Диктатура памяти

Рауль сел в аэрокар и включил автопилот. У него было немного свободного времени, чтобы отдохнуть и подумать. Расслабиться получилось с трудом — мелькавшие последний час перед глазами разноцветные сполохи, казалось, не остались на запруженной толпой площади, а засели в голове, собираясь отправиться с ним в Танагуру. В ушах шумело. Чтобы получать удовольствие от такого, надо быть или глухим, или монгрелом. Он опустил веки, но это не помогло — красный, синий, зеленый и, синхронно, — звуки ударника, выделявшиеся на фоне музыкальной темы. «Господь любит вас! Господь заботится о вас!» Голова мучительно трещала, и блонди легко потер виски, избавляясь от неприятных ощущений. Сполохи погасли, шум в ушах стих. Рауль досадливо сморщился. Нет, конечно, ничего принципиально нового и необычного он увидеть и услышать не ожидал, но тот факт, что все оказалось настолько просто, чтобы не сказать примитивно, вызвало чувство разочарования и обиды на организаторов этого странного театрализованного представления. Психологическое программирование — а в том, что это было именно оно, сомневаться не приходилось, исполнялось на примитивном уровне и обескураживало наивной прямотой и почти детской непосредственностью. Преподобный Гай использовал простейшие, грубые способы влияния на бессознательную сферу. Но, надо отдать должное, как оратор он прекрасно владел мимикой и жестами. Насколько это дано человеку. А его мастерски скорректированная внешность — прежнего монгрела из Кереса узнать стало почти невозможно — добавляла образу потусторонней нереальности и делала слова почти с начала проповеди впавшего в транс пастора, значимыми и убедительными. Матово поблескивала свободно ниспадавшая до пола белая одежда, (это как раз Советника не удивило, о таком в истории он читал неоднократно. Пафосно и загадочно). Она скрывала очертания фигуры, но было заметно, что преподобный высок и строен. Лицо с неестественно большими карими глазами (тут, по мнению Рауля, пластические хирурги несколько перестарались) и гладкая кожа, как у андроида — было видно, что бриться Гаю теперь не приходилось. Густые русые волосы ниже лопаток, которые четыре года назад он собирал в хвост, теперь свободно лежали на плечах, но не придавали сходства с элитой, а подчеркивали необычность такого типа внешности для Амои. Преподобный был красив, убедителен и старался вовсю. Полное единение с толпой, голосовые модуляции и авторитарное изложение простеньких, прописных истин в коротенькой проповеди с многократно повторяющимися на все лады участками. Несложные логические построения, оканчивающиеся очевидными выводами — именно то, что нужно монгрелам. Правильно расставленные акценты и вовремя сделанные психологические паузы — видно, что Гая натаскивали специалисты, и что времени было мало. Да и базовые знания ученика неглубокие, но толпе оказалось достаточно, ее самозабвенно качало на волнах эйфории. На заполненной людьми площади только Рауль и, может быть, бодигарды преподобного, стоящие вокруг сцены, знали, что защищать тут, в сущности, некого. Идеальная трехмерная голографическая копия на сцене отображавшая пастора во весь рост, огромный экран сзади — вот и все. Сам же Элай во время проповеди находился в студии, в своих апартаментах, прямая трансляция велась оттуда. На мониторах Гай видел всю площадь в деталях, и Советник не сомневался, что его персона обязательно обратила на себя внимание, если не преподобного, то господина Девье или кого-то из помощников. И опять длинный музыкальный перерыв под непрерывное мигание накрывавшего площадь незримого купола — красный, синий, зеленый. Монгрелы танцуют какой-то странный, дикий танец. Они хлопают в ладоши и самозабвенно подпевают, повторяя за преподобным звучащий в такт музыки речитатив: «Господь любит ва-ас! Господь — единственный, кто думает о вас, единственный, кому вы дороги, и кто о вас помнит!» Снова короткая проповедь, традиционные для этого культа «не убий, не укради, не возжелай» стыдливо обходятся или обрастают десятками условностей: " Главное — это любовь к Единому! Господь все простит и забудет, только люби Его! Люби и слушай то, что говорит твой наставник. Не думай, не сомневайся — все получится и все будет хорошо, если научишься верить!" Красный, синий, зеленый — толпа поет и танцует. Орфей зря тревожится. Это пока не опасно. Обычный сброс пара, негативных эмоций, простенькая психологическая разрядка, и, если так будет продолжаться дальше, то никакой угрозы. Всего лишь удачное коммерческое предприятие, с финансовыми аспектами которого сейчас разбирается Маркус Джейд. Можно даже не сомневаться, что он вычислит все схемы отъема денег у паствы и посчитает каждый карио. А от песен и танцев до нового восстания — путь в тысячу шагов. Пока в эти головы не вложат идею, вполне конкретную, древнюю, как мир, но по-прежнему волнующую мятежные умы, беспокоиться не стоит. Рауль почувствовал, что аэрокар остановился, открыл глаза и поднял двери, шагнул из машины, но через секунду понял, что почему-то попал не туда. Он был не в Эос и даже не в Танагуре. Узкий замусоренный проулок, в котором оказалась машина, не мог быть ничем иным кроме кересской подворотни. Советник поздравил себя с тем, что оказался прав — его вели. Но как же быстро они сориентировались и воспользовались ситуацией! Похоже, он недооценил противника, это очень плохо — надеялся играть по своему сценарию, а получилось несколько иначе. Попытка запустить двигатель аэрокара не увенчалась успехом. Тот был надежно мертв, как и вся электроника — двери не закрывались, фары не включались, но самым неприятным было другое — полностью прервалась связь. Коммуникатор не работал, а канал с Юпитером он воспринимал отдаленно, как будто через толстый слой изоляции. Так он слышал Создателя, когда покидал родную планету — ощущение всегда было скверным, но причина закономерна — расстояние. Почему он не мог полноценно дотянуться до него сейчас, было неясно. Рауль послал сообщение о происшествии, но в том, что оно достигло адресата, уверенности не было. Скорее, наоборот. Неприятное чувство тревоги настойчиво требовало отступить, пришлось усилием воли отбросить его, как досадную, мешавшую сосредоточиться помеху. То, что управление аэрокаром перехватили, понятно без дополнительных уточнений, значит, ресурсы противника больше, чем они предполагали, и возможны другие неожиданности. Логика подсказывала, что прогулкой по Кересу не отделаться, да и та вряд ли состоится. Скорее всего, дальше проулка его не выпустят. Будто в ответ на эти мысли в подворотню задом въехал видавший виды фургон, блокировав основное направление движения, и тут же с другой стороны в проходе между домами от стены отделились две высокие фигуры. Монгрелы. Рауль автоматически определил генетический код линий, к которым те относились. Один — типовой вариант распространенной, устойчивой и чистой L 316/1. Второй же, крупный, высокий, с переразвитой сырой мускулатурой, грубыми чертами лица и тяжелой челюстью, был редким экземпляром. Темные — как будто зрачок расплылся во всю радужку — глаза указывали на то, что экземпляр из экспериментальной Q 00/9. Какое-то время Рауль работал с генматериалом, добытом на Гекате, планете с высокой силой тяжести. Образцы повели себя вполне прогнозируемо, и первая генерация монгрелов обладала ожидаемым фенотипом. В условиях Амои мальчики росли почти до двух метров, костистые и переразвитые для своих лет, но в последующих поколениях действие генов ослабевало. Новые генерации фенотипически проявляли среднюю корреляционную норму для жителей Гекаты по росту и массивности. Тот, кто стоял сейчас перед Раулем, был как раз из первой партии — F1, и неуловимо напоминал крупного самца терранской гориллы. Монгрелы держали перед собой за рукояти странные продолговатые предметы, очевидно, оружие, но на известные Советнику модели эти штуки не походили. — Положите оружие и подойдите, — голос Рауля гулко отразился от стен. Монгрелы и не подумали выполнить приказ. Это стало неожиданностью. — Гы! — счастливо оскалился Q 00/9, показав ряд крупных, крепких зубов, и коснулся пятерней торчащего за ухом матово поблескивающего девайса. Ах, как же все это было нехорошо! Юпитер оказался прав — в районе виска у монгрела красовался ментальный экран — новая разработка инквизиции, информацию о которой недавно добыл агент Жильбера. Он считал, что прибор еще в стадии разработки, видимо, ошибался: проект форсировали, и первые модели уже покинули стены лаборатории. Это означало, что те, кто охотились на ученого, были осведомлены о некоторых аспектах, не предназначавшихся для посторонних глаз и ушей, гораздо лучше, чем хотелось бы. За спиной еле слышно хрустнуло. Рауль чуть повернул голову и скосил взгляд. Еще трое вылезли из грузовика, но подходить не спешили. Того человека, ради которого он решился на авантюру, среди них не было. Получалось, Советник сунулся в мышеловку, недооценив опасность, и возможности отыграть назад пока не видел. Он рассматривал такой вариант событий, знал, что пойдет до конца, но все равно было не по себе. — Я хочу поговорить с вашим главным, — господин Ам не спускал глаз с монгрелов, прислушиваясь, стараясь не пропустить движение за спиной. — Он тоже хочет поболтать с тобой, блонди, — усмехнулся L 316/1. — Тока не здесь. Лезь в фургон, если не хочешь, чтобы мы тебя тащили. Попробовать, конечно, стоило. Хотя бы для того, чтобы понять, какое оружие в руках у монгрелов. В том, что убивать его не собираются, Рауль был уверен. Очнулся он лежа навзничь на земле. Щиты ожидаемо не выдержали, а скорее, не были приспособлены к отражению того вида излучения, которым его шарахнули. Сознание отключилось напрочь, он даже не понял, кто из монгрелов выстрелил. — Ну, что там? — чей-то голос уколол болью в висок. — Пиздец там! Свернул Оди шею, как спичку сломал! — Q 00/9 наклонился над Раулем и заглянул в лицо. Бок обожгло болью — громила с чувством саданул его ногой по ребрам. — Эй, придурок, не вздумай ему что-нибудь сломать! Хозяин нас на живую кастрирует за длинноволосого! Оди сам виноват. Нахер было лезть к блонди с разговорами? Вот и поговорили! — Кажись, пришел в себя, — Q 00/9 зачем-то махал у него перед лицом здоровенной ручищей. — Ну, так добавь ему, Моз, не стесняйся! Дорога длинная, а нам будет спокойнее. Хватит, что Оди накрылся. Да не в голову, идиот! Сознание резко отключилось. ------------------------------------------------------------------ — Мы топчемся на месте! Топчемся на месте рагоновы два месяца! Сколько можно? Эти придурки выучили то, что я говорю, почти наизусть! — Гай нервно скомкал салфетку и запустил ею в угол. — Успокойся. Все идет по плану, — Абель, в черных брюках и темно-синей шелковой рубашке, непринужденно развалился в кресле и меланхолично ковырял ложечкой многослойный шоколадный десерт. — Чем ты недоволен? — Я хочу действовать! Мы торчим в этой дыре больше года, а результат — ноль! — дорогой белый халат разошелся на груди, и преподобный пытался запахнуть его, нервно дергая за отвороты. В широком вырезе виднелась мускулистая безволосая грудь, маленький сосок темным пятнышком выделялся на смуглой коже. Гай был босой, ухоженные ступни тонули в светлом ворсе ковра. Абель сглотнул и отвел взгляд: «Проклятый монгрел!» — Это твоя родная планета, преподобный. С каких это пор ты стал называть ее дырой, а своих поклонников придурками? — Мне здесь душно, Абель! Понимаешь?! Тут все провоняло мертвечиной — улицы, люди, даже еда! — Гай резко оттолкнул тарелку с остатками ужина, так что она слетела с невысокого столика на ковер, но не разбилась. Абель знал, что вывело монгрела из себя. Он тоже видел тварь. Толпа бесновалась, а та молча стояла в середине, скрестив на груди руки в белых перчатках, и даже не пыталась скрыть свое присутствие. Золотые волосы, одна прядь падает на правую бровь, чуть прикрывая глаз, лиловый с золотом сьют — странная, экзотическая униформа, безучастное, надменное выражение лица. Казалось, она недоумевает, зачем тут находится, но потом Абель понял: презрение и насмешка — вот что читалось в зеленых глазах. Не к тем, кто стоит рядом на площади, к ним: к преподобному, к Абелю. Тварь знала, что они видят ее, и глумилась над тем, что они делают. Проклятие! Сразу кинуло в жар, как будто их застукали за чем-то постыдным, гнев поднялся тяжелой, мутной волной. Только прилетев в этот странный, изломанный мир, Абель научился по-настоящему ненавидеть. Здесь он ощущал себя почти инвалидом — неполноценным, ущербным, беззащитным. «Человек — венец творения», — Амои заставляла пересмотреть этот тезис. Силой. Пространство разбитых иллюзий и мертвых надежд, территория смятых судеб, планета — клетка. Это были владения сумасшедшей машины, возомнившей себя Создателем, ее странного, чуждого всему человеческому интеллекта. Изделия Юпитера идеальны, нереально безупречны и функциональны. Человек не может быть столь совершенен. Ярость застилала глаза. Гай тоже увидел блонди, стоящего на площади, и с ним творилось что-то невообразимое. Лицо перекосило гримасой отвращения, губы дрожали. Одного взгляда длинноволосого выродка хватило, чтобы преподобный взбесился и понес полную околесицу. Благо, тем, кто безумствовал вокруг сцены, было уже все равно. А Гаю не помог даже болезненный тычок под ребра: пришлось прервать прямой эфир и включить одну из старых записей, — совсем слетел с катушек, не соображал, где находится. И, судя по всему, в себя еще не пришел. — Чем ты недоволен? Наш приход растет, деньги текут рекой, мы все ближе к цели, — Абель чувствовал себя не лучше и специально дразнил амойца. Блонди его достал, а он и так был на взводе — в ближайшие сутки придется поработать, операция входила в кульминационную стадию, поэтому до дрожи хотелось дать выход раздражению и снять накопившееся нервное напряжение. — Да ебал я твои деньги! — Гай вцепился пальцами в кожаные подлокотники, костяшки побелели, а через маску нарочитой благости проступили черты прежнего монгрела из Кереса. Сейчас он выглядел таким, каким Абель запомнил его на первой встрече — бешеным, неукротимым, слегка сумасшедшим: — Держи свой грязный язык за зубами, монгрел, если не хочешь неприятностей! — бесполезно. То, что его уже не слышат, было очевидно. — Я вернулся на Амои не за этим! — глаза амойца сузились, теперь он напоминал зверя, в бешенстве грызущего прутья решетки оттого, что не может дотянуться и вонзить клыки в сладкую плоть. — Ты же видел его?! Видел, как он улыбался, как он издевался над нами! Меня тошнит от этих масок, от имитирующих чувства гримас. Эти твари мне задолжали. За Рики, за то, что сделали со мной, за все! Они не имеют права жить, Абель, понимаешь, никакого! — крылья носа монгрела трепетали, глаза полыхали огнем безумной, всепоглощающей ненависти. Он пытался взять себя в руки — вдох-выдох, вдох-выдох — глубоко, рвано. Немного помогло, Гай заговорил тише и сдержанней. — Мне опять снятся старые сны. Врачи говорили, что они ушли навсегда, но не тут-то было! Я вижу их на этой проклятой планете почти каждую ночь. В них другая длинноволосая тварь заламывает мне руку, выкручивает, выдергивает из сустава и улыбается. Будто уродует надоевшую куклу. Я слышу, как хрустят мои кости, как лопаются сухожилия, вижу, как из разорванных артерий бьет фонтан алой крови и стекает в большую лужу, — Гая трясло. — Я лежу в ней, крови становится все больше, я уже не могу дышать, липкая жижа льется в рот, я глотаю ее, давлюсь, пытаюсь кричать, задыхаюсь, пускаю алые пузыри... Или еще хуже. Мне снится, что эта рука... — он внимательно рассматривал свои пальцы. Абель знал, что это дорогой нейроорганический имплант, — вдруг перестает слушаться и хватает меня за горло, будто живет своей жизнью, поднимает меня над полом, трясет. Я чувствую, как железные пальцы сминают хрящи гортани, хриплю, пытаюсь отбиваться, извиваюсь в воздухе, но жим становится все сильнее. И тут я вижу, что рука в перчатке. В тонкой белой перчатке, Абель! Тогда я просыпаюсь, мокрый, липкий от страха, но так и не могу вдохнуть. Я катаюсь по кровати, мне кажется, что это конец, что проклятый блонди все-таки достал меня, а потом воздух врывается в легкие. Я сиплю, кашляю, блюю остатками еды с прожилками крови, как будто он, и правда, смял мне трахею, но дышу, глотаю затхлую погань этого мира... И тут я вспоминаю, что Рики больше нет на свете! Что все закончилось четыре года назад, исправить ничего невозможно, а тварь живет и по-прежнему правит этим миром! Я кричу от бессилия, зажимаю себе рот руками и кричу, — Гай тяжело дышал, на дне темных глаз опасливо ворочался пробудившийся призрак безумия, по щекам тонкими дорожками текли слезы ярости. — Охрана раньше пугалась, однажды даже вызвали врача. Я уже пришел в себя, когда тот приехал. Запретил пускать, устроил бодигардам разнос. Теперь они молча ждут, пока я приду в себя, поят водой, моют, меняют постель — привыкли! Но я не привык! К этому невозможно привыкнуть, Абель, а ты обещал мне месть! Когда мы летели сюда, ты уверял, что заставишь блонди заплатить, поможешь мне! Так какого хуя ты тянешь время, мать твою! — голос опять сорвался на крик. — Заткнись, монгрел, — серые глаза опасно сузились, голос звучал тихо и сочился неприкрытой угрозой. — И не вздумай упоминать о моей матери! — Сам заткнись, ублюдок! — Что ты сказал? — Абель оказался рядом и одним движением выдернул Гая из кресла. — Я предупреждал тебя: не смей повышать на меня голос. Не вздумай дерзить мне, жалкий паяц, — он крепче сжал отвороты халата. — Или я сейчас завершу то, что не успел Минк. Придушу тебя, как крысеныша, отрежу член и засуну в наглую, поганую глотку. Гай резко замолчал, только сверлил его ненавидящим взглядом. Догадался, что перегнул палку, а в том, что это опасно, Абель его убеждал не раз. Шкура у монгрела оказалась крепкой, но у любой вещи существует предел прочности. — На колени, амойская потаскуха. Ты таки допросился, — он отпустил халат, и Гай молча рухнул на ковер, повернулся, встал на четвереньки, поднял широко распахнутые глаза — ненависть погасла, уступив место болезненному предвкушению. Абель знал, что опасность, которой он пропитан насквозь, которой фонит его тело, завораживала монгрела. — Ну же! — он шагнул вперед и нетерпеливо запустил пальцы в темные русые пряди. — Ты знаешь, что делать, чтобы заслужить прощение! — голос стал хриплым, во рту пересохло. Этот мужчина был его искушением. Его проклятьем и наваждением. Он ненавидел себя за то, что поддался и всякий раз не мог остановиться. Гай потянулся к ширинке его брюк. От вида стоящего на коленях человека, покорно исполнившего его волю, кружилась голова. Только что этот мужчина управлял целой толпой. Беснующейся, разгоряченной толпой, которая раздевала его тысячами жадных взглядов, выкрикивала имя тысячами перекошенных мокрых ртов, имела своей горячей, липкой аурой, в стремлении получить непристойную, мучительную разрядку. — Ты шлюха, Гай. Грязная шлюха, которая отдается каждому, кто ее желает! — возбуждение стало невыносимым. — Возьми его! Ну же! — он грубо прижал монгрела лицом к паху. Это было порочно и неправильно — секс с мужчиной. Противоестественно, мерзко. Умелые пальцы скользнули по разгоряченной плоти. Еще раз. Последний. Отказаться не хватало сил. Потом он, как всегда, пожалеет. Потом придет чувство вины, раскаяние, но сейчас противиться искушению невозможно. Абель чувствовал себя опустившимся грязным животным. Монгрел развратил его, искорежил, превратив из здравомыслящего человека в безмозглого, похотливого самца. Один вид Гая заставлял совершать мерзкие поступки, будил непристойные, греховные желания. Если бы узнал отец... Чувство стыда обострило возбуждение до предела. Развратная амойская шлюха! Он даже не понимает, что отсасывать мужчине это порочно, однополое соитие уродливо, противоестественно. Чертовы амойцы! Их планета заслужила исчезнуть, разлететься на куски, чтобы даже памяти не осталось! Абель часто не сдерживался и бил своего любовника. От этого потом становилось еще гаже. Но самым неприятным было другое — он всегда, даже на пике возбуждения, помнил, что этот монгрел сделал со своим бывшим, когда узнал об измене. Что он сделал с Рики. Дикарь с внешностью ангела — понять и найти оправдание его поступкам было невозможно. Ведь Гай действительно любил того парня, а потом кастрировал его и запер, оставил подыхать в бункере. А сам ушел на встречу со смертью, знал, что вряд ли вернется назад и откроет замок. Могло ли это служить оправданием? Гай считал, что да. Абель не спорил. Он закрыл глаза и откинул назад голову. Нет смысла пытаться что-то изменить. Скоро все решится само собой. Скоро он улетит с Амои, и все завершится, он вырвется, освободится, сможет забыть. *** Абель остервенело тер себя мочалкой под прозрачными струями воды, как будто это могло смыть скверну, в которой он опять позволил себе вываляться. Монгрел спровоцировал его. Снова. Он слишком хорошо знал, что упоминание о Рики, его бывшем любовнике, выводило Абеля из себя и заставляло терять контроль, но не понимал и не принимал другого секса. Ему нужна была боль, он отчаянно желал наказания. Был ли амоец таким всегда, или давняя история с гибелью Дарка так изувечила его психику — какая, по сути, разница? Однажды монгрел во время секса назвал его Ясоном. Абель тогда связал ему руки и заставил вылизывать пальцы на ногах. Гай кончил, так и не прикоснувшись к собственному члену, выстонав ненавистное имя. Он взбесился и наотмашь отхлестал амойца по лицу. По лицу... Раньше Абель себе такого не позволял. Тонкая струйка крови ползла по подбородку, а чертов ублюдок широко улыбался, скаля окровавленные зубы. Тогда он понял, что с головой у парня намного хуже, чем предполагали работавшие с ним психоаналитики. Как Гаю удалось обмануть врачей, было непонятно, видимо, ненависть иногда способна на большее, чем любовь. Когда он догадался, что монгрел пользуется им? Наверное, сразу после прилета на Амои. Тогда Абель уже почти примирился с собой, он был согласен... не на интрижку — на связь, привязанность, даже на роман. Казалось, это могло очистить и оправдать многое, но внезапно он ощутил себя прибором для удовлетворения похоти и, одновременно, странным оружием. Против кого? Он подозревал — демоны бессознательного, порожденные взрывом Дана-Бан были невидимы постороннему взгляду, но столь же реальны для этого амойца, на кого бы ни перекладывал тот сознательно свою вину за смерть Рики. Демоны... Они были жестоки в своей правоте и не позволяли Гаю обманываться. Абель досадовал на себя — втянулся в странную игру, замешанную на боли, сексе и странных, уродливых перверсиях амойца, и не сразу понял, что безумием можно заразиться. Слишком близка была цель, чтобы рисковать и слишком ему это... Нравилось? Он не понимал себя — все придуманные объяснения имели подтекст и не отображали сути вещей. Струи воды стекали по разгоряченному телу, не принося облегчения. Цель оправдывает средства... Только так можно держать в узде это безумие с глазами святого. Абелю хотелось верить, но он ощущал себя барахтающимся в склизкой, сладко воняющей трясине, без права на помилование, где страсть и ненависть смешались равными порциями. Сейчас Гай спал. Несколько дней после того, как получал свое, он вел себя послушно. Пока не затягивались раны и не переставали болеть побои. Потом все начиналось сначала. Коммуникатор в комнате на столике звякнул, и Абель вышел из душа, прихватив с собой полотенце. На полу за ним оставался широкий мокрый след. Прижал трубку к уху: «Посылка двигается к адресату». Резкий выброс адреналина — финал близок, стоило поспешить. Вот оно! То, ради чего он больше года сходит с ума в этой дыре. Абель бросил взгляд на спящего на кровати мужчину. Гай чему-то улыбался. Полную информацию о его кошмарах Абель получил еще на Терре и знал, что сегодня они не вернутся. Тело расплатилось за старые ошибки хозяина сполна. Проклятая планета изломанных душ! Через белую простынь, которой он накрыл амойца проступали алые, уже буреющие по краям пятна. Острая жалось мешала дышать. Сейчас этот человек счастлив. Он так и не понял, что был просто приманкой. Интересно, раскопала Служба Безопасности всю историю с преподобным Элаем или господина Ама заинтересовало организованное для него представление? Какая теперь разница? Они выманили тварь из Танагуры с минимальными затратами — это было главное. Гай во сне завозился и перевернулся на другой бок. «Многие знания — многие печали. Спи», — Абель нежно коснулся губами высокого лба.