***
— Вы слышите меня? — до разума доходили, выплывали, словно корабли из тумана, размытые звуки каких-то незнакомых голосов. Виктор открыл глаза, и их обжег яркий свет ламп, что были направленны на него. Вновь прозвучал голос: — Вы что-нибудь помните? Можете говорить? Виктор ощущал странную, словно чужую боль и не мог сосредоточиться. Он попытался понять значение вопроса, а после найти на него ответ, но ничего не получалось. Имя. Имя. Имя. — У вас по-прежнему нет никакой информации? — спросил голос, и ему тут же ответил другой, не такой гулкий и противный. — Простите… Нам не удалось выяснить личность. Мы сверились со всеми списками, предоставленными правительством, но, похоже, у него нет английского гражданства. — Неужели так сложно раздобыть информацию, Джеймс? — Проблематично… — Ладно, — раздался терпеливый вздох. — Продолжайте терапию. Сейчас не так важно кто он. Мы должны продолжать исследования. — Хорошо. — Какие-то трудности еще возникли? — Нет. Сейчас пациент стабилен. Нейротриптилин усваивается очень хорошо. — Большим риском было продолжать… — У нас был выбор? У этих страдальцев лишь два выхода — остаться бешеными или умереть от лекарства, и я считаю, что уж лучше второе… К счастью, новая формула оказалась более восприимчивой, нежели предыдущие. — К счастью? Кто бы он ни был, ему повезло… — Как и нам с ним. На основе его анализов мы улучшаем формулу. Скоро начнем лечение других пациентов. Уверен, лечение будет безопасным и эффективным. — Отлично…***
Спустя какое-то время и еще неисчислимое количество болезненных уколов, Виктор смог лучше справляться со своим телом. Он наконец-то смог внятно выговаривать слова, увереннее двигать частями тела, хотя его руки и ноги по-прежнему были прикованы к железной койке. Часто к нему наведывались разнообразные врачи и медперсонал. Они не разговаривали с ним, в основном лишь смотрели на результаты анализов, томографии и УЗИ, которым его то и дело подвергали. Со скучными выражениями на лицах они делали пометки в своих журналах и без лишних слов уходили. Единственным, кто пытался наладить контакт с ним, был доктор, который, судя по тому, как ему подчинялись другие врачи, был тут главным. У этого человека было полностью лысое темя, крупные черты лица, с мощным подбородком и большим, изрытым глубокими порами, носом. Кончики его седых волос небрежно торчали в стороны. Его лицо чаще всего имело недовольное выражение. — Здравствуй. Ты помнишь что-нибудь? Свое имя? — в очередной раз он задал этот вопрос. Виктор в очередной раз задумался. Как бы он ни напрягал память, он не мог понять, кто он и как очутился в этом странном месте. Его память была чистым листом, но он чувствовал — там, где-то на поверхности этого листа, невидимыми чернилами написано много важных вещей, нужно лишь найти способ проявить эти надписи. — Имя? Я не… Нет. — Ничего, — кончики морщинистых губ слегка приподнялись, изображая улыбку. — Скоро вспомнишь. Если все пойдет по плану, а я думаю, что все будет отлично, ты все вспомнишь. Главное, что ты уже пришел в себя. — Кто вы? — Виктор поморщился. Ему не нравился этот свет вокруг. Он ослеплял, дезориентировал. Руки были привязаны, и Виктор даже не мог спасти свои чувствительные глаза от этого надоедливого освещения, прикрыв лицо ладонями. — Мое имя — Яков Фельцман. Я — твой врач. Можешь обращаться ко мне «Доктор Фельцман» или просто «Яков». — Почему я привязан? — во рту, как и всегда, было непривычно сухо и все, что Виктор произносил, сопровождалось странным шипением. Язык было сложно контролировать, поэтому каждое слово давалось с трудом. — Мы пока что вынуждены придерживаться мер предосторожности. На случай, если что-то выйдет из-под контроля. — Что может выйти из-под контроля? — жалобно посмотрел Виктор в голубые глаза мужчины. — Ты… — последовал короткий и пугающий ответ. — Но не волнуйся. Еще немного — и мы сможем освободить тебя. А пока потерпи немного, хорошо? Виктор попытался качнуть головой. У него был выбор? Нет…***
Через какое-то время его действительно освободили. Не полностью, конечно. Он все еще не мог покинуть этого места, но теперь его руки больше не сковывали железные скобы. Большую часть времени он проводил в кабинете Якова, в своей маленькой одноместной комнатке или на операционном столе, терпеливо позволяя врачам ковыряться в его позвоночнике. Постепенно врачи объяснили Виктору, что с ним произошло, и кем он стал. Их объяснения не удовлетворяли его полностью. Ему все время казалось, что чего-то не хватает. Он обрывками вспоминал свою жизнь и мучился от того, что не может полностью восполнить эту пустоту в своей памяти в один миг. Ему приходилось заново привыкать не только к своему телу, но и к мыслям. Все так изменилось, исказилось, перемешалось в голове. Это сводило его с ума. Первое время он не мог спать ни одной минуты, но странные видения все равно посещали его. Словно призрак, он часто видел в них размытый образ какого-то парня. Кто он? Почему Виктор ощущает себя так радостно, но и в то же время так печально, натыкаясь в своих видениях на этого темноволосого парня? Яков со вниманием относился к каждой, даже самой незначительной перемене в настроении Виктора, поэтому сразу стал замечать за своим пациентом тревожное состояние. — Тебя что-то беспокоит, Виктор? — спросил мужчина, впрыскивая искристо-зеленую жидкость нейротриптилина в организм ПЖЧ. — Ты помнишь, о чем мы договорились? Все, что касается твоего физического или психического состояния очень важно. Виктор замялся, но все же произнес: — Меня тревожит то, что я не могу вспомнить что-то важное. В этих видениях я вижу кое-кого, но не могу понять, кто это. Но он так важен, я знаю, что мне необходимо… — Виктор, успокойся. Не стоит так переживать. Ты все вспомнишь. Постепенно. Лекарство восстановит цепочку памяти, но это не быстрый процесс, так что наберись терпения. Виктор согласился и ждал. Ждал на протяжении двух лет. Вся жизнь его за это время стала лишь нескончаемой цепочкой болезненных экспериментов, уколов и вспышек памяти, которые с каждым разом все шире раскрывали завесу тайны перед ним и его прошлым. Он вспоминал свое детство, своих родителей, то, как и где путешествовал и людей, каких встречал. Он вспомнил Юри… Вспомнил его лицо, запах, голос. Все это вернулось к нему, как часть его жизни, как настоящий дар. Наполнило его такой радостью, что порой он забывал, что его сердце больше не бьется. Ради этого призрака счастья он сцеплял зубы и терпел боль в позвоночнике. Лишь ради него… Того, кто был там, за горизонтом. Реальное, любимое существо. Где? Роартон? Виктор вспомнил это место, но не знал, далеко ли это? Ждет ли Юри его там?.. Обязательно ждет! Сердце верило в это, но… Увидятся ли они когда-нибудь? Виктор был поражен, как всего за год знакомства какой-то человек может стать для него настолько важным, важнее всей вселенной. Благодаря воспоминаниям он вновь и вновь переживал все радостные и горестные моменты их общения. Он хранил это как добрую детскую сказку, которая всегда была самым нежным лучиком во тьме жестокого бытия. Но вместе с хорошими воспоминаниями возвращались и плохие. Это были картинки того, как он, будучи «в состоянии зомби» (как выражались врачи) убивал людей. Как гнался за ними, не понимая их криков, хватал твердыми, покрывшимися трупными пятнами, пальцами, впивался в тело, разбивал череп… От этих воспоминаний ему было совсем дурно. Яков лишь пожимал плечами. — Это самая важная часть, Виктор. Эти воспоминания приносят боль, но ты должен справиться с ними. Кошмары двухлетней давности заставляли Виктора почувствовать себя чудовищем… Он падал, падал вниз, и вот, в один из дней, приблизился к самой болезненной точке своих воспоминаний… Он вспомнил тот день. Самый первый, самый важный и самый ужасный. День Восстания. Все, что давало ему силы жить на протяжении этих двух лет, все самые теплые драгоценные воспоминания о Юри были разрушены, распяты им самим. — Я монстр… — тихо произнес Виктор, уставившись на свое отражение в маленьком зеркальце, лежащем на столе. — Что ты сказал? — переспросил Яков, сосредоточенно заполняя что-то в своем журнале. — Кто я, Яков? — Ты — пострадавший от синдрома полуживого человека, — все так же безразлично ответил мужчина, не глядя на пациента. — Нет… Меня интересуют не эти глупые термины, ваши врачебные определения. Кто я такой на самом деле? Почему я ожил? Был мертв, но внезапно воскрес! Может, я чудовище? Посланник ада? А может, я чертов Иисус, кто знает? Вы можете наверняка сказать, что я не Иисус? — У тебя хорошее чувство юмора, Виктор, — усмехнулся Фельцман, откладывая ручку в сторону. Наконец-то он внимательно взглянул на Виктора. — Для меня ты лишь больной человек, как и все мои пациенты — лишь несчастные больные люди, которым я хочу помочь всеми силами… Я человек науки, я не верю в Бога или Дьявола, я верю в то, что все в этом мире имеет рациональное объяснение. И поспешу тебя заверить: ты не Иисус, и не Иуда тоже. Ты просто Виктор, вот и все. — Но… — Не имеет значения, почему ты вернулся. Ты просто есть здесь и сейчас, существуешь, как нечто необыкновенное, и тебе необходимо с этим свыкнуться. Не думай о том, кто ты, просто прими себя и… живи. Живи, как можешь. Разве мы не делаем это будучи людьми? Все просто. Виктор задумчиво глядел на тонированное окно, выходящее в коридор. За ним туда-сюда шастали люди. — А с чего такие мысли? Ты вспомнил что-то неприятное? — Я вспомнил, как я… Я убил… Я… — он замотал головой из стороны в сторону, судорожно глотая ртом воздух, словно он был действительно необходим ему, но это был лишь обман мозга. Яков встал с места и взял его руки в свои. — Виктор, успокойся. Ты помнишь, что я просил повторять тебя каждый раз, когда наступают такие моменты? Попробуй сейчас. Виктор покачал головой, наблюдая, как врач возвращается на свое место, но все же взял маленькое овальное зеркало в руки. Глядя себе в глаза он произнес: — У меня синдром наполовину живого человека, и все, что я делал в состоянии зомби — не моя вина. Эта фраза была заучена всеми ПЖЧ. Виктор повторял ее так часто, что смысл ее потерялся. Она не успокаивала его. Она лишь давала врачам видимость того, что они контролируют психическое состояние своих пациентов. — Вот так, — одобрительно качнул головой врач и снова черкнул что-то в своем блокноте. — Повторяй это почаще. Это помогает. — Кому? — Виктор действительно хотел взглянуть в глаза тому, кто действительно верил в эти слова и, повторяя их, признал себя невиновным, не сгорал от чувства вины. — Многим, — Яков отвлекся от записок и пристально взглянул на Виктора, словно изучая и обдумывая что-то в голове, произнес: — Знаешь что, я позвоню доктору Марти. Думаю, будет неплохо, если ты удвоишь количество сеансов групповой психотерапии. Виктору хотелось взвыть от досады «нет!» — он ненавидел эту дурацкую групповую терапию, — но лишь коротко ответил: «как считаете нужным». — Касательно анализов. Пришли последние результаты. Они очень меня радуют. Все идет как надо. Как ты себя чувствуешь? Как сон? — Кажется, сны длятся дольше, но они по-прежнему странные, не такие, какими должны быть. Как дремота. — Это тоже неплохо. — Лучше, чем когда я вообще не мог уснуть. — Сейчас мы разрабатываем нейротриптилин-д. Ты согласен помочь нам в исследованиях, Виктор? — Снова… эксперименты? — Виктор сжался. — Да, увы. — Почему именно я? Вокруг много других… — Ты первый, кому помог нейротриптилин. У тебя хорошие показатели усвояемости. — Но это небезопасно, ведь так? — Все может случиться, но ты не переживай… Смысл этого всего был вот какой: неважно, кто ты, как тебе плохо, и после какого эксперимента с твоим телом может произойти что-то ужасное. Даже если ты сломаешься, важнее то, что правительство уже проплатило все эксперименты, и врачам не хочется тратить время и искать кого-то, если есть ты. — Но я ведь не обязан соглашаться? Могу я еще подумать над этим? — Да, конечно, — ответил доктор, но было заметно его разочарование и напряженность — он рассчитывал на более быстрый ответ. — Мы решили перевести тебя в новую комнату. У тебя будет сосед. Может, она развеет твою тоску. — Спасибо за заботу, — скорее с иронией, чем с искренней благодарностью произнес Виктор. — Я могу идти? — Да, конечно. На выходе из кабинета Виктора встретили два человека — охранник и какой-то молодой лаборант, работающий вместе с Яковом. Видимо, он был назначен вести наблюдение за приделами лаборатории, поскольку Виктор часто ловил на себе взгляд этого человека. Виктора провели до двери, словно заключенного, и оставили, лишь захлопнув двери снаружи. Возможно, из-за решеток на окнах комната так же смутно напоминала тюремную камеру. Может, для него все это место было сплошной тюрьмой. Его свободный дух не умер, подобно телу. Он желал свободной жизни, свежего кислорода, обычного городского шума, присутствия живых людей. Тут было больше мертвых. Даже врачи вели себя как роботы, а не живые существа. Весь Норфолк — огромный, холодный мрачный склеп, только по-больничному светлый. На кровати Виктор увидел маленькую девочку. Девочка с бледной кожей и с глазами ПЖЧ взглянула на него с пристальным вниманием и радостно улыбнулась. — Привет, ты мой новый друг? — она подскочила к нему и обняла руками его талию. Она была низенькая — ее каштановая макушка едва доставала ему по линию локтей. — Эй, — немного возмущенно он попытался ее оттолкнуть. — Ты кто еще? — Я твоя соседка. Меня зовут Тесси, а тебя? — Виктор. — Рада, что ты пришел, мне было очень скучно. Никто не хочет со мной играть. — А твой доктор? Он с тобой не играет? — Виктор оценивающе похлопал по своей кровати. Матрас твердый, едва ли лучшего качества, но для ПЖЧ сойдет. — Ну… может, немножко. Но мне не нравится. Особенно эта игра с уколами. Плюхнувшись на кровать, Виктор взглянул на зарешеченные окна. Там на улице с неба сыпал мелкий снег. — Ты права. Ужасная игра. Мне тоже приходится играть в нее, малышка. — Правда? — взгляд девочки стал взволнованным, полным сочувствия и переживания. — Дядя Яков сказал, что скоро мы больше не будем играть в эти игры. Возможно, не так часто… «Сейчас мы разрабатываем нейротриптилин-д. Ты согласен помочь нам в исследованиях, Виктор?» — вспомнилось предложение Якова. «Если я помогу врачам, то они смогут помочь другим ПЖЧ. Может, когда-нибудь нас действительно вылечат. Может, когда-нибудь нам больше не понадобится нейротриптилин, муссы и линзы…» «Когда-нибудь мы будем свободны?..» Виктор взглянул на девочку. Кто-то из врачей дал ей маленькую куколку, и она то и дело играла с ней, дергала за пластмассовые ручки, подкидывала в воздух. Ему стало так жаль этого ребенка. Интересно, из-за чего она умерла так рано? Следов аварии не было, может, болезнь, убийство? Он не мог спросить ее прямо — не уверенный, что она вообще понимает, кем она стала. Помнит ли она свою смерть? Помнит ли своих родителей? И как же лучше для нее? Может, ей лучше и не знать ничего вовсе? — Мне бы хотелось, Тесси, чтобы это было правдой. Было бы здорово прекратить играть в эти игры, а еще лучше… покинуть это место. — Да, — быстро согласилась девочка. — Я хочу поиграть на площадке, во-о-он там, — она указала на окно. — Ты поиграешь там со мной, когда нам разрешат? Виктор вспомнил задний двор больницы — большую площадку, напоминающую маленький парк. Там ПЖЧ время от времени позволялось гулять. — Хорошо, Тесси, — улыбнулся он девочке.***
Ночью впервые ему приснился сон. Ему снились зеленеющая лужайка и Тесси, играющая прямо на траве. Заметив его, она улыбнулась и помахала рукой. Он ощутил приятное облегчение, счастье и покой, глядя на нее. Потом она исчезла, и он увидел Юри. Сон развеялся. Наутро его, как обычно, вызвали к Якову. Когда Виктор вновь уселся на стул рядом со столом врача, он быстро сказал: — Хорошо, я согласен на тестирование. Не то чтобы он горел желанием помогать врачам, да даже другим ПЖЧ. Ему было наплевать на них, даже на Тесси (честно-честно), просто у него все равно не было выбора. Яков был невероятно доволен. Он боялся, что Виктор так и не согласится. — Это правильное решение, Виктор. Ладно, раз мы все решили, давай сделаем укол. Мужчина встал со своего стула и направился в сторону небольшого столика у стены. Там лежали всяческие медицинские приспособления, в том числе шприц. Из специального холодильника Яков достал баночку с зеленоватой жидкостью, немного потряс ее в руке и принялся прикручивать к автоматическому шприцу. Виктор осмотрел стол. На другом конце он заметил две коробочки. В одной лежали баночки с муссом, в другой — линзы. Виктор не знал почему, но его рука сама потянулась в их сторону. Наугад он схватил баночку и упаковку с линзами и засунул себе в карман штанов, надеясь, что все это не станет слишком заметно. Яков обернулся и приблизился к Виктору, держа палец на рычаге шприца. Холодная игла быстро скользнула в черное отверстие на шее, и Виктор поморщился хоть и не от боли и холода, а от ожидания мучительных вспышек в своем мозгу. Когда лекарство усвоилось, а дрожь прошла, доктор быстро попрощался с пациентом: — Все. Удачи на терапии. — Спасибо, — сквозь зубы проговорил Виктор и покинул кабинет. Виктор нехотя вошел в огромный холл. Стулья на тонких железных конструкциях с пластмассовыми спинками и седушками тут ставили в круг. Группы по десять или чуть больше человек, включая психотерапевта, начинали свои разговоры. Виктор ненавидел групповую терапию. Это было что-то глупое, типа клуб анонимных зомби. Доктор Марти задавал кучу нелепых вопросов и давал массу бесполезных советов. Ладно, иногда он действительно наводил своей болтовней на дельные мысли, но это случалось так редко, что Виктор был уверен — остаться на это время в своей одиночной комнате — так же эффективно. Может, он просто злился из-за того, что все вокруг так свободно говорили о своих проблемах — а он не мог. Не мог вот так открыть душу перед незнакомыми людьми. «Возможно, мне стало бы легче, если бы просто рассказал о Юри. О том, как сожалею… Как ненавижу себя за содеянное». Тогда бы ему, наверно, всунули в руки зеркало и заставили повторять как молитву те «волшебные» слова днями напролет. И добавили бы еще несколько групповых сеансов терапии. Все это продолжалось бы, пока он не признался им, что не чувствует ничего. Ни-че-го, кроме радости и удовлетворения, конечно. — Вы уже слышали, что правительство наконец-то дало свое согласие на программу по возвращению ПЖЧ в семьи, — улыбнулся психотерапевт, глядя на своих пациентов. — Вы понимаете, в чем смысл этой программы? Вы сможете покинуть Норфолк и встретиться со своими родными и близкими. С родителями, детьми, женами и мужьями, друзьями. Кем угодно. И хоть за вами будет идти наблюдение, которое не позволит вам пропустить необходимую дозу лекарства, вы все равно будете свободны заниматься тем, чем пожелаете. Поэтому сейчас нам очень важно настроиться на это. На новое знакомство с внешним миром. Как вы относитесь к этому? С кем бы вы хотели встретиться? Может, вы хотели бы сделать что-то, что не успели при жизни? Присутствующие по очереди выражали свои мечты и надежды на встречу с кем-то. Говорили о тех, о ком так соскучились, перед кем хотели бы извиниться. Делились своими мечтами и планами на будущее. Наконец, очередь подошла и до Виктора. — Виктор, что насчет тебя? — обратился врач, вызывая раздражение в нем. Виктор безразлично разглядывал линии на своих ладонях. Какая к черту разница с кем бы он хотел встретиться? Это уже не имеет значения, потому что… Человека, которого он желал увидеть больше жизни… Того человека уже нет. «Есть ли смысл для меня в этой программе? Словно кто-то захочет взять надо мной опекунство? Никто из родственников не захотел бы видеть меня даже живым… А таким, каким я стал, и вовсе… Так что же? Подозреваю, даже если бы и нашелся кто-то, кто приютил бы меня, никто не собирается выпускать меня из Норфолка. По поведению Якова можно сказать — я нужен ему для экспериментов, и он не отпустит меня так просто. Я их чудесный незаменимый подопытный кролик… Кусок очень важного материала. Никому тут нет дела, ждет ли меня кто-то за пределами этих стен или нет…» Терапевт, поняв, что Виктор не собирается общаться с ним, а будет игнорировать, как и обычно, обратился к следующему по очереди страдальцу: — Джон? Тот ПЖЧ, выглядевший как молодой парень младше Виктора, тоже был не настроен на групповое общение. Он фыркнул и откинулся на спинку своего стула. — Док, вы реально считаете, че кто-то ждет зомбов у себя дома? Мне че-то слабо верится в это. — Поверь, прошло достаточно времени, и люди поняли, что ПЖЧ больше не несут угрозы. Они приняли их. Общество приняло вас. Теперь мир изменился. Твои родители будут рады увидеть тебя, Джон. По озлобленному виду парня было ясно, что его мнение было совершенно противоположным. — Бла-бла-бла! Херня это все, док! Они меня видеть не хотели. Я для них мертв был еще раньше, чем по правде сдох! Кому нужен сынок-наркоман? А кому, блядь, нужен сынок-зомби, тоже на наркоте какой-то?.. — парень встал со своего места и со злостью посмотрел на терапевта и всех присутствующих. — Вы наебываете нас… Только и делаете, что наебываете! Заливаете в уши мусор. Кормите нас сказочками об идеальном, блядь, терпимом обществе, что готово принять нас. — Джон, прошу, успокойся, — доктор так же встал со своего места, и попытался подойти к ПЖЧ, но тот не позволил к себе приблизиться. — Да иди ты нахуй от меня! Меня заебала эта больница. Со сторон собрались охранники и напряженно наблюдали за ситуацией, готовые по первому кивку врача применить силу для усмирения взбунтовавшегося. Множество пациентов и психотерапевтов, которые до этого так же работали в своих отдельных группах, столпились вокруг, пытаясь понять, что происходит, и как эту ситуацию разрешат. Виктор взглянул на этого парня. Кажется, он действительно был на пределе. Он запустил в карман руку и достал из него что-то блестящее. Это напоминало небольшой флакончик из темно-синего стекла. Врач так же заметил это и взволнованно произнес: — Джон, что это у тебя? Может, отдашь это мне? — Нихуя ты не получишь от меня, урод! — парень открутил серебряную крышечку и высыпал порошок светло-голубого цвета на свою ладонь. — Я не собираюсь быть одним из этих дебилов, что вам безоговорочно верят. Вы обманываете нас всех! Для вас мы лишь протухшее мясо, пригодное для экспериментов! Но мы больше, чем мясо, и не собираемся быть домашними зверушками для людей. Вот вам мой ответ — я не собираюсь терпеть унижение перед людьми! Джон подвел ладонь к лицу и вдохнул через нос порошок. С несколько секунд он заторможенно смотрел на испуганную толпу. Никто все еще не понимал, что за препарат он принял. Парень стал пошатываться, словно в бреду. Он склонился вперед, и его грязно-коричневые волосы скрыли лицо. В следующее мгновение он резко вздернул голову, представляя на обозрение свое искаженное лицо. Лицо бешеного. Зомби — на этот раз настоящий, кровожадный убийца, а не безобидный парень, — кинулся в сторону врача и впился в его плечо зубами. Доктор закричал от боли, и его кровь хлынула на пол. — Отойдите, все отойдите, — охранники расталкивали ПЖЧ и врачей, приближаясь к бешеному. Они оторвали зомби от врача и зажали, не давая двигаться. — …В корпус А-7, повторяю, необходима помощь в корпусе А-7, — сообщал один из военных по рации. Виктор никогда прежде ничего подобного не видел, потому что прежде в больнице никто не превращался в бешеного. Охрана практически со всей больницы едва ли не за минуту скопилась в этом помещении. Раньше никто из ПЖЧ себя так не вел. Никто не бунтовал — никто и не смел! У кого бы хватило храбрости и наглости. Только у Джона, который и при жизни явно с головой не дружил. «Что он принял? Что это за хрень?» Пока все ПЖЧ испуганно толпились, зажатые бдительными охранниками со всех сторон, врачей защищали, а Джона успокаивали ударами электрошока, в голове у Виктора словно щелкнуло: сейчас! Он постарался как можно незаметнее отделиться от толпы и покинуть это помещение. На другом конце коридора Виктор увидел знакомую тучную фигуру — Яков. Вот кто точно мимо него не пройдет. Ища место, где спрятаться, Виктор заскочил в туалет для медперсонала. Он замер у двери, прислушиваясь к шагам. Вскоре они стихли. Что дальше? В кармане у него все еще лежала баночка с муссом и пара линз. Если он хочет выбраться отсюда, ему необходимо было что-то больше, чем естественный макияж… Нужна одежда. Как здорово, что хорошие идеи довольно быстро посещают его голову — в этом плане он был счастливчиком. Услышав очередные спешные шаги, он слегка приоткрыл дверь и взглянул в щелку — по коридору в его направлении двигался военный. Когда он поравнялся с дверью в уборную, Виктор резко открыл дверь, с силой ударяя ею солдата. Удар получился достаточно сильный — ничего не подозревающий мужчина уже спустя секунду без сознания раскинулся на полу. С опаской оглянувшись по сторонам, Виктор схватил военного за ноги и затащил в туалет. Он не знал, чем еще можно заградить вход, поэтому все, что он мог — придвинуть к двери тяжелое мускулистое тело мужчины. Виктор принялся стягивать с него форму. — Давно я не раздевал мужчин? — хохотнул он, пытаясь успокоить напряжение, которое разрасталось внутри. «Если меня поймают за такими делишками — уже не отшутишься. Кинут, как собаку, в одиночку, а эксперименты могут стать самыми безобидными из того, что мне могут предложить». Виктор не знал наверняка, что его ждет в качестве наказания. Но он надеялся, что и не узнает… Ловкими движениями он быстро натянул на себя всю присвоенную одежду. Теперь нужно о лице позаботиться. Виктор принялся наносить на кожу толстый слой кремообразного средства. С линзами пришлось повозиться — он никогда прежде не носил линзы, оказалось, засунуть их в глаз не так уж и легко. К счастью, он справился и с этим. Взглянув в зеркало, висящее над раковинами, он вновь не узнал себя — кожа казалась неестественно загорелой, желтовато-болезненной. Глаза темные из-за карих линз — искать голубые не было возможности. Что ж, и так сойдет. Не забыв защитный жилет, кобуру с пистолетом, шокер и винтовку, Виктор оттащил военного в сторону и приоткрыл дверь. Чисто. В коридорах было практически пусто. «Спасибо уж, Джон. Хоть я еще и не выбрался, но все равно». Спустившись на первый этаж, Виктор поправил кепку так, чтобы она закрывала большую часть лица, и прошел мимо приемной. Работники и охрана покосились на него, но, видимо, все же признали за своего. Виктор не был уверен, когда именно мысли о побеге зародились в его голове. Может, с самого начала, может тогда, когда яков предложил ему новый эксперимент. Может, когда увидел в глазах Тесси отражение своих собственных страхов — он всю жизнь будет взаперти, терпеть уколы. Он хотел бы забрать Тесси с собой, но не мог. Это бы означало обречь ее на смерть. Муки. Бешенство. Может быть, он и смог бы достать нейротриптилина, но, на сколько бы им хватило того, что он украл бы? Для себя он уже все решил — он не станет надолго задерживаться. Все, чего он хотел — лишь освобождения из этого замкнутого круга, из этой клетки, сплетенной из экспериментов, одиночества и вины. Ему не станет лучше, когда он окажется за пределами этих стен. Он всегда будет оставаться в этой клетке. Но он, по крайней мере, сможет в последний раз взглянуть на могилу Юри и попрощаться с ним. Для чего он воскрешен, чтобы до конца своей мучительной полужизни (он с надеждой уповал на то, что конец все-таки есть, и он намного ближе, чем хотят об этом задумываться окружающие его люди) принадлежать правительству? Ему удалось сбежать из своей страны, оборвать эти нити, что делают тебя рабом какого-то определенного общества, но он снова попал в ловушку. Может, это и может показаться нормальным — ты живешь тут, с благодарностью доверяя свою жизнь каким-то людям, и они создают для тебя такую необходимую видимость, что они заботятся о тебе. Все в порядке, мы позаботимся о вас при рождении, мы выплатим вам помощь в старости, мы вас вылечим, и еще много чего, о чем лишь обещают, но не исполняют. Осознав себя, как ПЖЧ, Виктор на мгновение почувствовал сладкую победу — он вырвался из этого рабства, но вскоре понял, что увяз в нем лишь сильнее. Теперь же у него был еще один шанс освободиться. Быстро шагая по пустой дорожке, присыпанной тонким слоем снега, он пересек парк и направился к забору. Он бросил на землю все не нужное — оружие и жилет, в котором было бы сложно взбираться по забору вверх. Там его ждала еще одна преграда — колючая проволока. Изорвав всю одежду и, скорее всего, немного исцарапав кожу, он все же смог перебраться через защиту и с шумом бухнутья вниз на промерзшую от январского холода землю. Раскинувшись на ней, он уставился на грязно-серое небо и рассмеялся. Он свободен…***
Было нелегко добраться от больницы до ближайшей железнодорожной станции. На это у него ушло не менее двух часов. Однажды он уже путешествовал без вещей, денег и документов. Тогда у него украли весь багаж, и он ничего не мог поделать. Полиция ничем помогать не собиралась, и пришлось выкручиваться самому. Удивительно, но в экстремальных ситуациях люди способны на много большее, чем предполагают. Тот опыт теперь оказался полезен. Под вечер Виктор оказался в пункте назначения — в Роартоне. Роартон, казалось, не изменился. Он выглядел все так же скучно, уныло и разве что не так грязно. Выпало немного снега — не частое явление в этих краях. Зимой в Англии было совершенно не так, как в России. Не было таких сильных морозов, даже ночью. Никаких высоких сугробов, лишь тоненький слой снега, что очень быстро исчезал. Только оказавшись на кладбище, Виктор осознал это — прошло так много времени. Ведь прошло уже два с лишним года. Кладбище теперь было огорожено. Всюду предупреждающие знаки и желтые ленты. Могилы выглядят покинутыми, заброшенными. Никаких ярких венков. Никаких свежих цветов. Видимо, сюда уже давно никто не приходил. Никто не навещал умерших. Больше некого было навещать. Хотя Виктор знал точно — не все из тех, кто был похоронен на кладбище, восстали. Лишь те, кто умер в течение последнего года до Восстания. Врачи не особо любили распространяться на эту тему с пациентами, но Виктор умел быть настойчивым, а Яков порой мог быть очень сговорчивым. — Вы знаете, из-за чего произошло Восстание? — У нас есть лишь предположения. Точно ничего не ясно. Можно лишь сказать, это связано с вирусом. Почему восстали лишь определенные люди, и что именно за вирус, откуда он — нам не известно. Ходят слухи, что всему виной биологическое оружие. — Значит это война? — Может и да. Виктор осмотрел рытвины на земле. Шрамы, оставленные им и другими восставшими… Наверно, люди боялись этого места, обходили десятой дорогой. Проклинали его. Могла ли тут вообще быть могила Юри? Виктор не знал этого наверняка, поэтому он искал… Внимательно всматривался в каждый надгробный камень. Его душа затаилась, выжидая момента, когда он наконец-то увидит знакомое имя на надгробии. Он прошел несколько рядов. Все пересмотреть ему бы не хватило времени, поэтому он задерживался лишь возле тех, что выглядели самыми новыми. Когда он уже отчаялся что-либо найти, его глаза скользнули по очередным строчкам, и он замер. Хорошо… По крайней мере, он нашел свою могилу… Так странно было смотреть на свою собственную могилу. Всего лишь кусок холодного камня, но сколько значения вложено в него. Виктор протянул руку и прикоснулся к рельефному изображению птиц. Красиво. Наверно, Юри выбрал его. От этого внутри все пробирало тоской. Под тонким слоем снега Виктор разглядел что-то, лежащее у основания могильного камня. Он присел и провел пальцами по этому предмету — букет цветов. От него не шибко много осталось — истрепанная обертка с черными ленточками, иссохшие стебли и цветы, что когда-то были свежи и прекрасны, заиндевели. Когда они были оставлены здесь? Это были розы. Лепестки потемнели, посерели, но на них все еще можно было различить легкий голубой оттенок. Виктор взял в руку один из бутонов, и он рассыпался, словно пепел. Ветер подхватил эти остатки и унес, а Виктор крепко сжал пальцы в кулак, словно пытаясь удержать что-то очень важное. Виктор задумчиво прочитал даты на своей могиле. Да, совсем недавно у него мог бы быть День рождения. Кто-то приносил цветы сюда в тот день? Но кто знал об этом, и о том, что он любит голубые розы? Да и кто вообще во всем чертовом Роартоне стал бы приносить на его могилу цветы… Кроме Юри?.. Отравляющее сомнение закралось в его сердце. Не может же Юри быть… все еще жив? Виктор резко поднялся и кинулся к выходу из кладбища. Был надежный способ проверить это. Если Юри все еще жив, то сейчас он либо дома, либо в «Легионе». Дом Юри располагался недалеко от кладбища, это Виктор помнил хорошо. Поэтому, подходя к пустому, заброшенному дому он был уверен — он не ошибся. Это был дом семьи Кацуки, и сейчас в нем никто не жил. Скорее всего, уже давно… На лужайке была установлена табличка «Продается», но никто теперь не захочет жить у кладбища. «Значит… все так и есть. Я не ошибся. Это было глупо надеяться, что Юри все еще жив. Скорее всего, это ошибка». Ему стало еще больнее, чем было. Нет ничего ужаснее, чем обретать надежду, но вновь и вновь терять ее. Но кого он должен был винить в своих ранах? Лишь себя одного. В каком-то тумане он брел по улицам и вот оказался на единственной железнодорожной платформе Роартона. Он не знал, почему пришел сюда. Собирался ли он уехать? Было бы лучше остаться в Роартоне, а еще разумнее — затеряться в лесу. Пока в его голове выстраивались разнообразные абсурдные идеи, на станцию, пыхтя, подъехал поезд. Женщина, что сидела рядом с ним все это время на лавочке, встала и поинтересовалась: — Вы едете в Лондон, молодой человек? — Этот поезд в Лондон? — так же поднялся на ноги Виктор. — Да. — Тогда… Да, я еду в Лондон… Виктор подумал: почему бы и нет. Он не знал, что еще ему делать. И его инстинкт, заставляющий так долго шататься по миру, вновь сработал. Вот только теперь он не чувствовал того спасительного ощущения освобождения. Наоборот, он словно вырывал себя с корнями, бежал лишь от безысходности. Может, все то время он путешествовал лишь с одной целью — чтобы наконец-то найти Юри на этом кусочке земли? «Теперь это не имеет значения… Мне наплевать… На все наплевать…» У Виктора не было ни денег, ни документов. Это значительно затрудняло его путешествие по стране. Хорошо, что пока что люди почти ничего не знают о ПЖЧ, и о том, что те могут оказаться среди них. Мусс и линзы делали его лицо странным, но так оно не вызывало подозрений. В форме военного он выглядел вызывающе, но в тоже время люди смотрели на него как на высокопоставленную личность. Почти всю ночь он шатался по вагонам, прятался от проводников по туалетам и качался из стороны в сторону в тамбуре. Утром поезд въехал в черту города и замер на вокзале Сент-Панкрас. Вокзал выглядел очень красиво. Высокий полукруглый потолок из бледно-лазурного стекла, который поддерживали стальные конструкции, напоминал глотку огромного стального кита. Виктор уже был тут раньше. Это был один из его пересадочных пунктов на пути к Роартону. Теперь, возможно, это было его последней остановкой. Последней… Он знал, у него не много времени. Совсем чуть-чуть. Может час, а то и меньше. С момента последнего укола прошло почти двадцать четыре часа, и срочно необходимо было сделать повторную инъекцию. Этого, конечно, он не мог себе позволить. Постепенно на него наваливалась тяжесть. Медленно продвигаясь вперед, вместе с толпой людей, Виктор вышел из вокзала на Юстон-роуд и двинулся по тротуару куда-то в сторону церкви св. Панкратия. С каждым шагом ноги было все труднее и труднее передвигать. В голове все путалось. Это напоминало опьянение, только без веселья. Дурман, дымка перед глазами. И, самое главное, его эмоции, чувства и мысли притуплялись. Он начинал ощущать вязкое, мерзкое чувство голода. До этого он ни разу не испытывал подобного. Врачи никогда не позволяли ему и близко подходить к этой черте. Они тестировали время действия нейротриптилина, но при первых же симптомах кололи новую дозу. Этого было достаточно для них, и это избавляло Виктора от «превращения». Но теперь ему некуда было скрыться от самого себя… от мучительного «состояния зомби». Ноги подкосились, и он упал на асфальт, цепляясь за какой-то мусорный бак и опрокидывая его следом. Люди вокруг испуганно отстранились, смотря на него, как на пьяницу. Подскочила незнакомка и попыталась помочь подняться на ноги. — Вам плохо? — спросила она. — Может, вызвать скорую? Виктор взглянул на нее, но не смог разглядеть черт лица — они размывались. Даже голос доносился издалека. Она была так близко, достаточно близко, чтоб он вновь ощутил вспышку голода. — Отцепись! — выкрикнул он, вырывая руку из ее пальцев, и двинулся дальше, ускорив шаг. Ему нужно покинуть это место, выйти из толпы, иначе он точно кого-то убьет. Ему необходимо что-то сделать. Где-то спрятаться, но где? Связных мыслей в голове становилось все меньше. Он все меньше осознавал себя человеком и более чувствовал себя как животное, движимое одними лишь инстинктами. «Есть… хочу есть», — лишь одна фраза маячила в его воспаленном сознании, и каждая клеточка его желала восполнить это желание. Утихомирить этот голод. Сопротивляясь из последних сил этому голоду, Виктор смог покинуть людный участок улицы. Он, словно бешеный, но при этом напуганный до чертиков пес, забился в угол рядом с кучей выброшенных пустых коробок. От линз роговицы его глаз пекли, и он, подушечками большого и указательного пальцев, вытянул тонкие коричневые пленочки из глаз и бросил под ноги. Сейчас уже не имело значения, похож он на ПЖЧ или нет. Осталось немного. Скоро он станет другим. Озвереет, превратится в животное. Как много людей он убьет, прежде чем кто-либо сможет его остановить? Сейчас он даже пожалел, что не прихватил с собой хотя бы пистолет, оставив все оружие на территории больницы. Что с ним сделают? Убьют ли или вернут в Норфолк и вновь будут мучить экспериментами? Расковыряют его позвоночник, вывернут позвонок за позвонком на металлический стол. Высосут из холодных вен последние капли того, что когда-то было живой кровью? Может, так же разрежут живот и будут с упоением изучать его посиневшие внутренности. Может, просто расколотят его череп и поковыряются в размягченной мозговой ткани? Может, да. Виктор страстно надеялся на то, что его убьют. Сразу же. Тут, на улице. Короткий миг, лишь один выстрел в голову, и он сможет забыть всю эту боль. Освободится от страданий и сожалений. Вместе с ним исчезнут все воспоминания и чувства к Юри. Они будут принадлежать лишь ему — никто не узнает, не влезет в его голову. Уж этого ни один врач не отберет — его любви, более вечной, чем какое-то дряхлое человеческое тело, которое так легко разрушить… — Прости меня, Юри… — выдохнул он и закашлялся. Изо рта хлынула черная жижа, и он выплюнул ее сгустки на асфальт. Она смешалась с прочими отходами — грязью, окурками, плевками, мочой и липкой помойной жидкостью. Внезапно раздались чьи-то шаги. Виктор подобрал ноги под себя, обхватил плечи руками, сжался, как испуганный ребенок. «Нет! Уходите! Не приближайтесь!» — хотел выкрикнуть он незнакомцам, но его язык уже не слушался его. Кто бы это ни был, он мог стать его первой жертвой, если тут же не уберется как можно дальше. Виктор закусил нижнюю губу и попытался сфокусировать взгляд на том, кто так бесстрашно к нему приближался. Зрение было затуманено и все приобрело необычные краски — засвеченные, теплые, как на старых фотографиях с зернистой фактурой. — Ох, бедняжка! — прозвучал голос, насмешливый, но приятный, даже ласковый для слуха. — Посмотри на него, Лео. Кажется, мы нашли заблудшего котенка. Еще кто-то рядом фыркнул: — Он сейчас бешеным станет. Виктор прищурился, но мог разглядеть лишь два невнятных силуэта. Он дернулся назад, когда его руки коснулись. — Не бойся, малыш, мы не обидим. Друзья-зомби знают, что тебе необходимо. Лео, бодяга-то с собой? — Да. — Тогда доставай скорее. Виктор пытался отмахнуться от чужих рук, шарахаясь от каждого движения незнакомцев. Кто они такие? Что собираются с ним делать? Ему было страшно. В горле булькал очередной чернильный комок, поднявшийся со дна его желудка. Его обхватили и зажали с такой силой, что он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Его голову зафиксировали. Вспышка боли родилась между седьмым и восьмым позвонком, прошлась по его позвоночнику от основания черепа и до самого копчика, лизнула все его тело, заставляя нервные окончания судорожно реагировать на лекарство. Его затрясло, а перед глазами замелькали яркие картинки. Боль стихла. Вместе с ней и дрожь, и визуальные галлюцинации. Каждая клеточка тела вновь заглохла, словно уснула. Исчез голод, жжение во рту и глотке, и то странное чувство, будто каждую часть твоего тела постепенно взрывают, засовывая под кожу и в вены маленькие петарды. Виктор выплюнул остатки черной жижи и затряс головой, так, словно это ускорило бы его возвращение в режим «человечность». — Ну, вот и все, ты с нами! Впредь лучше не броди по городу без дозы, а? Есть множество более приятных способов всколыхнуть толпу. Теперь Виктор смог внимательно изучить тех, кто находился перед ним. Это были два парня. У одного светло-золотистые короткие волосы и удивительно густые, длинные ресницы. Он широко улыбался, протягивая свою бледную руку вперед. Рядом парень с волосами каштанового цвета до плеч. — Меня зовут Крис, — широко улыбнулся блондин и безо всяких колебаний пожал руку Виктора. — Мы позаботимся о тебе.