Возьмак знает, что делать

После осады Вергена славный Геральт из Ривии и не менее славный Иорвет двинулись прямиком в Лок Муинне. Древнейший заброшенный эльфийский город располагался в самых верховьях Понтара, у предгорья Синих гор. Краснолюдский городок требовалось покинуть как можно быстрее и ведьмак не стал спорить: чем быстрее им удастся нагнать Саскию и отыскать наконец Трисс, тем будет лучше, причём почти для всех. Сначала была тишина: мертвая, несгибаемая, совсем непосильная им обоим. Стоило только попытаться, как все мысли, фразы и буквы разбегались по углам, прятались то там, то тут, совсем не желая выстраиваться ровной и чёткой линией хотя бы в одно предложение. Геральт молчал долго, и если это было нужно, сдержанно кивал или кисло жевал своё «мг». Он всё ещё о чём-то думал, видимо, пребывая в том самом безмятежном состоянии, когда приходят на ум все самые каверзные вопросы из раздела «философия». Иорвет же в свою очередь проявлял сдержанность и играл роль оповещателя, указывая, в основном, на ближайшие пункты отдыха вроде трактира или какой-нибудь захудалой корчмы. В остальном же между ними воцарилось молчание, напрямую связанное с появившимся взаимопониманием и чуткостью. Привал. Волк был рад, что за исключением нескольких остановок в лесу, в общей же своей прелести они проходили рядом с каким-нибудь поселением, что по своей сути не было дико и не было неприятно. Достаточно было лишь сказать, что Иорвет начал питаться нормально, и Геральту не пришлось с некой злостью и непониманием смотреть на ягоды и другие дары природы. «Раз уж якшаешься с ведьмаком, так хоть эля выпей». Беловолосый бы общими стараниями стёр бы с лица и тела эльфа его ужасную худобу, подправил бы недочёты, любезно заботился бы о нём, как матушка о своём маленьком негоднике, да только остроухий не давался, рыпался и цапался как дикий кот. – Холера, – Волк некрасиво вздёргивал нос, морщился и слегка кривился, недовольно хмуря брови. Геральту было бы проще, будь Иорвет спокойнее… покорнее, мягче. Хотя бы с ним. А то даже мелкий накер и способ его убийства вконец разругал бы их обоих. Беловолосый едва успевал отходить от одной дикости, как эльф любезно предоставлял ещё одну. З-зараза. Мужчина метнул раздражённый и злой взгляд, тяжело и громко, намеренно и демонстративно, выдохнул и поджал губы. Вспомнился случай в таверне Вергена, и в голове его всплыли звуки флейты. Иорвет ещё вдоволь не нанылся, однако, при случае, ему бы хотелось как можно скорее вернуть прежнее взаимопонимание и равновесие, и ведьмак, ненароком толкнув эльфа, нетерпеливо и скомкано впихнул ему в руки флейту. – Если ещё раз найду – продам в ближайшей корчме за три орена, – сказал спокойно Геральт, но злость чётко прозвучала в его голосе и возникала как бы сама собой. Иорвету же стало гнусно: едва не поджал губы от досады и обиды, хотел было сказать что-то с горяча, с пылу, или повздорить, налетая как бестия или фурия, осыпая взаимными обидами и претензиями такого же несносного ведьмака, но не стал. Почему-то не стал, бережно и не свойственно себе прижал музыкальный инструмент к груди и слегка неровно задышал. На секунду в глазах Aen Seidhе блеснуло что-то нечеловеческое и злое. Ведьмак был удостоен взгляда, полного презрения, остро утыкавшегося не то в его спину, не то в лопатку, неровно проходился по позвонкам и неизменно останавливался на седой макушке. Но гнев сменился на милость, и всё плохое отступило от одноглазого, как отступает любая хворь, принося долгожданное облегчение и спокойный вздох. Геральт слегка удивился, но виду не подал, не повернулся, так как в ответ не услышал ни одного слова ни на всеобщем, ни на Старшей Речи. «На то оно и к лучшему» – в отличие от Иорвета, Волк отлично ладил с собой и отказывался снисходить до признательности к остроухому. Предводитель белок чувствовал себя несколько оскорблённым. Между ним и Геральтом это было обычное дело, однако некоторые темы и слова вызывали в сердце эльфа особую боль. Чувства, которые испытывал одноглазый, заставляли его страдать и испытывать на себе олимпийское терпение. На этот раз Иорвет не ходил, не метался, однако сидеть покорно – это вообще что за особый вид издевательства, Геральт? Спина стоящего спереди снова была удостоена взглядом, но уже более спокойным и холодным. Все эти игры и извращённый сарказм ведьмака только сильнее распаляли его, а желание вставить своё слово возникало всё чаще и чаще. Для такого непокорного эльфа, как Иорвет, музыка и искусство стояли на той же ступеньке пьедестала, что свобода и равноправие. Потребности эльфа поражали даже Геральта: как можно быть настолько привередливым? Жив и ладно. Ведьмак же иногда обескураживал своей простотой и наивностью, которые не запятнались ни одним тягостным событием его жизни или убийством. Однако на невидимом пьедестале Иорвета было и то, что существенно важнее музыки, свободы, искусства: Геральт и его мнение. Эльф сам воздвигнул Белого Волка туда и позаботился, чтобы ему там было уютно, тепло и по возможности безмятежно. Знакомые ему руки умело и очень аккуратно оберегают мужчину от других обитателей пьедестала, ведь ревнивицы не хотят делить верхушку. От столь долгих противоречий на душе становится плохо. Не столь болезненно, но его сердце и дыхание ненароком выдают его так, словно бы эльф был болен. Неизлечимо болен ведьмаком.