Шкатулка с ответом на главный вопрос

Глаза юноши были сощурены от порывов, развевающих длинную, расшитую, чёрную мантию. Оказавшись на месте лишь за несколько мгновений, после исцеления в пещере, он гордо и уверено сделал первый шаг по высокой, дворцовой лестнице. — Хозяин, почему вы передумали дожидаться ответа вашего дяди? — обезьянка, прытко прыгала рядом, по белым, натёртым до блеска ступеням, поглядывая на гвардейцев, стоявших по обеим сторонам, каждой двери. — Я кое-что видел в пещере, — уклончиво ответил Фабий, бессознательно сжав кулаки и мотнув головой. Капюшон едва не слетел с его длинных волос, обнажив мягкие, тёмные пряди. — Господин, вы смогли узреть какое-то видение? — голос дрогнул и перепрыгнув на две ступеньки вперёд, он замер, преграждая путь. — Господин Фабий, вы уверены, что поступаете обдумано? Взгляд, каким Фабий окинул своего фамильяра, был до того яростно остр, что из пасти животного вырвался звук, подобный визгу. — Как смеешь, сомневаться в моих поступках? Возвращайся к дереву и стереги лошадь. Дальше, я сам, — лицо Фабия, быстро сделалось бесстрастным. Фамильяр видел, дрожащие пальцы хозяина, впервые решившегося перенести кого-то, кроме себя. И тогда, довольный, возрастающими силами своего колдуна, он кратко кивнул и запрыгал к лошади, побивая себя в грудь. День близился к обеду и Фабий, ускорил шаг, уверено проходя мимо гвардейцев, пока не дошёл до нужной двери. Резня дверь, покрытая золотым орнаментом языка богов, могла отвориться перед ним, лишь при одном из двух обстоятельств. Если печать, признает его желанным гостем, отведав кровь; или же, по милости гвардейцев. — Господин министр ещё два часа не планирует вести приёмы, — звонкий голос, высокого мужчины, вооружённого и палочкой, и мечом, как у простолюдинов, кратко отрапортовал. — Значит, я использую кровь, — вздохнул юный маг, доставая маленький, но острый, наточенный нож из-под широкого пояса. — Это угроза? — моментально приставив к горлу Фабия меч, гораздо более низкий, и гласом и ростом гвардеец, обратился, чётко глядя в бушующие очи. Фабий легко выдержал резкий, угрожающий взгляд и даже не пытаясь отшагнуть от приставленного оружия, закатал рукава на левой руке. Не отводя взгляда от гвардейца, юноша нанёс длинный и глубокий порез, возле собственной кисти и спрятал нож. — Это правило, — он поднял руку из которой активно сочилась кровь. Фабий вздохнул, словно не пред королевским служащим объяснялся, а пред дитём неразумным. — Если печать господина министра признает меня, как желанного гостя, двери отворятся сами. Меч опустился и грозный гвардеец, позволил подойти юноше к двери, готовый в любую секунду, вонзить орудие, прямо в бочину. И пусть для обоих гвардейцев, все его жесты, казались идеально выверены и даже пальцы перестали дрожать ещё на пути к ним. Всё же мысли в его голове, хаотично летали в сомнении, признает ли его кровь, родной отец. Он не жалея себя и не морщась от боли, щедро лил кровь, надавив вокруг раны. Древние символы начинали ярко светить, слепя в глаза, служителям короля. Фабий сделал несколько шагов назад, а гвардейцы в сторону и двери распахнулись. Тёмный, большой кабинет, пропахший ароматом парафина предстал пред его очами. Всё было таким, каким помнилось ему с детства. Слабый треск растопленного, белого камина из-за которого сразу стало душно. Длинные шкафы, почти полностью закрывавшие синие стены. Карты и документы лежащие на большом, круглом столе, цвета дверей и камина. Огромный, синий ковёр, размером больше, чем дома некоторых бедняков. Мужчина в синем камзоле, расшитом золотом, подле пуговиц, сидел с прямой снилось и хмурясь, быстро вёл пером по бумаге, то и дело, обмакивая в стоящую рядом банку чернил. Две глубоких морщины, ничуть не портили симметричное и в остальном, здоровое лицо. Двери громко захлопнулись и мужчина поднял взгляд на нежданного гостя. Юноша прошёл по кабинету, остановившись прямо перед отцом в нескольких шагах от стула и стола. Слишком холодные для нынешнего времени года и удушливо жаркой комнаты пальцы, сняли капюшон. Чуть помедлив, он опустился на колени у края мягкого ковра и склонил голову. Фабий хорошо выучил с детства, что в кабинете отца, лишь сам король и ещё пара человек, могли заговаривать первыми. — Фабий, — юноша передёрнул плечами от смутных впечатлений услышанного впервые за несколько лет, собственного имени из уст отца. — Отец, — он поднял голову, быстро скользя взглядом по складкам бархата у локтей, по каштановым волосам, по огромному перстню с эмблемой их дома. Смотрел на огромное множество бумаг, разложенных по стопкам. Юноша сглотнул, чувствуя острую необходимость смочить горло. Его взгляд, выдал слабую надежду, встреченную суровостью и в то же время растерянностью отца. Сколько же дней он провёл в отдалении от этого человека? Воина, командира, чиновника и того, кто предал ребёнка. Как много раз Фабий говорил себе, что не сможет простить этого человека? Как много он провёл во тьме, которой совсем и не жаждал поначалу? — Сэр, — Фабий откашлялся. — Господин министр, я прошу, чтобы лично вы, отправили меня на фронт. — Я не буду отправлять воевать колдуна, который может принести беду короне, — помолчав несколько минут, отстранённо ответил он. — Отец, — тихо начал Фабий. — Скажи, творил ли я когда-нибудь пустое зло? Осквернял ли я наше имя, чем-то, кроме сильных и не любимых тобой заклятий? Отец, посмотри на меня! — голос его взметнулся и очи, что в тот момент, были пугающе похожи на очи мужчины, сверкали обидой. Будь в том кабинете и Талия, она бы наверняка рассказала о всех страданиях, вызванных братом и, уж наверняка, жаловалась на бедных, запуганных друзей. — Твоя матушка рассказала о вернувшейся к Талии памяти! — взгляд мужчины был грозным. Губы сжались в тонкую линию, брови нахмурились, а глас сделался ещё грубее и ниже. — Хочешь сказать, что я не имел право вернуть сестре воспоминания? — всё тело Фабия словно одеревенел. Он вытянулся, продолжая стоять на коленях и сжал кулаки до того сильно, что следы коротких ногтей, оставались глубокими вмятинами. — Ты второй раз ослушался моего решения! — двери загудели, меняя окрас на пурпурный, вслед за вспышкой эмоций, своего заклинателя. — Это было делом не солдата, а сына. Сына и брата, — голос его колебался, вместе с содрогающимися от наполняющего гнева. — Сколько заданий дядюшки я выполнил? Как думаешь ты, отец?! Грудь мужчины вздымалась высоко и редко. Глубокое дыхание, выдавало и его гнев. А взгляд и вовсе показался Фабию не читаемым. — И продолжишь их выполнять, пока я или Талия, не сменим решение! — голос мужчины отдавал эхом от стен. — Талия? Какое она право имеет?! Отец, ты постоянно говорил, что прочитав эти книги, я предал наших предков! Ты вышвырнул меня из собственной семьи, — голос Фабия успокоился и зазвучал решительно. Мужчина открыл рот, собираясь решительно возразить, но был перебит ещё до первого звука. — Нет, отец. Нет. Ты никогда не давал мне высказаться, оправдаться, сказать хоть слово. И я всегда подчинялся этому. И если я способен тебя просить за предательство, то и ты, простишь мне мою непочтительность, — за недовольством, мелькнул и интерес. Мужчине вышел из-за стола и обойдя его, развернул стул для посетителей. Он уселся и скрестил на груди руки. Свечи тошнотворно проникали в ноздри, вызывая воспоминания о каждом разе, когда юноша, смиренно стоял перед отцом, слушая бесконечные нотации. — Говори, — бровь требовательно изогнулась, а Фабий, готовившийся яростно защищать свои слова, замер, всего на миг. — Я читал книги написанные нашими предками. Я выполнял каждый твой указ и покорно слушал нескончаемые упрёки. Я пытался сказать о том, что не согласен с тобой. Ты ведь никогда за все годы, не попытался меня спросить. Объяснить всё, так же не дозволял. Ты ведь никогда мне не доверял и даже не пытался? Отправившись к дядюшке, я продолжал практиковать первородные заклинания. Ведь тот, кому ты поверил, больше родного сына, пытался меня убить. Я не знаю, было ли это и твоим желанием. А если и было, прощаю, — скривившись лицом, махнул Фабий. — Нет. Конечно я бросил эту затею, чувствуя лишь сердце, вырванное моим любопытством. А потом, когда дядя стал посылать меня, ребёнка, в опасные и потерянные края. Когда лишь чудом выживав, я возвращался к нему, чтобы сидеть в одинокой комнате, пока снова не понадоблюсь, началось понимание. Я мог выжить и устоять, против всех проклятий и чудищ, лишь совершенствуя свою магию. Фабий судорожно вздохнул и вернулся к привычному спокойствию. — Дядюшка всегда нашёптывал, что я тебе враг. И конечно же он, поделился с тобой мыслями об ужасном, тёмном колдуне, которому и тринадцати лет отроду не было, — усмехнувшись с таким холодом, короткая дрожь пробила тело отца, продолжил. — И почему же, столь праведно стоящий за светлую магию человек, хранил у себя десятки книг и сотни свитков о первородной магии? Знал ли кто-то ещё о них? — Поклянись собственной силой перед богами, что не соврал! — мужчина терял контроль, позволив тремору, обнажить его слабость. Он ударил кулаком о стол так, что от того отлетела пара кусочков дерева. — Поклянись! Полная ехидства и самодовольства улыбка, появилась на лице юного колдуна. Он вновь протянул руку под пояс и второй раз порезал свежую рану. — Я обращаюсь к богам стихий и к каждому богу, одарившему силой. Взываю к вам, и прошу лишить меня всякой силы немедленно, если мои слова были ложью! Взываю и требую о справедливости! Пусть моё тело разорвут на части сию же секунду, если мой дядя не пытался меня убить. Если я солгал своему главе и отцу, — его взгляд казался отцу безумным, но глядел он на сына, не отрываясь. Палочка Фабия, взметнулась с его рукой, вырисовывая призыв и над головой возникли первородные символы. Луч зелёного, как и возникшие письмена, цвета, прошёлся сквозь него. Мужчина невольно встал со стула, сделав шаг вперёд и остановился, одёрнув себя. Вскоре, и письмена и лучи исчезли. Мужчина подошёл к сыну и коснулся плеча. — Покажи, остались ли у тебя силы, — он волнительно облизнул губы и пристально смотрел на палочку. Фабий направил палочку на стол и бумаг запорхали вокруг, затем, аккуратно упав на место. — Сын, — голос мужчины звучал глухо и отдалённо. — Пускай, возможно ты и прав. Возможно, я и совершил величайшую, но ты не станешь наследником вновь. — Хорошо отец, тогда, я воспользуюсь правом на сражение. И следуя закону нашей семьи, займу законное место. А я ведь так надеялся, что узнав правду, ты поступишь со мной справедливо, — в голосе Фабия звучал лишь холодный расчёт, словно, что-то внутри спряталось, и закрылось. — Я… Я могу назначить тебя правой рукой, если ты убедишь в честности своих побуждений, служить семье, -укракой метнувшийся влево, а затем вправо взгляд на словах о правой руке, остановился на отеческом лице. — Отец, ты позволишь мне, как колдуну, освоившему все пять граней первородной магии, отправится на самую сложную битву? — и всё же, слабая ямочка появилась у него на лице. — Учти, что если твои намерения лживы, ты получишь достойный отпор, — мужчская челюсть сжалась и что-то обдумав, он схватил чистый лист и начал писать. Фабий же, полностью осознающий, что вряд ли во всей стране найдётся хотя бы три человека, способных его сразить, вежливо кивнул, пряча усмешку. — Сэр, — я докажу вам, что вы всегда ошибались на мой счёт и послужу на славу его величеству и нашему дому, — и с улыбкой послушного сына, стал слушать подробный приказ. Теперь, Фабий уверился в своей правоте окончательно и был таков.