Возьмак знает, что делать

Он был эталоном для подражания. Прошлый, несравнимый и уникальный Геральт. Он собирал себя по кусочкам, как собирают давно разбитую вазу: кропотливо и отчаянно. Казалось, от прошлой сосредоточенности и спокойствия не осталось и следа, словно ведьмака не то подменили, не то одурманили. Потерянный, оставленный, и словно сломанный, бродил и скитался, искал и не находил, боролся и не сдавался. Иорвет мог бы восхищаться Геральтом часами. Его непоколебимая уверенность, ясный взгляд, свой ответ в сложившейся ситуации, непокорность судьбе и, конечно же, святая простота делали из его буквально предмет воздыхания одноглазого эльфа. Иорвету всё казалось и чудилось, что существ проще ведьмаков на свете и не найдёшь. Так продолжалось ровным счётом до предательства Лето. Несомненно, Геральт был отличен от него, во многом превосходил Лето, показывал свою незапятнанность, чистоту, в чём-то невинность. Только ангельского взгляда у ведьмака не было. Не было вообще ничего, отдалённо напоминающих тех святых существ, которых изображали на фресках и мозаиках. А ещё эльф боялся. Боялся непробиваемой уверенности Геральта. Не понимал, суетился, не находил ответа, иногда логики и закономерности, вновь сбивался и впадал в некую истерию. Вот только в лице он изменится разве что лишь на самую дикую малость. Иорвет пытался разгадать ведьмака, вертел и так, и этак, сопоставлял стороны, события, его выбор, свой. Бесповоротно и полностью отказывался сдаваться, отходить от темы, пытаться переключиться или отбросить подобного рода мысли и рассуждения в сторону. Глаз его горел огнём, почти таким же, каким владел сам Геральт. Предводитель эльфов рад быть по одну сторону с ведьмаком, ведь так жилось легче. За Геральтом ощущаешь себя как за каменной стеной. Беловолосый становился оплотом надежды, той самой невидимой защитой, что отводит все напасти и беды жизни, которые встречает эльф. Геральтом хотелось владеть, не мучиться в вопросах совести и нравственности, быть единственным удостоенным ведьмачьего снисхождения, может, даже некой лёгкой полуулыбки, хитрого прищура, лицезрения спокойного и расслабленного лица. Иорвет в очередной раз засыпал, понимая, что такое может случиться разве что в сказке. Уж точно не в этой. Но не мог себя успокоить или обнадёжить хоть на сотую долю процента, отступить и промолчать. Быть как можно ближе, пытаться идти в ногу с Геральтом, принимать решения, последствия которых могут приводить едва ли не к гибели. Но не рядом с ведьмаком. Рядом с ним реальнее было умереть от какой-нибудь неизвестно откуда возникшей хвори, которой могли бы болеть только треклятые эльфы. Одноглазый усмехался болезненно и ядовито, поворачивался на другую сторону, суетливо и небрежно мял под себя подушку, пытался предаться неге и заснуть, но выходило на удивление довольно плохо. Ведьмака хотелось держать как домашнего питомца: всегда на привязи, неподалёку, под самым боком. Или на крайний случай, как проверенного товарища, возможно как друга, возможно как кого-то ещё. Эльф был согласен на многое. Слишком многие вещи в жизни одноглазого доставалились ему дорогой монетой. За Геральта Иорвет не пожалел бы отдать любого на этом свете. Краем сознания вспоминает, будто бы кто-то говорил про Дикую Охоту. Эльф уверен, что будь ведьмак всегда рядом, всегда с ним, он смог бы вылечить его от этой дурной заразы, что прицепилась к нему банным листом, отдал бы все свои силы и приложил бы нужное количество стараний. Вспоминает саму историю. Уж не помнит, когда ему о ней рассказали, но отчётливо понимает, почему Король Дикой Охоты так просто обменял душу Йеннифер на душу Геральта. Ведьмак был ценнее любой старой ведьмы, владеющей пусть даже всеми магическими познаниями в этом мире. Это ещё раз доказывает, что беловолосый в своём роде был не просто уникальным или отличным от других, он был единственным. Таких не будет ни до, ни после него. Ради ведьмака, Иорвет бы склонил свои колени, возложил бы в его руку клинок: опасный, пусть даже предназначенный для него самого.

***

Эльф ещё немного поёрзал на кровати, удобно на ней устраиваясь, предался, наконец, прекрасному сну. Геральту опять этой ночью икалось.