Power & Control

      

Help me polarize, help me polarize, help me down Those stairs is where I'll be hiding all my problems Help me polarize, help me polarize, help me out My friends and I, we got a lot of problems You know where I'm coming from Though I am running to you All our feelings deny, deny, denial

      — Здесь действует только одно правило, и я очень надеюсь, ты его усвоишь. Не лезь к людям просто так. Вот оно тебе не надо, правда. Особенно к группировкам, это будет вообще самоубийством, — Хезер так и горит от ужаса собственных слов. Сидит, смотрит на свои пальцы, перевязывает шнурки на кедах и снова говорит. — Есть у нас самые опасные, а есть совсем мирные.       — И кто опасные? — Иккинг даже головы не поворачивает. Упёрся взглядом в листок с классами, расписанием и литературой на год. Выпускной год, надо же. Он отсидел первые три урока презрительно мирно. Его имя пару раз прозвучало на новые профильные классы. Не очень приятно, когда люди смотрят. Смотрят и шепчут что-то дикое. Хезер вот выяснилась младшей на два года. И, по видимому, вообще не имеющей друзей. Но она яро это отрицала и клятвенно обещала познакомить его с Николасом, Алистер и Францем.       — Звери и Головорезы, наверное? Первые с животным нутром, имеют странную привычку гулять по ночам. Парочка стояла на учёте в местном участке. — Хезер жмёт плечами. — А может и сейчас стоят. Очень сильные. За ними, естественно, наблюдает министерство… Но не всегда получается уследить за детьми. По-моему человек шесть у нас в школе есть таких. Слова сквозят шумом. Напряжением. Но Хезер выглядит спокойной.       — Твой одноклассник по истории, — она стучит пальцем по листочку в руках, — Сэмюэль Йоргенсон. Монстр, мне даже сказать нечего. Да, красивый. Да, с мозгами. Но Зверь. В прошлом году избил парня, был отстранён от учебы на месяц. Занимался на дому… — на последних словах затухает. И тишина снова озаряет коридор. Хезер как-то замолкает. Продолжает тянуть за шнурки. Иккинг поднимает на неё глаза. Усмехается. Она ведёт себя так, словно бы они знакомы чуть дольше, чем жизнь. Поджимает губы и явно хочет что-то ещё выдать. Не может, потому что не знает, насколько его хватит слушать дальше.       — Ну давай, говори. Она благодарно моргает и снова загорается энергией. Такими должны быть давакиры?       — Те двоё, которых ты утром увидел. Считай, я спасла тебе жизнь. Близнецы Торстоны, Зак и Зоуи. Изводи-и-илы, те ещё сволочи. Четыре раза на них писали докладные! Ты представляешь?       — И в чём проблема? — смешно, но Иккингу всегда казалось, что за плохим поведением следует тяжёлое наказание.       — А в том, что их благородная матушка, миссис Торстон, заседает не только в администрации Арлингтона, но и всего штата.       — И как это связано? Хезер закатывает глаза: реакция Хеддока ей кажется забавной. Карты разложены, она предоставляет всю информацию, а он так наивно спрашивает, как всё это может быть связано.       — Деньги решают, — смешно щурится, кусает щёку от обиды. Дальше Иккинг слушать не хочет. Он ошибся, когда счёл Хезер за тихую и мирную. На деле — шумная и много говорит. Не то, чтобы Иккинг не любит таких людей. Нет, конечно, они добавляют в рутину времени своего очарования, но Ливандовски, скорее, выглядит обеспокоено-бойкой. Дело ли в том, что она никогда прежде, как и сам Иккинг, не видела давакиров. Не чувствовала ближе, чем за тысячу километров близкую душе кровь... Или находила человека и изнутри наполняла собой. На первом этаже очень спокойно. Они сидят у дверей на задний двор. Почему-то только на них висит расписание экзаменов на конец года. Иккинг откидывает голову, глядит на белый поток, белый поток глядит в ответ. В голове что-то звенит, поэтому он крупно вздрагивает. Она стоит в конце коридора. Держит телефон в руках, что-то пишет и улыбается. Смеётся, подруги рядом ловят эту улыбку, что-то говорят.       — Забудь, — цедит Хезер.       — А?       — Бэ. Эта сучка — Астрид Хофферсон. У меня от неё мурашки, если честно. Головорез… Проникает в чужие головы, представляешь? Может подкидывать свой мысли кому-то, а ещё, говорят, управляет каким-то искривлённым пространством и может делать разные штуки не двигаясь с места. Подновляет волю, в общем.       — Ничего не понял. Астрид?       — Да. Есть подозрения, что она третьего уровня силы, — Хезер снова жмёт плечами. Иккинг улавливает, говорить об этой девчонке Хезер не по душе. Но он удивлённо хлопает ресницами. Третий уровень?       — Я думал, что таких не допускают до учебных заведений, разве нет?       — Да! Вот именно, что им нельзя, но это только слухи. Хотя Астрид менее опасной это не делает, — Хезер неоднозначно верти головой. И сама утыкается пальцами в смартфон, говорит, пишет ей Николас и нужно уходить. Со словами «я вас завтра обязательно познакомлю» скрывается на лестнице. Иккинг смотрит ей вслед, кусает изнутри щеку и шумно-шумно втягивает воздух, и выдыхает. Пылинки блестят в свете лучей из окна. В столовой шумно. Эдакий контраст — тишина и спокойствие мнимых искривлённых коридоров и хаос помещения со столами. Иккинга качает немного, столько запахов бьет в нос. Духи, искусственная кожа, еда, стиральный порошок. Эмоции. Он чувствует всё. К этому нужно привыкнуть. Учиться привыкать, чтобы потом, в одночасье, не стало хуже. Мама говорила, это тяжело — принимать общество. Ещё сложнее — вписаться в него, хотя бы попытаться стать кусочком творящегося безумия. Иккинг вот думает, что лучше и не сказать, действительно ведь, безумие. Когда шепчут что-то, греют сердца, а потом вонзаю нож в спину. Но улыбаются. Люди — безумцы. Старшая школа так целесообразно даёт это понять. Удивительные безумцы… Он садится за стол, поднос в руках дребезжит. Напротив — девушка. Говорит, Дженнифер. Глядит на него, сузив и так маленькие глаза и улыбается.       — Что? — ему немного некомфортно, но Иккинга заряжает её внешнее снисхождение. Даже оборачивается, мало ли, она видит кого-то в толпе, а он тут спрашивает. — Ну скажи уже что-нибудь.       — Ты подерёшься, — не спрашивает, не интересует. Констатирует факт и улыбается, как лиса. Иккинг удивлённо косится на Дженнифер, зачесывает пятерню в волосы, дергает бровью. Но потом, кажется, догадывается.       — Ты видишь будущее или неудачно подстрекаешь людей на свершение какой-нибудь ерунды?       — Скорее первое. Вижу события минут на тридцать вперёд и только с ближними. Не все учителя об этом знают, так что помогает.       — И как помогает?       — Очень сложная конструкция. Я сажусь на самостоятельную работу, разглядываю вопросы и ответы на них спустя полчаса. То есть, чтобы написать на сто баллов, нужно в будущем узнать ответ. А я в прошлом, то есть в настоящем, этим пользуюсь, — Иккинг поражено дёргает подбородком. Это гениально. Вот кому-то действительно повезло с генами. Он то, по факту, ничего цельного и делать-то не… Дух выбивает из тела. Он так резко поворачивает голову назад, что позвонки хрустят. Чувство чужих эмоций стреляет в висок, очень склизко и нервно. Давит изнутри. Там, вдалеке, один хватает второго на шиворот и бьёт по лицу. Толпа начинает сгущаться. Кричат и визжат пуще прежнего. Людям нужны развлечения, насколько бы примитивными они не могли быть. Иккинг изумлённо поворачивается к Дженнифер. Кивает ей, наткнувшись на ответную улыбку. И вскакивает с места. Смех сгущается в единое жаркое месиво. В голову бьёт запах чужой крови, и Иккинг звереет только от этого, чужого чувства боли. Толпа свистит, люди группируются и машут руками. Кого-то поддерживают. Снимают на телефоны. Безумцы, безумцы, безумцы. Расталкивая собравшихся, Иккинг раздосадовано стонет. Сэм. На редкость мерзкий тип. Говорят, что кому-кому, а ему точно не место на доске почета. Но вот ведь засранец, понимает математику, плавает в ней как рыбка в воде. Да и нового капитана сборной школы по баскетболу чёрт ногу сломает искать. В центре образовавшегося круга происходит то ли избиение, толи стычка двух баранов. Не поделили территорию — дерутся. Сэмюэль и какой-то блондинистый тип. С такой резвостью и скоростью, что глаза ненароком плывут. Напряжение в воздухе достигает своего пика. Кажется, пол вот-вот провалится, и вся эта оголтелая компания провалится в жерло, прямиком в гости к святому Сатане. Отвратительно, грубо. Они бьют друг друга по лицу, груди, спине. Хватаются со звериной силой, с внутренней яростью и хищным рвением. Словно всем на потеху. И одновременно себе всласть. Сэм бьет по скуле, разбивает нос в кровь. С кулака по лёгким, противник хватается за живот и не успевает очухаться — делает подножку и валит блондина на пол. Кровь как кипяток. Голова как камень. И снова удары. Иккинга прорывает, он расталкивает толпу, хватает Сэма за руки и с силой тащит назад. Ученики верещат.       — Ты ещё кто такой? — Сэмюэль кричит, изворачивается, хватает Иккинга за шиворот и отбрасывает в сторону. Удар сильный, из лёгких выбивается воздух. Иккинг шипит. Кажется, задето ребро. Или что-то покруче.       — А есть ли… разница? — запинается, не своим голосом сипит в ответ. Вскакивает, перехватывает руку и в ответ замахивается по шее. Выбивает дух из соперника. Сэм скрипит зубами, глаза узкие, кошачьи, предвещающие его скорую смерть. Толпа свистит. Редеет. Люди разбегаются. Так заворожённо наблюдавшие, сейчас уносятся из столовой. Иккинг переворачивается на спину. Боль сковывает тело, и рассудок туманится. Грудная клетка сама начинает регенерироваться. Зарастать, как трава на лугу в середине мая. Перед глазами стелится лицо Валки и почему-то стыдно перед ней за такое поведение. Учителя прибегают. Астрид злится. От пяток до макушки злится. Сидит на столе и смотрит на Сэма. Сэм моргает, и ничего ей не говорит. Потому что не знает, что сказать. Утирает нос, разбитую губу. Вправляет мозги на место, и всё в кромешной тишине. Если, конечно, столовая — место для тихих людей. Никто как будто ничего не замечает. Сидят себе снова за столами, только оборачиваются на него, на остальных, через плечо. Улыбаются.       — Ты озверел? — без доли иронии спрашивает Астрид и глядит прямо. Очень-очень злая. Воздух вокруг неё наэлектризован. Астрид знает — да. Глаза Сэма блестят вертикальным зрачком, где-то там прячется нутро хищного гепарда. Сэма ничего не сдерживает. Его хлипкую цепь вновь кто-то прорвал.       — Нет, господи, нет конечно. Майкл не видит границ, он вдруг решил, что ему всё дозволено, — он чувствует, что облажался. Он чувствует, что сделал что-то не то. Но он не может ничего с собой сделать. Спасибо Астрид, помогает, держит за руки, направляет его эмоции в нужное русло. — Я такого не прощаю, ты знаешь…       — Почему это произошло снова? — она спокойна и неумолима одновременно.       — Потому что я жёстко облажался. Прости. Но ты, вообще-то, могла бы и помочь. Астрид удивлённо выдыхает и дёргает бровями, и вертит головой. Ничего не меняется с годами. Сэмюэль хорош, но ужасен одновременно. Чудовищная квинтэссенция дикого животного и человека. Как он вообще может жить, каждый раз сдерживая одну из сторон? Астрид не понимает его, но отчаянно хочет. Поэтому, что бы не происходило, они снова и снова переплетают пальцы и упрямо глядят проблемам в лицо. Но… Она всё равно щурится, а в живот Сэма приходит удар. Он кашляет и смеётся. Астрид может причинять боль, не двигаясь с места.       — Так лучше?       — Да, спасибо. Астрид закатывает глаза. Легче вдыхает, расслабляется. Опирается рукой ему на плечо и внимательно рассматривает трещину на губе. Усмехается. Ей снова чуть проще дышать.На мгновенье поворачивает голову, видит успевшего насолить всём и вся новенького. Сидит на другом конце, руками за коленки держится и смеётся, почему-то. Рядом заноза Хезер Ливандовски суетится, вату подаёт.       «Идиот…» — проносится в голове Иккинга женский голос, и он удивлённо вертится на сторонам.