «Все проходят через боль, так или иначе. Чтобы постигнуть что-то прекрасное, мы должны постигнуть и боль, что отделяет нас от этого прекрасного. Наверно поэтому мы так страдаем. Нам больно, потому что мы движемся к чему-то хорошему, уготованному нам этим миром. И на этот раз мы вместе пройдем через боль и страдания, и страхи. Правда, Бек?» Юра не без труда стащил с себя штаны. Они и так едва держались на его бедрах (до этого ему пришлось немного заправить край под резинку своих боксеров, чтобы ненароком не потерять предмет чужой одежды по дороге от ванной до комнаты). Сейчас он был лишь рад с легкостью освободиться от этой одежды. На своей коже он хотел ощущать лишь горячие прикосновения любимого человека. — Хорошо, — все же согласился Отабек. Юра вздохнул от облегчения — он все еще не мог поверить, что Отабек пойдет с ним до конца, не оттолкнет. Юра уже давно был готов на любую хитрость, лишь бы урвать подобное мгновение, и вот, оно так близко, так реально, что хочется закричать в голос от переполнявшей радости и восторга. Внизу живота все ныло от предвкушения. — Я сделаю все, так, как тебе того хочется, — прошептал Отабек и вобрал в свои разгоряченные поцелуями губы аккуратный сосок Юры. От этого прикосновения Юра в очередной раз растаял и не смог сдержать тихого стона. Огрубевшие от оружия и сражений, пальцы Отабека осторожно касались нежной кожи Юрия. Ладони повторяли каждый изгиб его тела. Оно покрылось испариной и трепетно подрагивало под его пальцами, особенно когда он касался самых чувствительных участков. Они оба уже были возбуждены, и оба были на грани безумия от этой близости. — Ну же, — голос Юры был тихим, просящим, от него на коже Отабека вспыхивали электрические импульсы и проходили волной по всему телу, вплоть до самых кончиков пальцев. Голова словно в тумане, но он все еще пытался сдерживать себя, чтобы все произошло как можно медленнее и спокойнее. Юра лежал спиной на мягком одеяле, немного смущенно вглядываясь в глаза нависшего над ним Отабека. Его черные волосы растрепались. Впервые исчезла вся его невозмутимость. Юра чувствовал его сильные руки на своих бедрах, пальцы крепко впились в его кожу. Он не чувствовал боли, но догадывался, что на утро там проявятся лиловые точки — доказательство их маленького преступления, за которое они вряд ли будут чувствовать полагающуюся вину. — Все хорошо, — успокаивал Юра, расслабляя тело. Между ягодиц он ощутил тепло, потом жар заполнил его, взбудоражил каждую клеточку тела, полностью завладел им. Новый поцелуй увлек его, заглушая стон то ли боли, то ли наслаждения, как бурный поток, и он, постепенно отдался во власть этому наваждению. Внизу все пекло, горело, но он ощущал потребность в этой близости и ни за что бы не оттолкнул Отабека. Он хотел этого, так долго ждал. Он был невероятно счастлив. Юра задержал дыхание и немного сжался, всем хрупким телом прислонившись к Отабеку. Буря за окном окончательно разбушевалась и резкий порыв ветра с шумом раскрыл одну часть окна. В грохоте грома, барабанной дроби дождя по крыше и асфальту, в манящем шуршании последней желтой листвы, утонул стон сладкого наслаждения, сорвавшийся с губ Юры…***
Утром буря кончилась. Юри долго смотрел в окно, провожая последние капли безразличным взглядом. Вместе с утренним светом стали появляться размытые черты пробуждающегося мира, но дома, деревья и эти взъерошенные ветром кусты на его переднем дворе выглядели так уныло, словно устали от осени и от жизни, хотели умереть или уснуть. Впервые Юри озадачился вопросом, чего он боится больше: ночи с ее монстрами или же дня с его людьми, что были не лучше монстров? Голос Виктора резко выделился из общей тишины мира: — Уже утро, Юри. Может, все-таки попробуешь немного поспать? — Виктор приблизился к Юри, к подоконнику, на котором тот просидел всю ночь, не отводя глаз от окна. На своих коленях Юри держал горшок с цветами, так, словно это был его домашний питомец, способный его немного утешить. На пол капала вода. Это был растаявший лед, который Виктор завернул в полотенце, чтобы приложить к ушибу на скуле Юри. Это место приобрело ярко-малиновый оттенок, гармонируя с цветками стапелии. Юра сказал, что растение воняет? С атрофированным обонянием Виктор не мог понять, о чем речь. В этом доме был только один запах, который он чувствовал более чем отчетливо — аромат, который преследовал его все время, дразнил и манил. Сложно было сказать почему, но Виктор точно знал от кого исходит этот запах. — Юри! — Виктор легонько потряс его за руку, выводя из прострации. — Ну же, хотя бы поговори со мной! — Виктор… — лицо Юри без очков было таким непривычно милым, небрежным. Та холодная сдержанность, с которой он смотрел на Виктора все последнее время, испарилась. Он выглядел таким уязвленным. Таким беззащитным. — Я глупо поступил, так? Неправильно? Я ранил его… — У тебя же были причины для этого? — Я не хочу, чтоб он портил отношения с дедушкой. Может, это и неизбежно, но это неправильно. Николай — единственный, кто воспитывал Юру все это время, заменял мальчику родителей. Под влиянием разыгравшегося подросткового максимализма Юра может решить, что справится с этим, если я буду рядом, но он ошибается. Никто не в состоянии заменить кровных родственников. Никто, и уж точно не я! Все это время я пытался заботиться о нем, как о младшем брате, но сколько бы я ни притворялся, что все в порядке, я не стану его матерью, отцом… Я ничего не могу сделать такого, что бы сделало его счастливым. — Ты не должен ничего делать. Он будет счастлив просто от того, что ты на его стороне, — Виктор взял из рук Юри горшок с цветком и поставил на свободное место подоконника. Он так же присел рядом, попытался вглядеться в отвернутое к окну лицо Юри. — Кровные узы это, конечно, хорошо, но Николай выбрал неправильный путь. Он выбрал неправильный метод. Он любит Юру, но навязывает ему свои ценности. Это ошибка многих родителей, что уж кривить. Николай — сильный мужчина, привыкший к тому, что ему все повинуются. Жесткий как дерево и холодный как сталь. Он так же был грубо воспитан, и не его вина, что он перенял все это и от своих родителей. — Виктор Никифоров, пытающийся понять и, возможно, даже простить Николая Плисецкого — это действительно что-то новенькое, — улыбнулся Юри и тут же поморщился — скулу щипнула боль. — Мне наплевать на него, — честно ответил Виктор, отмахнувшись небрежным жестом руки. Он запрокинул голову назад, упираясь макушкой в стекло. — Знаешь, когда возвращаешься из мертвых, то проблемные отношения с родственниками как-то перестают беспокоить. Пусть живет, как хочет, только бы не стрелял мне в голову, — весело хохотнул Виктор. Его шелковистый голос гулко разносился по всей комнате, и сердце Юри замирало от этого звука. Он взглянул на Виктора. — Тогда что… что беспокоит того, кто вернулся из мертвых? — напористым взглядом Юри изучал лицо полуживого. По этому идеальному, словно высеченному из мрамора, лицу, так сложно было прочитать его эмоции и мысли. Он был похож на ангела — изгнанного ангела, — холодный, одинокий, раненый. Для Юри он все еще был чем-то совершенно нереальным. Виктор встал со своего места, сделал шаг в сторону Юри, протянул руку вперед и едва ощутимо коснулся его щеки, провел прохладными пальцами по малиновой отметине — болезненной печати раздора. Юри на короткий миг прикрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям в теле. Кожа в этом месте ныла и пекла, но пальцы ПЖЧ не доставляли неприятных ощущений, наоборот, приятно холодили рану, облегчая его муки. Из-за этого Юри невольно подался навстречу этому прикосновению. — Скажи мне, чего ты хочешь? Виктор склонился к его лицу и легко коснулся губами этого малинового цветка на скуле. Юри замер, ощущая, как его сердце ускоряет свой бег от страха и трепета, которые в нем вызывали прикосновения. — Чего я хочу? — прошептал Виктор в кожу, — Ты знаешь, что меня беспокоит и чего я хочу, Юри. Прекрасно знаешь… Юри застыл в страхе и волнении, пытаясь собрать мысли и чувства в логическую картинку, но они были коварным пазлом из одинаковых, как близнецы, частиц. Юри ждал его, и это был он — тот самый момент, когда можно все прояснить. — Ты… — несмело и тихо произнес. — Ты дорог мне. Но я не могу доверять тебе, пока не узнаю правду. Расскажи мне все. Расскажи мне об аварии. — Хорошо, — серьезно ответил Виктор и отстранился, зашагал по кухне, отмеряя каждый шаг. — Я не поэт, скажу грубо, как есть — какой-то лось на джипе толкнул нас. Похоже, это было намеренно. Я потерял управление, и машина перевернулась в овраг. Это все. Юри обхватил колени руками, пытаясь побороть нарастающую в теле дрожь. — Я… я не знал об этом. Все, что мне сказали, это то, что ты был пьян. — Неудивительно, что ты не знал правды. Наверняка это был кто-то, кому несложно было замять в свою пользу подобное происшествие. Роартон. Одно слово, и правда станет такой, какая угодна заинтересованному лицу. Скажи спасибо, что тебе не наплели что-то вроде того, что я разбился, катаясь на индийских слонах… — Вот значит как… — горько усмехнулся Юри, разглядывая поверх коленей свои босые ноги. — Я оказался обманут. Мне следовало поверить в тебя. Я вел себя ужасно, даже ни в чем не разобравшись. Прости меня… — Эй, — Виктор коснулся его подбородка, заставил поднять глаза вверх. — Не надо. Это не твоя вина. Все это — просто ошибка, недоразумение. — Недоразумение? Не говори об этом так легко. Это перевернуло нашу жизнь. С самого момента нашей встречи я так боялся, что ты просто исчезнешь, что за один короткий миг тебя не станет. Так и произошло. И, хоть это не твоя вина, я был так зол… Особенно поняв, что ты не захотел возвращаться в Роартон. Ладно, все в порядке, я понимаю, что это не то место, куда хочется вернуться, особенно учитывая все обстоятельства, но ты мог хотя бы как-то дать о себе знать. Скажи, прав я или нет — ты хотел бросить меня? Виктор с шумом подорвался на ноги и крепко сжал дрожащие плечи Юри. Его лицо передавало всю боль, которую он ощущал от этих слов. — Я бы никогда не оставил тебя по своей воле, поверь мне. Не забыл бы тебя и не бросил бы. Я бы не мешкал, если бы знал… — Виктор запнулся, опустил голову, а Юри настойчиво потребовал: — Знал что?! — Что ты жив. Юри застыл, переваривая это. Он не заметил, как крепко его пальцы вцепились в Витины запястья. Хриплым голосом он спросил: — С чего ты взял, что я мертв? — Думал, что убил тебя тогда, во время Восстания. Сложно, вообще-то знать все наверняка. Когда ты бешеный — мало чего понимаешь. Я помню лишь то, что укусил тебя, но я не знал, насколько сильно. Когда из Норфолка я… Когда я вернулся в Роартон, твой дом, старый дом у кладбища, пустовал. Сам понимаешь, никто из соседей не стал бы отвечать на мои расспросы о тебе, даже если бы я не был зомби… Я мог лишь рисовать в своей голове картину самого худшего. — Значит, вся причина в этом?.. — Юри почувствовал облегчение: Виктор не забыл его, не бросил. Он был тут, в Роартоне, и искал его. — Это правда. Прости, что оставил так надолго. Я ни на секунду не забывал тебя. И тогда я остался в Роартоне не по мелкой прихоти. Я любил тебя. И сейчас я люблю тебя, все еще люблю… Юри опустил голову вниз. Крупные капли слез падали вниз, на его колени, на подоконник. Словно потеряв последние силы, он склонился вперед, прижался щекой к груди Виктора. Он вцепился в него, в тонкую ткань кофты, взамен почувствовал чужие руки, обнимающие его нежно и крепко, и это было так знакомо, хоть и было очень-очень давно. — Я тоже, — прошептал Юри, захлебываясь слезами, чувствуя их соленый вкус на искусанных губах. — Я запутался, но я все еще не прекращаю любить тебя… Сладковато-приторный аромат окутал Юри, утешал его, ласкал. Он был приятнее всех ароматов на свете. Виктор ласково погладил черноволосую макушку. — Тогда прекрати плакать, солнышко. Я рядом. Может, я уже никогда не буду тем, кого ты полюбил, но я всегда буду тем, кто любит тебя и готов принять твою любовь вновь и вновь. Ты веришь мне? — Я верю тебе. Теперь я верю… Это было так непривычно — обнимать Виктора, которого всего несколько дней назад даже не рассчитывал встретить когда-либо еще в этой жизни. Непривычно вот так положить голову на его плечо, сплестись пальцами с его прохладной рукой. Сможет ли Юри привыкнуть к этому — к его касаниям, голосу, запаху? Имеют ли они право на еще один шанс? Если нет, то в чем тогда смысл всего? — Тебе нужно отдохнуть, — произнес Виктор, вырывая Юри из внезапно навалившейся дремоты. Он почти что отключился вот так. Недовольно простонав, Юри согласно кивнул. — Хорошо. Пошатываясь, он встал с подоконника и нащупал кончиками пальцев тапки. За окном послышался шум подъезжающей машины. Юри подумал, что это мог быть Юра. Может, Жан-Жак встретил его ночью, они дежурили вместе, и теперь Юра захотел вернуться? Иначе, кто еще мог так рано приехать к его дому? Парень раздвинул шторы шире и уставился на большую машину. Она не принадлежала ни Отряду, ни кому-либо, кого он знал. Парень поспешил отыскать свои очки и, натянув их смог повнимательнее разглядеть машину: на ней, синим на белом, виднелась надпись «Государственная больница Норфолк». — Из Норфолка? — удивленно заморгал Юри. — Почему они приехали? Юко не говорила, что может кто-то приехать прямо из больницы. Это странно. Пойду поговорю с ними, может, это какая-то ошибка? Юри сделал шаг в сторону двери, но Виктор тут же его остановил. — Погоди… — Виктор выглядел очень обеспокоенным, и казался даже бледнее, чем обычно. Он резко задернул шторы и отстранился от окна. — В чем дело? — Нужно… мне нужно куда-то… что же делать? — ПЖЧ заметался по кухне, словно зверь во время пожара, ищущий пути к отступлению. — Кажется, их появление неспроста? — Юри достаточно хорошо знал Виктора, чтобы сказать — тот определенно скрывает что-то, что связано с приездом этой машины. — Ничего не хочешь мне объяснить? Виктор наконец-то замер и приблизился к Юри, виновато улыбаясь. — Ну, дело в том… что меня не выписывали из Норфолка, солнышко. Вообще-то, я сбежал оттуда…