Frenemies

— Мила-ано, — произнесла Бабичева. — Мила-ано. Ми-ила а Мила-ано. — Господи, да когда ж это кончится, — простонал Гоша. Бабичева смерила его презрительным взглядом, полистала разговорник и сказала: — Па-арла италья-ано кон ме. — Ваффанкуло, — сообщил ей Гоша. — Это что? — Это я тебя послал. — Откуда такие познания? — Сара научила. — Сара? Когда это ты успел с ней пообщаться? — Да давно еще. — А Микеле знает? — Меньше Микеле знает, крепче спит. Вот скажи, Бабичева, почему он такой гандон, когда у него такая классная сестра? — Ну, он не гандон. Он просто нервный. — А кто не нервный? Я тоже нервный, Юрка вон вообще самый нервный. Все нервные. — Ты за всех не говори. Пусть врач вам пропишет успокоительное. — Ну, да, а потом его допингом объявят. Нет уж, нахуй. Ваффанкуло пусть идет это успокоительное. — Вы задрали! — взорвался, наконец, Юра. — Поспать дайте мне! — Да два часа осталось лететь, не успеешь поспать нормально, — заметила Мила. — Твое какое дело? Почему, блин, я должен с вами вообще сидеть? — Действительно, почему это олимпийский чемпион Юрий, мать его, Плисецкий не летит бизнес-классом? — нарочито яростно возмутился Попович. — В жопу иди, — посоветовал ему Юра — Гоша открыл рот, и пришлось добавить: — Только попробуй еще раз повторить это слово. Матерись по-русски, блять, будь патриотом. Мила прыснула и снова уткнулась в разговорник. Гоша вздохнул и извлек наушники. Юра, прищурившись, посмотрел на обоих, а потом опять закрыл глаза. Ничего он не нервный. Он вообще никогда не нервничал, если это было действительно важно — особенно за себя. Раз уж на то пошло, он гораздо больше нервничал, когда катался Джей-Джей. На Олимпиаде он даже думал, что Барановская все поймет. Но и она, и трущийся рядом Никифоров решили, что он просто переживает за свою медаль — и Юра, конечно, за нее переживал, но это были переживания совсем иного рода. За медаль было азартно, за Джей-Джея — неприятно и муторно до слабости в ногах. Ладно. В конце концов, они не на войну идут. Они не спасатели, не пожарные, не медики — всего лишь профессиональные спортсмены, которые вообще непонятно зачем нужны. Чтобы толпа развлеклась? Чтобы твоя страна могла сказать, вот, зато в фигурном катании мы топчик? Или тут не зачем, а почему. Потому что тебя привели на каток, когда ты еще нихера не соображал, а там вдруг сказали, что ты будешь чемпионом, и принялись выбивать из тебя дурь. Завести такой разговор с Фельцманом — он, пожалуй, не откажется вспомнить старое. Завести с Барановской — та, небось, найдется, что наплести про искусство и самовыражение. Юра напрягся и подумал, просто я люблю это. Люблю кататься, люблю соревноваться, меня ломает, если я долго не выхожу на лед. Люблю побеждать. Вот это мысль получше. На ней и на ее вариациях Юра и тянул последние десять дней. Он выкладывался на полную, приходил на тренировки максимально рано, уходил максимально поздно. Фельцман, который опасался, что он расслабится после Олимпиады, не мог нарадоваться, а потом у Юры начали дергаться глаз и нога, и ему пришлось запретить избыточные нагрузки. Юра забивал на запреты, Фельцман орал, как в юниорские времена. Мила с Гошей, очевидно, почувствовали себя обделенными и начали предлагать какие-то усложнения собственных программ за три дня до отъезда. За два дня до отъезда Фельцман назвал их всех дебилами, хлопнул дверью, ушел на улицу и там, по рассказам очевидцев, выкурил полпачки сигарет, к которым обычно прибегал очень редко. За один день до отъезда Джей-Джей прислал видео, в котором выполнял на редкость чистый четверной лутц, а Никифоров посмотрел и сказал, Юри, может, не будем отказываться от риттбергера? Ах, да, сразу после Олимпиады Кацудон отказался от своего риттбергера, потому что устал, вот просто так тупо. Устал он, думал Юра, растирая основанием ладони дергающийся глаз. Неужели родители Джей-Джея не воспротивились? Впрочем, его мама, кажется, в Софии, а отец часто идет у него на поводу. Вообще, каково это — тренировать собственных детей? Больше думаешь об амбициозных устремлениях и меньше о призовых деньгах? Как будто Фельцман думает о деньгах. Вот уж что его точно не волнует, которую весну в одном и том же пальто. А в Милане тепло, днем почти двадцать, можно без пальто ходить. На свидание ходить. С кем-нибудь. С кем-то. Кое с кем. Джей-Джей в последние дни писал ему исключительно мало — никогда раньше такого не было. Доброе утро и спокойной ночи, пара каких-нибудь тупых мемов — и все. Юра гнал от себя мысль о том, что он обиделся. Если б обиделся, совсем бы, наверное, не писал? Да и на что обижаться? Как будто Юра первый раз наезжает на его прокаты. И вообще, наезд-то был взаимным. С другой стороны, у каждого есть предел. Вдруг Джей-Джей решил, что ему такого счастья все-таки не надо, но из благородства ждет конца чемпионата, чтобы с ним расстаться. Зачем расставаться, когда они даже не встречаются? Хотя нет, они, пожалуй, как раз встречаются — несколько раз в год при удачном стечении обстоятельств. Ну, и пожалуйста. Ну, и не надо мне ничего. Ну, и все, и забыли. — Юра-а, — позвала Бабичева. — Юр, ты спишь? — Чего тебе? — спросил Юра, не открывая глаз. — Слушай, почему Сара так нравится всем мужикам? — Она горячая итальянка. — Что, тебе тоже нравится? — Нет. Мне не нравится, — ответил Юра со вздохом. Уж лучше бы ему нравилась Сара. *** — Нет-нет, — сказал Крис с улыбкой. — Я не говорю по-итальянски. Девушка на ресепшн извинилась и повторила по-английски, не нужен ли ему номер для курящих. — Я что, похож на злостного курильщика? — осведомился Крис, когда она отошла к принтеру. — На самом деле, я, конечно, немного знаю итальянский. Но им только палец в рот положи. А ты чего здесь ждешь? — Ничего, — ответил Жан-Жак, перебирая стопку рекламных флаеров на стойке. — Да? И когда же оно прилетает? — Крис. — Я тебе в прошлый раз не сказал, но вы очень красивая пара. — Спасибо. Только Юре этого не говори. И вообще, не стоит распространяться. — Почему? Ему ведь уже исполнилось восемнадцать. — Ну, там не в этом дело. — А в чем? — Нас обложили, знаешь ли, гомофобы. — А, ну, да. — Крис, лучезарно улыбаясь, принял у девушки карту от номера. — Я как-то забыл. Спасибо, синьорина. Серьезно, ты его ждешь? — Никого я не жду, — ответил Жан-Жак. — Правда. Он надеялся поспать, но джетлаг был непредсказуем, и, поворочавшись в постели около часа, Жан-Жак вздохнул, встал и отправился на поиски приключений. Отец преспокойно дрых, мама должна была прилететь только завтра, а когда должны были прилететь подопечные Фельцмана, он не знал: гордый Юрочка, естественно, сам не сообщил, а спросить Жан-Жак забыл, потому что чувствовал себя, как выжатый лимон, и забывал буквально обо всем. Все физические силы уходили на тренировки, все душевные — на споры с отцом и — по телефону — с мамой. Зато Мэдди была на его стороне и даже заколола челку. Но Мэдди осталась в Канаде. — Пойдем, может, пройдемся тогда? — спросил Крис. — Я тут бывал, покажу тебе город немного. — Конечно, — согласился Жан-Жак. — Пошли. Крис потащил его в Навальи, который был недалеко от отеля, и Жан-Жак представил себе, как они с Юрой катаются на лодке по каналу. Даже в идеалистическом сеттинге — при полном отсутствии прочих людей — это казалось неестественным и неловким. Они оба не были созданы для Европы с ее узкими улочками, живописными кварталами, старинными замками, соборами, мостовыми, тесным уютом и даже романтикой протеста. К чему протестовать, когда можно увезти его в канадскую глушь, в леса, на берега рек и озер, где никто никогда не бывает, и там заниматься любовью на собственной разложенной прямо на земле куртке. В волосах грязь и сосновые иголки. Колени, ободранные о корни деревьев. Муравьи повсюду. Но гораздо более органично, чем кататься на лодке по миланским каналам. Цивилизация, подумал Жан-Жак, глядя на винтажный интерьер сквозь стекло одной из кафешек. Они умело используют свой груз истории, и все здесь дышит стариной, но, тем не менее, это цивилизация. А Юра родился в двадцать первом веке, у него айфон, брендовые шмотки и дорогущие коньки, и при всем том он не имеет к цивилизации никакого отношения. Он с иголками в волосах валяется на моей куртке. Куртка, впрочем, несколько нарушала первобытную идиллию, и Жан-Жак нахмурился, пытаясь удалить ее из своей в остальном экологически дружественной фантазии. Крис, который рассказывал ему что-то про Милан, замолчал и проследил за направлением его взгляда. — Ты голодный? — Я? — удивился Жан-Жак. — Нет, с чего ты? — Ну, ладно. — Крис пожал плечами и улыбнулся. — Я вижу, Милан тебя не очень вдохновляет. Как настрой на чемпионат? — Победить, как обычно. — Жан-Жак двинулся дальше, и Крису ничего не оставалось, кроме как идти за ним. — У меня не бывает другого настроя. А ты что? — Ну, вообще-то я тоже намерен победить, Джей-Джей. — Жан-Жак обернулся, и Крис ему подмигнул. — Это ведь мой последний профессиональный старт. Феечка с Кацуки, конечно, зададут жару, но и я выложусь на полную, поверь мне. Жан-Жак припомнил его программы. У них был примерно одинаковый уровень, и Крис выступал достаточно ровно, но чего-то ему всегда не хватало — то компоненты проседали, то возникала какая-нибудь досадная ошибка. Хотя не исключено, что Крис прячет в рукаве некий козырь, как он сам — четверной лутц. — Будешь усложнять программы? — спросил Жан-Жак. — Не вижу смысла. — Крис пожал плечами. — Это неоправданный риск, мои программы и без того неплохи. Поднажму на компонентах, то есть наоборот, ха-ха! Плисецкий лично сказал мне на Чемпионате Европы, что я всех заебал жопой крутить, ну, вот и буду крутить поменьше. Раз уж это мои последние соревнования, пусть все увидят мой трагизм. — У тебя там музло не подходит, — заметил Жан-Жак. — Не трагическое. — Ну, что ты, — отозвался Крис. — В этом и фишка. За праздничной маской веселой танцовщицы прячется неизбывная печаль. — А прячется? — Как знать, Джей-Джей. Я ведь буду скучать. — Вернешься через год, как Виктор. — О, у меня другие планы, — отмахнулся Крис. — Но кто знает. Будешь меня ждать? — Не буду, — ответил Жан-Жак с улыбкой. — Пошел ты, Крис, и без тебя соперников хватает. Крис захохотал и схватил его под локоть. — Ладно, пойдем уже есть джелато, как нормальные туристы. Пока тренер не видит. *** — Я уходить никуда не собираюсь, — огрызнулся Гоша. — Сколько раз повторять? — Да-да. — Мила похлопала его по плечу. — Русские не сдаются, мы знаем. — Только на милость любви! — Сара подняла вверх указательный палец. — Это ты про что? — не выдержал Юра. Сара посмотрела на него так, как будто с ней заговорил комод. Юра попытался вспомнить, разговаривали ли они раньше, и не смог. — Про Виктора, — наконец, ответила Сара. — А что? — Ничего. — Юра отвел взгляд. Надо было оставаться в номере, но в номере мысли сгущались под потолком, как грозовые тучи. Глаз опять начал дергаться в такт звучащей в наушниках опостылевшей музыке из короткой программы. Юра потер его и запустил песню по новой. Он должен победить, он должен доказать Джей-Джею и всем остальным, что заслуживает золотой медали и получил ее вовсе не потому, что он любимчик судей. Сообщение от Джей-Джея — “Напиши, как прилетишь” — он прочел в аэропорту Милана и набрал “Я здесь”, но ответа не было до сих пор. Поэтому, когда Мила предложила гулять, он согласился, надеясь, что она его отвлечет. Оказалось, что гулять они идут вместе с Гошей и близнецами Криспино, которые же “местные и все нам покажут”, и плевать, что они из Неаполя. И если Гоша сам по себе раздражал не больше Милы, то Гоша в сочетании с Микеле превращался в полный пиздец. Сара пыталась их сбалансировать, и Юра был ей даже благодарен, но тут требовалась тяжелая артиллерия. Какой-нибудь Джей-Джей стайл. Юра снова извлек телефон из кармана, включил экран, но список уведомлений оставался пуст. — Еще рано, — неправильно поняла его Мила. — Кому рано, а кому уже пора бы, — хохотнул Микеле. — Ты опять?! — Гоша сжал кулаки. — Мне просто кажется, что мы еще не до конца разобрались с этой темой. Скажи, насколько сильно тебе на льду мешает песок? — Какой песок? — с готовностью отозвался Гоша. Мила закрыла лицо ладонью. — Который сып… — Смотрите! — воскликнула Сара, хватая брата за руку. — Там Крис и Джей-Джей! Юра посмотрел туда, куда указывал ее палец, и там действительно оказались Крис и Джей-Джей. Крис и Джей-Джей ржали, как кони, стоя под каким-то фонарем, склонившись друг к другу лбами и глядя в экран телефона. Юра опять вытащил собственную мобилу, щелкнул кнопкой, до боли прикусил нижнюю губу. Мудак канадский. — Крис! — заорала и замахала руками Сара. Мила свистнула. Микеле пробормотал: — Как будто нас без того недостаточно. — Гоша бросил на него уничижительный взгляд и заорал громче Сары. Юра зажал одно ухо рукой, а другое телефоном. Крис и Джей-Джей оторвались от своего видоса, повернули головы и начали махать руками и орать в ответ. Сара с Гошей ринулись к ним, Микеле, естественно, ринулся следом, Мила схватила Юру за рукав и тоже потянула вперед. Юра смотрел исключительно себе под ноги, а когда перед ним возникла знакомая красная куртка с блестящими пуговицами, упер в нее ладони, чтобы предотвратить излишне тесные объятия. Джей-Джей не стал настаивать, отодвинулся, и ему на шею тут же бросилась Сара. Ее брат немедленно попытался вклиниться между ними, но Джей-Джей, конечно, был ему не по зубам — развернул Сару в другую сторону, отступил на шаг и пару раз обернулся вокруг своей оси, придерживая ее за талию. Микеле едва не зашипел, Сара засмеялась, а Юра подумал, что они ведь тоже виделись месяц назад. Сара Криспино — бронзовый призер Олимпийских игр. Горячая итальянка. Джей-Джей поставил бронзового призера на землю, схватил Микеле за руку и встряхнул, обнял Милу, обнял Гошу. Так всегда и будет. Или теперь уже не будет. — Классно, классно! — Сара запрыгала. — Давайте все вместе поужинаем? Вы еще не ужинали? — Мы нет, — ответил Крис. — Я не уверен, куда здесь лучше. — Ты чего? — спросил Джей-Джей, и Юра молча показал ему телефон. — Я знаю одно хорошее место, — сообщила Сара. — Только надо пройти с километр. — Вообще-то Фельцман… — начал Гоша. — Мы “за”! — перебила его Мила. — У меня интернета нет, — сказал Джей-Джей. — Роуминг дорого, а вай-фай не попадался. — Нас очень много, — проворчал Микеле. — Там нет таких больших столов. — Ой, подумаешь, сдвинем два, — отмахнулась Мила. — А у этого есть, значит? — Юра махнул головой в сторону Джакометти. — Видосы на Ютубе-то смотреть? — Только вот я не знаю, мне кажется, они поздно открываются, — протянула Сара. — Можно зайти куда-нибудь еще на аперитив, — предложил Джакометти. — Это очень по-итальянски. — А этот из Еврозоны. — Джей-Джей пожал плечами. — Надо было в аймессидж писать, тогда бы обычным сообщением дошло. — А потом на эспрессо, — подхватила Мила. — Ми диа ун каффэ пер фаворе! — Браво, браво! — Сара захлопала в ладоши. — А я знал, что ты попрешься с ним шляться? — огрызнулся Юра. — Произношение у тебя пиздец, — изрек Гоша. — Нормально вообще-то! — тут же влез Микеле. — Ладно, ладно. — Мила замахала на них руками. — Хватит. Идем что ли? Все молча закивали, а Джей-Джей осведомился: — А я должен был сидеть и в отеле тебя ждать? Пять пар глаз тут же обратились на него, а потом на Юру. Юра прикрыл глаза, засунул телефон в карман, вытер вспотевшую ладонь о джинсы. — Подождите, а в чем конфликт? — спросила Мила. — Ни в чем, — сказал Юра, глядя мимо нее. — Ни в чем, — сказал Джей-Джей, заулыбался и шагнул ближе, подхватил ее под локоть, развернул и потащил вперед. — Честно говоря, я жутко голодный. Юра пропустил всех, чтобы идти последним, но Гоша тоже отстал, поравнялся с ним и тихо произнес: — Блять, Плисецкий, ты точно съебать собрался. Юра вздохнул и не стал ему отвечать. *** В ресторане Жан-Жак сел напротив Юры и, когда все окончательно разместились, протянул ногу вперед и попытался раздвинуть его лодыжки. Юра грозно посмотрел поверх меню и убрал ступни под стул. Жан-Жак улыбнулся, Юра оскалился. Жан-Жак склонил голову набок и подмигнул, Юра сделал большие глаза и отвернулся. Жан-Жак встретился взглядом с Гошей и подмигнул ему тоже. Гоша нахмурился, и Жан-Жак почти увидел, как у него в голове крутятся шестеренки, поэтому решил не нагнетать и придвинулся ближе к Саре, которая под аккомпанемент зубовного скрежета, издаваемого братом, охотно принялась читать ему лекцию о вкусной и здоровой итальянской пище. Жан-Жак не знал, почему, но при виде Юры его отпустили и меланхолия, и усталость, и необоснованные страхи. Обоснованные страхи? Как бы то ни было, осталась лишь опасная веселость и эйфория. Он слушал Сару, периодически кивая головой, и чувствовал на себе тяжелый взгляд, от которого становилось еще веселее. Глупый Юрочка, как ты до сих пор не понял, что я только твой? Через десять минут Микеле, наконец, удалось отвлечь сестру. Жан-Жак вытащил телефон и, держа его на коленях, вбил пароль от вай-фая, получил, наконец, Юрино “Я здесь” и набрал: “Желание придумал?” Не поднимая головы, открыл Инстаграм, полайкал какие-то фотки, посмотрел видео с забавной собакой. “Мое единственное желание сейчас — это выиграть золотую медаль” “Ну, вот этого не могу, уж извини” “Эта медаль слишком дорога моему сердцу” “Придумай другое” “Другого нет” “Я могу что-нибудь придумать” “Если не хватает фантазии” “Мы еще столько всего не пробовали” “Но если ты хочешь какой-нибудь бдсм-хардкор, лучше подождать до конца соревнований” “Ты только намекни” Жан-Жак поднял голову и посмотрел, как Юра пытается без палева закрыть ладонью экран от Милы и Гоши одновременно. Те не обращали внимания — Мила болтала с Крисом, а Гоша выжидал удобного момента, чтобы завладеть вниманием Сары. Юра, в конце концов, ограничился лаконичным: “Иди нахуй” “Это намек?” “Мой день так прекрасно шел, пока не появился ты” “Кто-то недавно при всем честном народе меня крыл за то, что я на сообщение не ответил” “Мне похуй вообще” “Извини, что-то не верится” “Ты довольно давно не посылал меня в такой грубой форме” “Ты ревнуешь” “Нет” “Это был не вопрос” “Не надо ревновать” Жан-Жак задумался о том, рановато ли для признаний в любви или уже пора. По логике сообщений выходило, что пора, но признание через сообщение — ни разу не Джей-Джей стайл. Нормально ли будет позвать его выйти на пару слов? Есть ли в этом заведении место, где можно целоваться без свидетелей? Вмешается ли официант, если Юра испугается и придется его держать, чтобы он не сбежал? “Чего там ревновать?” — написал Юра. — “Ты так много придуриваешься, что тебя никто не воспринимает всерьез” “Даже Джакометти” Ах ты маленький гаденыш, в восторге подумал Жан-Жак и набрал: “Давай так” “Если придешь сегодня в 10 в номер 934, я буду считать это признанием твоей ревности” “А если не придешь, смирюсь и поверю в то, что тебе действительно похуй” “Но ты приходи, не пожалеешь” *** К десяти Жан-Жак успел еще раз поговорить с проснувшимся отцом о короткой программе, что его несколько отрезвило, и решить, что с признаниями, как и с бдсм-хардкором, лучше подождать до конца прокатов. Потому что Юра может отреагировать как очень хорошо, так и очень плохо. Он непредсказуемый, как джетлаг, который, наконец-то, дал о себе знать — Жан-Жака неумолимо клонило в сон. Он лег на кровать, раздумывая, услышит ли, если уснет, когда Юра будет стучать в дверь, но тут Юра прислал ему четыре загадочных цифры. Загадочными они оставались только первые пару секунд. Жан-Жак вздохнул, распихал по карманам презервативы, телефон и ключ-карту и поднялся на этаж выше. Юра открыл почти сразу же, выглянул, осмотрел коридор и мотнул головой, приглашая его внутрь. Жан-Жак сделал пару шагов в темноту и протянул руку к выключателю, но Юра, успевший захлопнуть дверь, перехватил его запястье, и Жан-Жак подумал, что вести светские и даже полусветские беседы они если и будут, то, видимо, позже. Уставшее от изнуряющих тренировок и долго перелета тело требовало чего-то медленного и нежного, но Юра, не мешкая, впился зубами в его губу, требовательно толкнул его язык своим, пролез руками под расстегнутую кофту. От него пахло мылом и мятой. Жан-Жак, прижав ладонями его скулы, пытался немного сбавить обороты, однако Юра пропихнул пальцы за пояс его джинсов сзади, а спереди терся всем телом, едва не наступая ему на ноги, и Жан-Жак понял, что он просто уснул и смотрит сон. Сон замечательный и очень реалистичный, но, раз это сон, можно было делать все, что угодно, без оглядки на усталость, и Жан-Жак схватил Юру за плечи, с усилием оторвал его от себя, заставил отступить назад. Юра споткнулся и привалился спиной к стене, и Жан-Жак упер ладони по обеим сторонам от него. Юра дернул головой, отбрасывая челку со лба, и Жан-Жак нагнулся, поднырнул под его нос и укусил за губу, возвращая любезность, а потом вообще ушел в глубокий кредит, отчаянно терзая послушно приоткрывающиеся губы зубами и зализывая языком. Юра с каким-то невнятным мяуканьем стащил с него кофту, затеребил пальцами пуговицу на джинсах, пытаясь расстегнуть — Жан-Жак резко отпихнул эти пальцы, расстегнул сам, а потом, наконец, сдавил под ребрами стройное тело, скользнул руками за спину, прижал к себе как можно теснее, провел носом по гладкой шее, приставил к ней зубы — низко, у плеча, потом выше, на уровне кадыка, под скулой. Юра снился ему относительно часто, но даже потрогать его во сне удавалось редко, а тут такое. Жан-Жак попытался затянуть в рот кожу там, где чувствовался ток крови в сонной артерии, но тут Юра завозился, что-то забормотал, ударил его кулаком сзади по плечу. Жан-Жак отстранился, спросил: — Что? — Засос оставишь, мне еще выступать. Жан-Жак рассмеялся и хотел сообщить ему, что засосы, оставленные во сне, так и остаются во сне, но, в конце концов, он может в любой момент проснуться и хотелось бы успеть побольше. Поэтому он отступил на шаг назад и сказал: — Раздевайся. — Я раздевайся? — А что не так? Юра посмотрел на него странно, но ответил: — Ничего, — и потянул вверх футболку. Жан-Жак довольно улыбнулся, попятился дальше, вглубь номера, пока икры не уперлись в край кровати — сел, откинулся назад, на локти, не отрывая взгляда от Юры, который, тяжело дыша, скомкал футболку, держа ее на уровне груди, и спросил: — Можно не смотреть на меня? Жан-Жаку хотелось смотреть, но и глаза закрыть тоже вдруг захотелось. Поэтому он упал затылком на мягкое, пробормотал, можно, Юрочка, и сомкнул веки. Когда он проснулся, было темно, хотя он, кажется, оставлял настольную лампу включенной. Впрочем, вполне мог выключить и не запомнить — слишком уж сильно его рубило. Жан-Жак повернулся, пошарил рукой слева, но никакой лампы там не оказалось. Вот это было уже странно, потому что, когда он засыпал, лампа точно находилась там. Жан-Жак помотал головой, прогоняя сон, потянулся вправо, нащупал что-то теплое и, очевидно, живое и отдернул ладонь. На секунду ему показалось, что он дома, и сестра забралась к нему в постель, потому что ей приснился кошмар. Однако Мэдди не делала так уже лет пять, да и что за бред, он же в Милане, в гостинице, через три дня чемпионат. Жан-Жак снова ощупал теплое и живое, и оно немного пошевелилось, вздохнуло и снова застыло. Тогда он попытался вспомнить, где оставил телефон, и цепочка выстроилась мгновенно: телефон — ключ-карта — презервативы. В кармане кофты. Лифт на этаж выше. А, черт. Жан-Жак сел на кровати, потер виски, еще раз тряхнул головой и, наконец, посмотрел на Юру. Юра спал, лежа к нему спиной, а кофта лежала под ним. В карман с телефоном удалось легко забраться — два часа ночи, никаких пропущенных вызовов, — но ключ-карта с презервативами были плотно зажаты где-то у Юрочки под ребрами. Так себе из него принцесса на горошине. Жан-Жак усмехнулся и осторожно потянул за край ткани. Юра недовольно замычал, повернулся на спину и открыл глаза, похлопал ресницами, а потом злобно сощурился. — Чего, блять, не спится? — Мне карта нужна, — ответил Жан-Жак. — Она где-то под тобой. А то я в номер не попаду. Презервативы, так и быть, оставь себе. — Какие еще презервативы? — В кармане. Моей кофты. Которую ты так мило обнимаешь во сне. Юра заворочался, пошарил вокруг, сел и вытянул из-под себя кофту, после чего резко пихнул ее в руки Жан-Жаку со словами: — Ничего я не обнимаю. Это случайно получилось. Забирай и вали отсюда. — Юрочка, извини, — сказал Жан-Жак. — Я из Монреаля летел бесконечность и потом не мог заснуть. Я не хотел. — Да, блять? Вот это ты тоже не хотел? Юра потянулся вбок и щелкнул выключателем лампы. Та озарила все мягким светом, и Юра нервным движением собрал волосы, поднял вверх, отвернул голову влево. Жан-Жак придвинулся ближе. Не засос — след от зубов, почти не заметный, хотя видно, что от зубов. Он представил себе, как Юра ходил по номеру и, наверное, пинал ногами кровать и кресла, пытаясь унять вылившееся в ничто возбуждение, отчаявшись, отправился дрочить в ванную, увидел в зеркале отметину, обложил его десятиэтажным матом — и все равно не растолкал и не выгнал. И не выгонит, но надо уйти. Утром уходить будет гораздо сложнее. — Тональником сам замазать можешь, — сказал он вслух. — Не заметно почти. Юра немного посопел и ответил: — У меня нет тональника. — Ну, попроси у Милы. — Она слишком любопытная. — Ну, я тебе куплю утром. Или возьму у мамы, она рано прилетает. Ложись спать. Мама прилетит и будет распекать его за изменение программы, а отец ее, скорее всего, поддержит. Хорошо бы перед этим нормально выспаться. Юра отпустил волосы, повернулся обратно и напряженно спросил: — То есть типа ты уходишь? Жан-Жак мысленно вздохнул, но все-таки улыбнулся: — Ну, не сразу. Раз уж я так удачно тебя разбудил.