Lyceum

Весь лицей: и десятая, и одиннадцатая параллель, даже учителя — были в предвкушении праздника. Месяц учёбы пролетел совсем незаметно, Юра уже влился в новый ритм жизни, в новую компанию и уставал уже не так, как в самом начале года. Можно сказать, он даже стал капельку счастливее. А может, не только капельку. Все начали ещё дольше оставаться после пар, пропадали в актовом зале — готовили праздничный концерт. Юра, представьте себе, даже принял участие в одном номере и остался доволен. У него было не так много слов, не такая уж примечательная роль, но для первого раза хватит. В его старой школе тех, кто пытался проявить хоть какую-то творческую инициативу, презирали, звали ботанами и избивали после уроков за школой. В лицее же поощряется любая инициатива. Можно не бояться быть собой. Но все ждали День Учителя не из-за концерта и не из-за сокращённых пар. — Идёшь сегодня на дискотеку? — Юлик, немного поморщившись, сделал последнюю затяжку и не поленился выбросить окурок в мусорку вместо того, чтобы кинуть его под ноги, как делает большинство. Земля возле этой лавки была полностью покрыта скуренными и растоптанными сигаретами, этикетками от пива или дешёвого вина, и всё это было раскисшим от бесконечных питерских дождей. Культурная столица, но живут тут всё равно свиньи. — Я что, шестиклассник? — Хованский не любил школьные дискотеки. Это как очень херовая тусовка: все трутся друг о друга, потные, из-за громкой музыки ты не слышишь даже самого себя. После поллитровой бутылочки пива всё было бы не так отвратительно, но на каждом углу тесного спортзала, в котором проводят это адское сборище, учителя во все глаза глядят на толпу, ощупывают одежду и проверяют бутылки с простой водой на наличие чего-нибудь покрепче. — Ты что! — Юлик подскочил со скамейки. — Я не принимаю никаких отказов, ты идёшь, и всё тут. Там будет весь лицей, ты обязан там быть! Вот я тоже в прошлом году не хотел идти, а в итоге познакомился с Кузьмой. Если бы не дискотека, то учились бы в своих классах, никого больше не знали и, проходя мимо друг друга в коридоре, бурчали бы «Что за пидор?» и не подозревали, какие мы оба классные. А сейчас вот лучшие друзья. Так что ты обязан пойти! Может, найдёшь себе компанию, а то мы с Никитой в этом году уходим, с кем ты тогда корешиться будешь? Против аргументов Юлика очень тяжело устоять. — Идёшь со мной сегодня после концерта за бухлом? — Ой, чувак, не парься. Да что вообще может пойти не так? Гридин уже пару минут любовался собой в зеркало, приглаживая накладные усы и поправляя кепку. Ну что сказать, красавец. Через пять минут их с Юрой выступление, и Хованский, в отличие от товарища, был не очень уверен в себе, всё время он выглядывал через плотный занавес на сцену и поглядывал в клочок бумаги со своими словами, благо, их было немного. — Не ссы, Юрас, всё будет супер. Да разве мы можем залажать? Мы репетировали как собаки. Тем более, мы историки, память у нас хорошая. Ты поступил в лицей, выучил учебник за девятый класс как Отче Наш, разве выйти на сцену и сказать пару строчек текста для тебя проблема? За сценой звукоизоляции никакой не было, так что парни говорили вполголоса, всё время прислушиваясь к аплодисментам и словам ведущего, объявляющего номера. Иногда зал шумел так сильно, что фанерные стенки гримёрки маленько потряхивало. — Да бля, я не боюсь, что забуду текст, ты вообще слышал, как я разговариваю? — Юра приложился к бутылке с водой. Обычной водой. — И что, что ты шепелявишь, дикция у тебя всё равно заебись, хоть на телик иди. Ты не подумывал свой реп-альбом записать? — Кузьма хохотнул, представляя себе это. — Не пей много, обоссышься на сцене, — и забрал у Юры бутылку. — Спасибо, чувак, — Хованскому на самом деле стало полегче, и боязнь сцены куда-то отступила. Может, сегодняшний концерт — дебют его как актёра? — Смотри, какие мы модные, — Гридин не прекращал вертеться перед зеркалом. Юра поправил бабочку, расстегнул пиджак, в котором было довольно душно, да и тот некрасиво собирался на животе — мал. — Давай селфуху забацаем, время есть ещё. И очки не забудь надеть, сейчас такие все модники носят. Бабушкины, говоришь? «Бэкстэйдж. Ждём с Юрасом начала нашего выступления, надеюсь, так же сильно, как и вы!» Под постом в инстаграме мгновенно полетели комментарии. «Опять Кузьма всех сыграл!» — Да где вы шлялись так долго? — донёсся недовольный голос Юлика из туалетной кабинки. Сидел там он уже не меньше получаса, всё затекло, да и кончились игры на телефоне. Причём внутри было так тесно, что его длинные ноги торчали под дверцей. Смотрелось это очень комично. — Очередь в Маке безумно длинная, ты бы видел, — Кузьма сунул в руки другу бумажный пакет из Макдональдса и наконец скинул с себя верхнюю одежду. — Держи свой бургер. Сдача там же. — А почему так мало? — Доставка платная. — Ой, ну вас. Не надо было соглашаться сидеть тут, как сторожевая собачка. Вся жопа затекла. — А ты хотел, чтоб наше бухло спиздили? — подал голос Хованский. Он забрался на крышку унитаза, заранее сняв кроссовки, и пытался нащупать свой тайник. — Классика! — Юра спрыгнул на кафель, держа в руках три картонных коробки из-под сока «с секретом». Вечер обещал быть горячим. Акустика в стенах лицея была действительно хорошая, и музыка была слышна даже в туалетах. В основном-то, самое главное там и происходило. Почти все учителя сразу ушли домой праздновать вместе с семьёй, остался лишь информатик, отвечающий за аппаратуру, и Геннадий Петрович — физрук. Что ему мешало уйти домой? А зачем, когда он звезда танцпола? Худенький старичок залихватски выплясывал на теннисном столе, иногда отлучаясь в учительскую для физруков, и явно не для того, чтобы взять какой-то спортинвентарь. Так вот, никакого контроля. Камеры-то, конечно, расставлены по всем коридорам и кабинетам, но не в туалете. — Девчонки, с профессиональным праздником! — Юлик плюхнулся на пол рядом с десятиклассницами-филологинями. Девушки смущённо захихикали, совершенно не выкупая шутки. — Ух ты, что тут у вас? Ликёрчик? Мама мия, белиссимо! — лучший актёр современности включил режим шефа Гридина. Ну куда же Онешко без лучшего друга? И у Кузьмы, и у него самого закончилось вино, поэтому парни пошли побираться по своим знакомым: стаканчик мартини там, глоток шампанского сям — и веселье продолжается. Хованскому же не нравилось всё это скопления народа в туалетах. Он бегал от одной двери к другой, пытаясь найти место, где можно поблевать в гордом одиночестве, но везде было занято либо кучей вусмерть пьяных детей, либо решившими уединиться парочками. — Ой, блять, если ебётесь, запирайте дверь, блять. После долгих блужданий по туалетам и подсобкам, Юра забрел в место, где не было ни души, был выключен свет и совсем не доносилась музыка и звуки пьяной толпы. А нет, насчёт «ни души» Хованский всё-таки ошибся. Какая-то фигура в длинном пальто всё приближалась, куда-то спешила и оглядывалась по сторонам. — Юра? Хованский сразу узнал этот голос, это мягкое «р». — Не думал, что тебе интересны такие мероприятия, — Юра был действительно удивлён и до сих пор в состоянии выговаривать длинные слова. — Ты — последний, кого я ожидал бы встретить на этой дискотеке. Я бы меньше удивился, если увидел тут свою мать или покойного прадеда. Вечно мы пересекаемся при странных обстоятельствах. Ты что тут забыл?  — Да так, дела, — Ларин отмахнулся от вопроса и виновато улыбнулся. — Да ты ровно на ногах не стоишь! — Я стеклый как трезвышко, ты о чём? — Юра в голос рассмеялся со своей же шутки. — Ага, стеклый. Унитаз от блевотины сам будешь отчищать. — Да я в туалет схожу и буду как огурчик! Можно будет продолжать тусить, отвечаю. — Юра уже направился в сторону уборной, но сильные пальцы Ларина вцепились в его локоть и не дали сделать ни шагу. — Не-е-е-ет, я тебя в таком состоянии никуда не отпущу. Какое продолжать тусить, ты в своём уме? — Ты мне мамка что ли? — Нет, но я вижу, что тебе уже хватит. Не хватало ещё чтобы ты в больницу попал и из лицея вылетел. Один будешь идти, до общаги не дойдёшь, о поребрик виском стукнешься, и прощай, Юра! — разглагольствовал Ларин по пути к выходу. Юра сильно не сопротивлялся и волочился вслед за ним, еле поднимая ноги. Толпа была совсем занята танцами и в упор не замечала двух парней, под ручку волокущихся мимо них. Каким скрытным и злобным со стороны не казался Ларин, он был добрым. Он беспокоился. Он, пренебрегая личным пространством, терпел возле себя пьяного Хованского, терпел запах перегара и то, что он передвигался со скоростью черепахи. Ну, а разве Юра не был добрым? Он любил животных, не обижал слабых. Добрый же, правда? Но он злопамятный. В сердце с самого детства хранилась та ожесточённость. Юра помнил все те пропитые лица — мамины «друзья», помнил, как с отвращением переступал её тело, уснувшее на полу в коридоре, помнил, как делал вид, что ничего не происходит, когда ей было плохо. Один раз — ладно, но каждый день? Он запирался в своей комнате и плакал, жалея себя. Он презирал собственных родителей, ненавидел их за то, что лишают его спокойного детства. Он ненавидел зависимых. От алкоголя, наркотиков, интернета. А кто он в глазах Ларина, как не алкоголик? На месте Димы он оставил бы себя спать на полу в подсобке. Но тот этого не сделал. Юра чувствовал себя просто свиньёй. Но нет, был всё-таки человек, которого Хованский любил всем сердцем и берёг от всех тревог. Бабушка никогда не видела его по-настоящему пьяным — он никогда не приходил в таком состоянии домой, он не хотел расстраивать родного человека. Бабушка не знала ни про его первую драку, ни про то, как он убегал от ментов в три часа ночи. И никогда не узнает. Ей вредно нервничать, и пережила за свою жизнь она и так немало. — Слушай, ты не пробовал бросить пить? — А смысл? Всё равно не получится. Если бросать пить, то всей компанией, ну или же найти себе непьющую. А среди молодёжи сейчас очень сильно распространён алкоголизм. Думаю, что когда найду себе работу, жену и детей заведу, про алкоголь забуду уже сам по себе. — То есть, один ты не пьёшь? — Нет, какой смысл? Юра совсем не заметил, как они дошли до общежития. Свежий воздух привёл мысли в порядок, земля перестала уходить из-под ног, но Хованский всё равно ощущал необходимость принять горизонтальное положение. Он мог бы прилечь прямо на асфальт, но ему не позволяла рука Ларина, надёжно прижимающая его к себе. Юра сам не знал, отчего вдруг внезапно все его внутренности скрутило и вывернуло, может, от воспоминаний о тяжёлом детстве, может, от запахов, доносящихся с помойки, но он был рад, что это случилось не тогда, когда он спал уже в своей жутко неудобной кровати.  — Ты в норме? — зрелище не из приятных, но Ларин всё это время, хоть и брезгливо морщась, стоял поблизости. Хованский утвердительно кивнул и поднялся с колен. — Парни, чем вы там заняты? — патруль милиции появился совсем неожиданно. — Да так, кота кормим, — господи, какая же лажа. Отмазка от бога. — Какая мерзость этот ваш Вискас, Китикет или как его… Фу! Вот мой Барон ест исключительно натуральную пищу. Кстати, он, как и я, веган… Остальные слова утонули в очередном дожде и раскате грома.