Ты - благо гибельного шага, Когда житье тошней недуга, А корень красоты - отвага, И это тянет нас друг к другу.
Ведьмак поднялся в самую рань. Здоровым сном медитацию можно было назвать разве что только в самом ужасном кошмаре. Но Геральт бодр, хотя в голове его полностью отсутствует та прелесть неги, которую можно испытать поутру. Сначала он просто открывает глаза и медленно осматривает комнату. Тело несколько одревенело: всё же сон в полусидячем положении не вызывает особого восторга. Немного пульсирует в висках. Ведьмак болезненно жмурится, но медленно поднимается, поэтапно. Сначала одну ногу – вот он уже стоит на одном колене, как бравый рыцарь –, потом следующую, неторопливо осматривает себя, и не приходит в восторг. Покажись беловолосый сейчас, не дай бог, ну, Лютику там, или ещё паче, Золтану, не ступил бы и шага самостоятельно, обязательно был бы отправлен в какой-нибудь бордель, да только в Вергене его особо и не наблюдалось. Геральт проверял. Несколько раз прохаживался по давно выученным и теперь уже знакомым улочкам, однако возвращался к прежним мыслям и отправлялся в таверну. Ведьмак привёл в себя в порядок, так как вчерашний вечер вообще не доставил ему ни грамма приятных новостей. Туда сбегай, то найти, вот это принеси, а это не трогай, осёл, вот то положь! Волк чувствовал, как его на ментальном уровне трахали. А он замотался, забыл прежний образ жизни и почему-то подстроился под всех, выполняя их указания. Такие мысли оседали едким пеплом, заставляли кривиться несколько раз и принимать всё как есть. Ничего другого поделать со сложившимися обстоятельствами было нельзя, кроме как разгребать эту всю навалившуюся кашу, которая появлялась из заколдованной печи с каждым разом всё быстрей и быстрей. Непроизвольно взгляд упал на кровать, она была всё такой же: помятой, кривой, тонкой и ущёрбной, и как только Зельткирк из Гулеты на ней спал, за исключением одного фактора – сраная флейта Иорвета валялась в самом углу: почему-то была примята подушкой, из-за чего рассмотреть её вчера не получилось. Ведьмак отвернулся: смотреть на такое было выше его сил. И как он только с самого начала не приметил, не учуял… От предмета подозрительно противно несло и пахло цветами, травами, корешками. Беловолосый услышал знакомые нотки только сейчас, а запах действительно был слабым и призрачным, но неприятным. Сочетание всего этого вызывало плохие ощущения, и что-то инстинктивное в Геральте кричало «остановись!». Мужчину взяла секундная злость, потому что эльф не имел никакого права оставлять своё барахло в этой комнате. Он взял флейту, спокойно повертел и осмотрел её, и потом положил на прикроватную тумбу: Геральт не имел привычки таскать с собой бесполезные вещи. Потом он всё же приметил, что при случае впихнёт её Иорвету, возможно в задницу. Хотя в один момент промелькнула мысль, что пословица «что упало, то пропало» говорит о том, что нет никакой нужды утруждать себя и возвращать пропажу владельцу. Только бы потом нытья и гореваний не было. Ведьмак знал, что страдания эльфов – особый вид пыток.***
Теперь на нас одних с печалью Глядят бревенчатые стены. Мы брать преград не обещали, Мы будем гибнуть откровенно.
Когда противоядие для Саскии было закончено, ведьмак почувствовал, что с его плеч упал тяжёлый груз: при неудаче Филиппа не смогла бы не обвинить ведьмака, хотя бы в сроках. А так, два дела были выполнены в одну минуту, и поправившаяся Дева Аэдирна вручила ему меч Вандергрифта. На этом было всё и в завершение всего оставалось только снять проклятие, которое порядком осточертело всем. Однако после случившегося на поле боя и битвы с Домоправителем, Геральт чувствовал себя несколько отрешённо: воспоминания нахлынули широким потоком и метали беловолосого из огня да в полымя. В бой он не рвался, однако по исходящему шуму заметил, что идёт подготовка к предстоящей осаде Вергена. Ведьмак решил размяться и выйти в город, ведь сидеть и тухнуть в покоях Эйльхарт было тоже равносильно пыткам: чародейка то и дело осыпала его вопросами касаемо битвы, и другого характера. Геральт удивился, потому что первое, что он увидел, выйдя из здания, так это молящихся. Он успел окинуть их слегка спокойным и безразличным взглядом, прежде чем принялся спускаться по ступенькам. Удивление всё нарастало и нарастало: перед ним, словно из пустоты, возник Иорвет, которого ведьмак в последнее время не то чтобы терпел, переваривал. Когда работаешь с человеком, тебе важны его данные и качества, но когда принимаешь человека таким, какой он есть, невольно начинаешь злиться, но не только на себя. Геральт понимал, всё понимал и злился на собственную глупость, осторожность, глупость Иорвета, переплетение судьбы и Предназначение. Мутант тихо буркнул «привет», поразмыслил, что сделал это весьма спокойно и даже сдержанно, но злость отступила и ведьмак забылся. Иорвет потянул его за собой, точнее указал кивком на трущобы, намекая на приватность разговора. – Что-то здесь не так, – высказался одноглазый, по всей видимости, решившийся довериться Белому Волку. Тот в свою очередь был убеждён, что эльфы слишком чувствительны, и принимают многое близко к своему нечеловеческому сердцу. – И что же здесь не так, святой Пророк Лебеда? – сарказм всегда шёл в ногу с Геральтом, пусть тот и утратил свою память. На кой чёрт ведьмак потащился вслед за эльфом? Вот он идёт и думает, слегка хмурится и жадно облизывает свои губы, едва взволнованно выдыхает, но молчит. «Геральт, сердце не врёт» – голос Иорвета отдаётся эхом в седой голове, повторяется с разными интонациями, в которых бесповоротно и точно ведьмак находит нежность и сопереживание. Эти чувства по невидимой красной нитке передаются и ему, отчего Белый Волк тихо охает, и нечто чужеродное наполняет его сердце. Он соглашается.***
И дольше века длится день, И не кончается объятье.
– Должно быть, каэдвенцы что-то затеяли, – эльф хмурится, и лицо его немного напрягается. Геральт уверен, что будь на то воля Иорвета, то тот бы всю жизнь прожил, подозревая всех и каждого в тайном заговоре против ближнего своего. Беловосый соглашается с самим собой и едва кивает стоящему рядом предводителю белок. Поза у ведьмака властная, как ни крути. Одноглазый задерживает взгляд на собеседнике всего на пару секунд: хотелось запечатлеть Белого Волка таким навсегда, ведь в последнем всегда бушевали и несокрушимое упрямство, и чрезмерная сдержанность. От столь ядовитого сочетания качеств можно было и поперхнуться, но только от зависти. Во взгляде же Иорвета не было и намёка на соперничество. Геральт медленно зашагал, а оставленный позади эльф тронулся чуть позже, но почему-то постоянно прислушивался и что-то выискивал. Беловолосый думал, что это паранойя, а одноглазый, что это обязательная мера безопасности. Быть пойманным врасплох – означало подорвать авторитет и легенду. Однако именно эта глупая предосторожность помогла эльфу первым вычислить подходивших каэдвенцев. – Геральт, это они, – быстро произнёс Иорвет и встрепенулся, чуть присел, намечая себе и ведьмаку место для укрытия, после чего очень нагло и быстро ухватил беловолосого за плечо, потянул в свою сторону и попытался сверить обстановку. Ошалевший Волк слегка качнулся, упёрся в эльфа, но не успел ничего вымолвить: ситуацию понял без лишних разглагольствований и притих. Мужчине пришлось чуть согнуться, чтобы не выдать себя, сгорбиться, опуститься на колени и вжаться в сидящего рядом эльфа, едва сохраняющего равновесие. – Ну и укрытие ты выбрал, – Геральту не терпелось выругаться своим любимым «холера», однако появившиеся на горизонте каэдвенцы ограничили его возможности и способности. В ответ услышал неразборчивый набор букв и явный намёк на то, что лучше стоит выждать, лучше позажиматься с Геральтом в лесу. Ведьмак всё же цыкнул, едва качнул головой, на этот раз всерьёз пытаясь не выдать ни себя, ни Иорвета. Волку пришлось взять на себя роль деревенской барышни, которая хоть раз в день была обязана повисеть на каком-нибудь сельском красавце пять, а то и десять минут. Но в данной ситуации всё было сугубо в интересах их обоих. Геральт чувствовал, как напрягаются чужие мышцы, как Иорвет с замиранием дышит, как можно реже вдыхает и вообще, похоже, мечтает потерять сознание от кислородного голодания. Ведьмак же несколько нервно и часто дышал в шею одноглазого, иногда падая и опаляя дыханием ещё и затылок. Несомненно, в этом процессе оба не раз меняли положение рук и ног, немного путались и ругались, осекались и устраивали переглядки, однако смиренно ждали, когда каэдвенский отряд скроется, уже, наконец, за каким-нибудь пригорком или поворотом. Через минуту их совместные мучения закончились. Волк поднялся, отряхнулся, и тут же, почти без раздумий, кивнул Иорвету, мол «надо предупредить Саскию, я пойду по тому склону внизу, а ты возьми отряд и перехвати самые мелкие группы». На том и разошлись.***
– Признайся, ты думал, что я не вернусь, Gwynbleidd. – Ты чертовски любезен, что вернулся.