Замри!

У крови самый мерзкий запах на свете. И это был персональный ад для Ивана – он не мог избавиться от ощущения, что всё вокруг насквозь ей пропахло, даже у еды появился отчётливый привкус железа. А ещё было страшно смотреть на собственные руки, хватало и того, что он чувствовал на коже что-то липкое, быстро сохнущее, сворачивающееся между пальцами отвратительными комками и, несомненно, тёмно-красное, хотя этого он видеть не мог. Правда, он ничего бы не увидел, даже если бы всё-таки решился посмотреть на ладони, самые обыкновенные, чистые, тщательно вымытые несколько минут назад после очередного приступа такого же оцепенения. Как только приступ заканчивался, Иван снова шёл мыть руки. За время каникул Иван так привык к оцепенению, что охотнее ждал его, чем возвращения в собственные мысли, которые теперь были похожи на сломанный кинопроектор, прокручивающий одну и ту же плёнку. Вне приступов Ивана мучил страх и воспоминания, а в замершем состоянии оставался только страх, и от этого было хоть чуть-чуть, но легче. А ещё через несколько бессонных ночей ко всему прибавились редкие пятиминутные погружения в сон, заканчивающиеся каждый раз одинаково – резким пробуждением от звука выстрела. И снова кинопроектор. Большие испуганные глаза Марии. Пистолет и ружьё. Выстрел. Кровь. Много крови. Маркос. И Иван снова идёт мыть руки. *** Иногда телефон на вибрации подъезжает к краю стола, поймав очередное «как ты?» от Маркоса. И тогда ленивый киномеханик просыпается и для разнообразия вставляет в проектор другую плёнку. На ней та самая рождественская сказка, обратный отсчёт тех светлых минут, когда казалось, что всё плохое позади, а на каникулах ждёт заслуженный отдых от набивших оскомину жутких тайн и загадок. Когда всё происходящее пугало, но Иван мог задвинуть страх на второй план и думать о чём-то другом. Когда возможность больше не играть с Маркосом во врагов волновала больше, чем так и не возвращённое на место ружьё. От мыслей о ружье кинопроектор снова заклинивало, а с рук снова начинала капать воображаемая кровь. Как правило, после звука выстрела Иван мысленно жал на кнопку «стоп» и перематывал на начало. Потому что когда он этого не делал, приходилось смотреть ещё более невыносимое продолжение, от тоски по которому хотелось, забыв про оцепенение, кататься по полу и вопить во всё горло. Потому что одно дело – развлекаться на чердаке, будучи подогретым бурлящими гормонами и интригующими играми. И совсем другое – позорно уткнуться в своего так называемого «врага», пачкая его слезами и кровью убитого своими руками человека. Убитого своими руками человека. Фраза впервые появилась в голове именно в таком виде. Долгое оцепенение. *** Наблюдая в окно за проносящимися мимо однообразными пейзажами и краем уха слушая привычную трескотню девчонок, Иван только сейчас сообразил, где находится и что происходит. Он не мог вспомнить, делал ли он на каникулах хоть что-то, кроме того, что часами сидел в одной позе. Даже не мог вспомнить, ел ли он хоть раз за это время. Единственное, что имело сейчас значение - то, что эти минуты в автобусе вполне могут быть обратным отсчётом до чего-то ещё более ужасного, как в то злополучное Рождество. И что «Чёрная лагуна», уже виднеющаяся впереди за ветвями деревьев, точно не принесёт хороших новостей. А ещё что Мария с Маркосом, не сговариваясь, будут участвовать в соревновании на самое обеспокоенное лицо в школе. Маркос в соревновании проиграл, чему Иван был несказанно рад. Обратный отсчёт приостановился. *** Иван снова расклеился. А вместе с ним расклеились и все остальные. Мария раздражала своим упрямством. Видимо, она была единственным человеком на свете, который был упрямее Ивана. А ещё она была единственным живым (какая ирония!) напоминанием того, что Иван не тронулся умом на каникулах, и его воображение не добавило ни одного лишнего кадра в заезженную киноплёнку. Каролина раздражала своими вечными допросами и глупыми сценами ревности. Как будто не могла сделать этого раньше, когда Ивану ещё было до этого дело. Маркос раздражал тем, что в любую свободную от чужого внимания минуту мучил Ивана тоннами нежности, и в такие минуты был похож на девушку даже больше, чем напористая, как танк, Каролина. Хотя, возможно, больше раздражало то, что таких свободных минут было не так много, как хотелось бы. *** А ещё получился казус с этим отказом от воображаемой вражды в пользу страданий Ивана. Раньше Маркос мучился от паранойи, что кто-то узнает о них с Иваном, зато, как только у них появился ещё один общий секрет, Маркосу, казалось, стало интереснее скрывать его, а на первый забить. И теперь все вокруг как будто всё сразу поняли и водят их за нос: «А мы знаем, что вы знаете, что мы знаем, что вы знаете…» и так до бесконечности. Что тут говорить, если даже Паула тайком спрашивала Ивана, не шовинисты ли они с Маркосом, раз друг друга любят больше, чем окружающих девочек. Возникшую неловкую паузу прервал сильно покрасневший (Иван был уверен, что больше от смеха, чем от стыда) Маркос, который с неестественно деловой миной пригласил Ивана на серьёзный разговор по этому поводу. До разговора дело дошло не сразу, однако итог казался идеальным - было решено начать писать сценарий к новому спектаклю о трагической любви молодой учительницы и старшеклассника. В программе: долгие взгляды, неуверенные попытки сближения, много-много глубокомысленных речей, изрядная доля актёрского мастерства, ну и, конечно же, поддержка лучшего друга, в чём и вся суть. Наверное, в другое время Иван бы только хмыкнул и покрутил пальцем у виска, но теперь его привлекала любая деятельность, которая могла бы обойтись без использования ружья. *** Казалось, что будет легче, но легче не… Хотя, вообще-то, нет, очень даже становилось. Когда твой учитель – маньяк, а повар – шпион, мысль о том, что ты убил человека, уже не кажется такой дикой. По крайней мере, времени, чтобы над этим подумать, нет, а значит, еда снова пахнет едой, руки – мылом, а в мысленный кинотеатр наконец-то завезли партию новой плёнки. Всё потихоньку выравнивалось, и, хоть в распорядке дня Ивана по-прежнему присутствовал привычный бег по мрачным подвалам, неразбериха с семьёй и опасные игры с преступниками, прошлое всё же уходило в более далёкое прошлое, а будущее становилось настоящим. Пока из тени не вышла Каролина. *** 24 декабря, вечер. Все в ожидании Ивана, нервы напряжены до предела. Каролина уже несколько раз порывалась бежать к нему на помощь, но её останавливали ребята, которые, вроде как, тоже нервничали, но понятия не имели, как переживает она. И вдруг – выстрел. Простая логическая цепочка, ведущая к ружью на плече Ивана, не заставила долго думать, поэтому опомнилась Каролина лишь тогда, когда они вместе с Викки и Роке вернулись к тому же месту, обежав круг по школе. - Ребят, ждите меня здесь, я, кажется, знаю, где Иван. Естественно, Каролина не знала, где Иван, но раз Маркос до сих пор не вернулся, ему наверняка нужна её помощь. Правда, это не объясняло того, почему она решила пойти одна, но над этим она решила подумать позже. Это был секундный порыв, как будто ей по старой привычке не хотелось делить Маркоса ни с кем, даже в этой ситуации. - Каролина Леаль! От неожиданно громкого голоса Гектора за спиной Каролина чуть не споткнулась на ровном месте. Сердце колотилось так, как будто следующий выстрел предназначался ей. - Не говори мне, что ты тоже не слышала, как кто-то стрелял. - Нет, а что, кто-то стрелял? Не слышала. Что значит «тоже»? – Каролина не была уверена, что сама поняла, что сказала, так она тараторила. - Маркос вот тоже не слышал… Гектор задумчиво прошёл по коридору, оставив Каролину в полном недоумении. - Разденься и смой кровь. Каролина снова вздрогнула. Она не была трусихой, но проклятая школа заставила её пугаться каждого звука. Голос шёл из мужского туалета и определённо принадлежал Маркосу. - Кого ты убил? - Какой-то мужик угрожал Марии пистолетом. Он бы её застрелил, клянусь! Я не хотел! Каролина зажала рот рукой. Второй голос принадлежал Ивану. - Кто он такой? - Не знаю, чёрт, не знаю! Я пытался остановить кровь, но он уже умер! Он умер! Каролине не хотелось слышать того, что она слышала, но при том не хотелось пропустить ни единого звука. Ноги подкосились, и она прислонилась к стене. Отсюда стало видно, что дверь в туалет приоткрыта, и последние надежды на то, что Каролина могла обознаться, разрушились. - Спокойно, тихо… - Он умер! Умер! Маркос… Никому не говори. Никому. - Никому не скажу. - Пожалуйста! - Иван. Клянусь, я никому не скажу. Понял? Я тебя не выдам. В порыве чувств Иван обнял Маркоса, так крепко, так чувственно, как можно обнимать только самого близкого друга, но никак не того человека, к которому ещё вчера готов был вцепиться в глотку из-за девушки. В другой ситуации Каролина бы за них даже порадовалась, но сейчас её трясло мелкой дрожью, ей невыносимо было видеть Ивана до такой степени сломленным и напуганным, а в реальность его слов она до сих пор поверить не могла. - Теперь нужно избавиться от ружья, - наконец произнёс Маркос, разомкнув объятия. Иван стоял как вкопанный, уставившись в одну точку. - Иван? Иван?! Иван! – если до этого Маркос ещё пытался сохранять видимость хоть какого-то спокойствия, сейчас он явно начал паниковать. – Только не сейчас! Иван, только не сейчас, пожалуйста! Каролина могла назвать происходящее как угодно, но только не словом «нормально». На Ивана было страшно смотреть, он как будто впал в кому, а Маркос, перемазанный в крови, с совершенно безумными глазами уговаривал из неё выйти. Причём так, как будто делал это не в первый раз. А потом поцеловал. Вот так вот просто взял и поцеловал. Подошёл и прижался к губам. И тоже как будто не в первый раз. Иван не отмер, только закрыл глаза. Каролина сползла по стенке. Иван смог двигаться через несколько минут. Про ружьё они с Маркосом забыли, да и вообще, кажется, обо всём забыли. «Всё нормально, Ивана с Маркосом я нашла. Ружьё выстрелило случайно, никто не пострадал. Ложитесь спать, я останусь с Иваном». «Отправить: Викки». Каролина машинально стёрла пальцем слезу, капнувшую на экран телефона, и отправила сообщение. В горле стоял такой ком, что она почти задыхалась, но не позволяла себе сделать ни одного всхлипа, чтобы не выдать себя. Уйти тоже не представлялось возможным, потому что не было сил даже встать на ноги. Единственное, что она смогла себя заставить - это отвернуться, да только это оказалось бесполезным, потому что хоть Иван с Маркосом и старались быть как можно тише, фантазия достраивала изображение к каждому шороху, вздоху, к каждому сдерживаемому стону. Когда всё закончилось, фантазия достроила изображение к долгому молчанию. К разговорам о том, что теперь делать дальше. К усиленному эхом шёпоту Маркоса и приглушённому шёпоту Ивана. А потом снова к молчанию. Каролина просидела рядом с мужским туалетом всю ночь, вспоминая тысячи моментов, когда она могла догадаться, но не догадывалась. Когда Иван, издеваясь, почти прямым текстом ей намекал, а она ничего не понимала. Когда Маркос, не находя в себе наглости поступать так же, просто отмалчивался, как будто замыкался в себе. Каролина смогла подняться на ноги и уйти оттуда лишь под утро, когда разговор снова зашёл о том, что нужно спрятать ружьё. Она вдруг поняла, что это не конец её собственного ада, а только начало, ведь теперь ей придётся вести себя как ни в чём не бывало, притворяясь той же наивной овечкой, какой Иван с Маркосом её всегда видели. Что с этим делать, она пока не знала, но впереди были целые каникулы, чтобы всё как следует обдумать. *** Совесть Ивана – женщина своеобразная. И очень трудолюбивая. Стоило ей выжать из того убийства всё, что только можно, как она, не успев дать Ивану отдохнуть, вцепилась с новой силой. Разговоры с Каролиной, так веселившие его раньше и так раздражавшие позже, теперь стали для тётушки Совести новой работой. Каролина сникала на глазах, но по-прежнему интересовалась только самочувствием Ивана, а он был готов сквозь землю провалиться оттого, что приходится снова врать и отталкивать её от себя очередными хамскими репликами. - Что с тобой, Иван? - Ты мне скажи. - Я? Каролина бы сказала. Каролина бы ещё давно сказала. И ведь так часто был повод! Но не получалось, слишком слабая, слишком страшно, слишком больно. И где-то ещё таилась надежда услышать ужасные слова от Ивана, а не произнести их самой. Но любому терпению есть предел. Каролина сможет притворяться, что ничего не знает, но больше не сможет притворяться, что ничего не чувствует. - Я так больше не могу. Мне надоело, Иван. Надоело чувствовать себя виноватой, когда ты так на меня смотришь. - Как «так»? - Вот так. Как ты смотришь на меня сейчас. Не знаю… Со злостью или с недоверием. Ты мне ничего не рассказываешь. Ты мне не доверяешь. Признай это. «Признай это. Признайся в этом, Иван» - когда это Кароль вдруг обрела голос тётушки Совести? Иван понимал, что обе они правы. Сейчас или никогда. - Ты права. Я должен был рассказать тебе, что происходит. Понимаешь… Нет, не права. Каролина вдруг с кристальной ясностью поняла, что меньше всего на свете хочет, чтобы произошло то, к чему она подбивала Ивана всё это время. Не сейчас, а лучше вообще никогда. - Не стоит, Иван. Не надо ничего говорить. Я не хочу это знать. Уже не хочу. - Уже? Что значит «уже»? У Ивана мурашки побежали по спине. Каролина знает, ей рассказали, это был Маркос, нет, Маркос не мог, наверное, она догадалась, она давно подозревала, а теперь догадалась, да, точно, догадалась, но откуда она может знать наверняка, неуж… - Всё уже давно не так. Не знает. Она ничего не знает. - Верно. С того момента, как появился Маркос. Каролина не могла поверить своим ушам. Этого имени в их разговоре она не ожидала услышать. Весь страх как рукой сняло. Она сможет ему признаться, максимально мягко, главное, не давать выход накопившимся за всё время эмоциям. - Прости, Иван. Прости. Но я не могу обманывать себя. Не могу. И ты этого не заслуживаешь. Послушай… Ничего она не знает. Ей просто захотелось кинуть Ивана. Ей надоело закатывать ему истерики и теперь она от него избавляется. В тот момент, когда он почти был готов ей во всём признаться, когда ей почти удалось развести его на жалость к себе… Злые слёзы выступили на глаза. - Нет. Не прикасайся ко мне больше так. Никогда. Каролина опешила. Всё это время речь шла только о расставании и ни о чём другом. Морально она была к этому готова, но сдерживаться больше не получалось. Её променяли давным-давно, а сегодня это сделали открыто. - Не плачь. У тебя нет повода плакать. Ты ведь этого хочешь. Иван только что лишился тыла и части нужной ему поддержки. И теперь этот бывший тыл совершенно бессовестным образом рыдал. - Иван, то, что мы расстаёмся, не значит… - Что? Что это значит? - Я очень тебя люблю. Это никогда не изменится. По крайней мере, для меня. Хоть это смогла произнести. Иван довольно быстро скрылся в темноте, и нетрудно было догадаться, в какую сторону он направился. Дальше будет легче. Дальше будет легче. *** Иван сидел рядом с Маркосом, как раньше, и они держали руки сцепленными. Прикрытием Маркоса была интрижка с Амелией, сказочная история о романтичной любви, а у Ивана, после разрыва с Каролиной, прикрытием служил лишь вонючий труп да служанка с бандитоподобным поваром. Безопасных мест в школе больше не осталось, даже чердак теперь ненадёжен, кстати, по вине того же Ивана. Ну и, как бонус, сбежавший с того же чердака препод-маньяк, ведущий на них охоту. А, ну да, и ещё заботливый папашка, чёрт бы его побрал. Теперь любое прикосновение к Маркосу Иван ощущал как череду мелких оцепенений, проходивших сквозь каждый его палец электрическими разрядами. Ничего не хотелось. Хотелось только проснуться и отмереть.