Lyceum

Суета. Учёба, еда, уроки, сон. Нельзя остановиться на передышку, сбиться со своего нового ритма жизни. Один неуверенный шаг — и ты оступаешься и летишь в пропасть. Растворяешься в толпе, как кубик рафинада растворяется в кружке с кофе, и тот остаётся такой же горький.  — Блять, сахар должен быть сладким, а это хуйня какая-то, — Юра поморщился после очередного глотка горького, как попки огурцов, кофе. Булькнув, в кружке утонули ещё три кубика, и Хованский яростно принялся размешивать напиток, едва не пролив его на драгоценные чертежи по геометрии.  — Тише, братан, ты сейчас ложку сломаешь, — оторвавшись от сборника билетов по истории, Гридин покачал головой и снова опустил взгляд. Хован сделал ещё глоток и, оставшись более-менее удовлетворённым, стал водить кончиком карандаша по листку и продумывать в голове ход решения задачи.  — Да ну это всё нахуй. Хочу курить, — карандаш покатился по столу и со стуком упал на паркет.  — Ну, пошли, я не против, — Никита пожал плечами, сунул пачку сигарет в карман и, оставив все вещи на месте, поднялся с кресла. Для Питера на улице было даже чересчур ясно и тепло. Юра расстегнул байку и присел на лавочку. Ярко-красная и тёплая в солнечных лучах, вся в надписях маркером, корректором или же простой шариковой ручкой. Рядом с Юриной ладонью красуется «Ларин чушка ебаная» и два перекрещенных нарисованных члена. Высокое искусство.  — Смотри, кто-то сиги оставил, — Гридин взял в руки измятую и выцветшую пачку, — Винстон, ментол. Тебе нужны?  — Давай, сигареты лишними не бывают, — Юра спрятал заначку во внутренний карман толстовки. Со своими синяками под глазами, серой кожей и сигаретой, небрежно зажатой в зубах, он был похож на тридцатилетнего нищего алкоголика.  — Чел, ты когда-нибудь отдыхать нормально пробовал? — Гридин со вздохом присел на край лавочки.  — Нормально? Например?  — Ну, не сидеть весь вечер перед теликом и футбол смотреть, заливая в себя пивас литрами. Почитать там, дать отдохнуть глазам и печени.  — Почитать? Юра не привык к таким разговорам. Там, откуда он, всем похуй на твоё здоровье и будущее. Все деградируют вместе по одному принципу и морально (порой и физически) уничтожают тех, кто не с ними. Хованский привык к бесцельным разговорам о том, кто как сильно закинулся травой на вписке и сколько трахнул баб. Поначалу он не мог даже найти общие темы для разговора с новыми друзьями. Казалось, он просто переехал, сменил учреждение образования, но изменилась вся жизнь. Всё такое чужое и непривычное, даже сам Юра.  — Да, чтение — тема, давно попробовал, до сих пор хорошо вставляет. У нас в лицейской библиотеке книжек хороших много, подойди, скажи там, что нравится, тебе подберут литературу на твой вкус. Это лучше, чем бесцельно телик смотреть.  — Не, ну читать, может, и полезнее, но когда ты домашку делаешь, ты можешь параллельно что-то смотреть. А параллельно с чтением хуй ты уроки сделаешь.  — Да не парься ты так насчёт уроков, братан. Вот матан ты делаешь — нахуя ты его делаешь? Он тебе не сдался в жизни, разве что кассиром в «Пятёрочку» пойдёшь работать, если ЕГЭ плохо сдашь. Забей ты на всё, кроме того, что сдавать собрался.  — У меня сегодня не день, а какие-то «Жизненные советы от Никиты Гридина по выживанию в лицее», — фыркнул Хованский в ответ на все эти заботливые нотации от друга и сделал вид, что ему похер на всё, что тот ему рассказал. Но на самом деле задумался над его словами. Он собрался меняться, и это толчок снизу, чтобы помочь ему взобраться на Олимп. Страницы такие жёлтые, по ощущениям будто грязные. Сколько человек до него брало это книгу, перелистывало каждую страницу, трогало эти листы своими испачканными пальцами? Десятки, сотни. Уголки глаз и губы горели — аллергия на пыль. Юра открывает книгу на случайной странице, читает обрывки фраз. Он пока не решается начать всё с самого начала. Он редко читал до конца длинные произведения. Его не цепляло, всё слишком долго и растянуто, быстро надоедает, много лишних описаний, слов не по делу. Зачем читать про то, как философствует какой-то там выдуманный герой? В реальности всё не так, на то она реальность. Жизнь бежит прямо у тебя перед глазами быстрее, чем секундная стрелка на часах, у тебя нет времени по несколько часов рассуждать о каждом шаге, сделанном тобой. Ты должен шагать вперед. Очередной случайный разворот, и на колени вываливается квадратная бумажка, совсем новая по сравнению с пожелтевшими страницами книги. Чья-то закладка или записка, думает Юра, переворачивает посмотреть, что же это такое, и от неожиданности прикрывает глаза: кто-то решил, что порнухе самое место в книге. Фотография снята в темноте, и силуэты людей на ней еле-еле проглядываются. Худая подтянутая спина с аккуратным родимым пятном на лопатке, напряжённые руки и расправленные назад плечи, вены на шее вздулись от возбуждения, а тело блестит от пота. Парень на фотографии выглядывает из-за плеча и смотрит прямо в камеру томным взглядом. Его губы слегка приоткрыты, и, глядя на фотографию, будто слышишь его тяжёлое дыхание и хриплые вздохи. Он сидит на мятом одеяле, поджав под себя ноги, и выглядит так естественно и раскованно, будто не догадывается, что его сейчас фотографируют. На ягодице лежит чья-то широкая ладонь, мужская, вероятнее всего рука фотографа. В уголке маркером подписана дата: двадцать седьмое октября прошлого года. Хованский грубо смял фотографию в руке и отложил книгу в сторону. Чтение сейчас совсем не заходило: мысли разбегались, и каждую фразу приходилось перечитывать по несколько раз, чтобы запомнить. Неплохо было бы сейчас прогуляться, подышать свежим воздухом, заодно и выйти покурить. Курение помогало организовать мысли и сосредоточиться. Юра накидывает поверх футболки лёгкую ветровку и неторопливо выходит из блока. Бумажка глухо падает на дно пустой мусорной корзины. Стоило только Юре выйти из общежития, из кустов с радостным урчанием выпрыгнул чёрный лохматый комок шерсти. Котёнок, быстро перебирая лапами, бежит навстречу, ластится у ног и смотрит так преданно, как на Хованского не смотрел ещё ни один человек. Мурзик уже значительно поправился, чуточку подрос и больше не выглядел как оборванец. Кто-то явно его подкармливал.  — Ну и куда ты убежал? Не доел ещё, — за спиной послышались мягкие шаги. Кот встрепенулся и навострил уши. Ларин стоял в паре шагов от него, в руках — пакет, а в пакете порезанная на кусочки ливерка. Стоял и обнимал себя руками, в одной майке-алкашке и серых спортивных штанах. На ногах старые, уже почти коричневые от грязи кроссовки, обнажающие выступающий голеностоп. Волосы не были идеально уложены, как обычно, а торчали во все стороны, заспанные глаза смотрели растерянно и по-доброму. Без своего строгого пальто и туго завязанного галстука Дима был такой тёплый и домашний. Он стыдливо прикрылся руками, будто стоял сейчас перед Юрой полностью обнажённый.  — Ну привет, Юра. А я тут кота кормлю, — пакет с колбасой смотрелся очень комично в руках у вегетарианца.  — А я тут кота глажу.  — Здорово, — Ларин зябко повёл плечами.  — Ты от воспаления лёгких хочешь что ли сдохнуть? Сегодня не больше десяти градусов тепла, а ты в одной алкашке расхаживаешь. Мне в ветровке холодно, бля, а ты бы ещё в одних трусах вышел.  — И не такие морозы переживал, — Дима просто отмахнулся. — Я вообще очень устойчив к холодам, но не к жаре и палящему солнцу. Стоит мне немного пересидеть на солнце, так херня одна у меня на спине превратится в злокачественную опухоль, — он демонстративно задрал майку на спине и повернулся, показывая родимое пятно. — И крышка мне, короче, — провёл кончиком пальца на шее. Родинка. Юру словно окатило ледяной водой. Сорвавшись с места, он сунул кота в руки Ларину, выбросил недокуренную сигарету в траву и со всех ног побежал обратно в общежитие. У крыльца он сбавил шаг и оглянулся на Диму, что ошарашено смотрел вслед.  — Я вспомнил, что забыл кипятильник из розетки выдернуть! Мне кажется, моя комната уже сгорела к хуям! Сейчас уборщицы должны обходить блок и убирать мусорные корзины. Он должен успеть. Тяжело дыша, он взлетел по лестнице на свой этаж. Дверь в блок была приоткрыта, рядом стояло ведро мутной воды и швабра, чья тень напоминала очень худого человека.  — Стойте! — Юра чуть не снёс дверь. Задыхаясь после внезапного марафона, он отдышался и утёр пот со лба. Старушка-уборщица, напугавшись до полусмерти, замерла у мусорной корзины полусогнутая и, не моргая, уставилась на парня, внезапно влетевшего в комнату.  — Вы ещё не выбросили? Бабушка мотнула головой. Хованский рухнул на колени и трясущимися руками стал рыться в мусоре. Пытаясь найти смятую фотографию, он развернул каждый листик, перебрал все фантики от конфет, случайно наткнулся рукой на который уже яблочный огрызок или выброшенную жвачку. Наконец цель была достигнута, и, быстро сунув находку в карман, Юра поднялся с пола и неловко глянул на старушку.  — Случайно важный конспект выбросил, — в своё оправдание сказал парень и спешил ретироваться в туалет мыть руки. Захлопнув за собой дверь, Юра дрожащими руками расправил листок и разгладил каждую складочку на бумаге. Да, родинка на плече сфотографированного парня идентична той, что он сегодня мельком увидел на спине Ларина. Сначала он не хотел слепиться, пытаться разглядеть лицо, которое еле-еле было видно в тёмном кадре. Но сейчас и одного взгляда хватило, чтобы понять, кто изображён на этом мятом листке. Хованский не мог ошибаться: он узнавал эту форму губ, прямой нос, небольшие глаза и выступающую надбровную дугу. Не было сомнений. Это Ларин.