Совершенная месть

      Идея о том, что так удастся вымолить хоть каплю прощения, кажется очень даже привлекательной. Хотя, если честно, Дженсен старается сосать как можно лучше далеко не из-за этого. Просить прощения — значит признать вину, а этого он делать вовсе не собирается. Ему просто приносит удовольствие крепкий вкусный член во рту, пускай этот мудак хоть сотню раз обзовет его шлюхой. Не все ли равно? Дженсену терять уже нечего, гордость он мог бы потерять давным-давно, но не потерял, значит, было б теперь чего опасаться. Разве что окончательной расправы, но что-то мужчине подсказывает, что просто так этот козел от него не избавится. Если все еще не сделал этого, то ближайшие сутки у него еще есть точно. Для чего они Дженсену? Черт знает. Успеет о чем-то еще подумать, пока есть чем это делать. Потом, возможно, ему вынесут мозги, но это будет уже другая история. Точнее, ее конец.       Дженсен хочет, чтобы этот козел кончил. Он готов даже принять всю его сперму, проглотить, вылизать член дочиста и, если надо, возбудить снова. Только пусть остальные мучения прекратятся. У мужчины ноет задница, причем сильно, ему хочется подняться на ноги, чтобы эта дьявольская штука перестала так сильно растягивать анус, но кто ж ему позволит? В голове пролетает шальная мысль о том, что коп так и оставит его на весь день и ночь с этим дерьмом в заднице, с него бы сталось, но и эти думы исчезают, когда член покидает рот. У козла все в глазах читается. Дженсен смотрит на него снизу вверх и видит терпкую решимость дойти до конца. Каким бы конец этот ни был. Он сглатывает и смотрит снова на член, даже тянется к нему губами, надеясь, что если он все-таки решит закончить минет, то станет легче. То он не сделает того, что Дженсен видит в его взгляде. Но коп не позволяет ему ничего большего. Будто бы примирительно кладет руки на плечи, почти невесомо, даже ласково. А потом задницу буквально рвет на части, когда он с силой давит вниз, заставляя сесть до самого пола.       — СУКА-А-А-А-А-А-А-А! — Дженсен кричит, срывая голос. Пожалуй, все-таки ничего больнее в его жизни еще не было. Это можно сравнить разве что с личным Армагеддоном, когда анус разрывается, предоставляя лучший проход внутрь, а кровь становится естественной смазкой. Дженсен плачет. Плачет на самом деле, а потом думает, что лучше б он потерял чертову гордость и что-нибудь еще. Но только не так. Первые пару секунд он рвется наверх, рвется встать, но никто не позволяет даже приподняться, коп давит на плечи еще сильнее, и Дженсен просто опускает голову вниз, капая слезами прямо на пол. Они стекают по его носу, попадают в рот, и мужчина задыхается. Задыхается в слезах, боли, отчаянии. Проскакивает мысль попросить убить его. Он почти согласен, только бы прекратилось это мучение.       — Пожалуйста, хватит, — Дженсен шепчет сорванным голосом, кажется, громче он сказать просто не может. Вот и гордость пошла коту под хвост. Он не хочет молить о пощаде, но это выше него. Слишком сильно и слишком больно.       — Пожа-а-а… а… а… — мужчина давится рыданиями, захлебывается слезами и воздухом, даже глаз не поднимая. Но постепенно боль тупеет. Не пропадает, а будто бы… будто бы анус немеет, будто бы становится чуточку легче дышать, а потом и чертовы руки с плеч пропадают. Конечно, это не конец. Дженсен не знает, куда уж дальше, но не сомневается, что коп точно придумает, куда именно. И он придумывает. Командный тон заводил бы, если бы не пульсирующая жгучая боль. Члену тут не встать ни под каким предлогом, Дженсен лишь кивает и все так же не смотря на своего мучителя с трудом поднимается на ноги. На корточках неудобно, мужчина морщится, а глаза снова слезятся, но больше он не позволит себя выдать. Да, больно. Да, стыдно. Да, еще хуже — рвет на части. Но просить снова о пощаде он не станет. Одного раза хватило, да и вряд ли бы подействовало.       — Давай я засуну пистолет тебе в глотку и тоже буду считать до десяти, интересно, тебе повезет? — больше шепотом, чем нормальным голосом, потому что связки напрягаться как надо просто не желают. Им хватило одного безумного крика, чтобы понять, что иметь дело с таким, как Дженсен, они больше не хотят. Выполнять указания копа оказывается почти невозможным. Дерево в заднице ездить туда-обратно не желает упрямо, поэтому характерного стука можно и не дождаться. Хорошо, Дженсен догадывается, что можно расслаблять мышцы и снова напрягать, но это помогает ненадолго, да и не имеет большого успеха. Но так чертов счет хотя бы движется. Боль усиливается во сто крат, и Дженсен опускает голову еще ниже, скрывая новые слезы. Он мужчина, черт возьми, но никто не учил его справляться с такой адской болью. С каждым движением становится все невыносимее, но чертова мразь наконец решает побыть матерью Терезой и вместо очередной команды лупит по ногам, заставляя отклониться вбок и повиснуть неловко на руках. Теперь Дженсену кажется, что он как минимум вывихнет себе еще и руки где-то в плечевом суставе, но кого это заботит? Он тихо скулит от болит в руках, в заднице, но упрямо молчит, повинуясь всему, что решит сделать эта тварь.       Становится легче, когда благодаря копу меняется поза. Теперь есть опора на колени, которые Дженсен еще не успел содрать, да и молотка в заднице нет. Она все равно безумно горит, буквально плавится, мужчине кажется, что от нормально функционирующего органа там остался жалкий кусок мяса, но проверить возможности нет все равно, поэтому он просто терпеливо ждет, пока коп наиграется с какими-то новыми игрушками, приготовленными для него. А у него фантазии не занимать… Нужно будет поинтересоваться, откуда такие познания в сексуальных извращениях, но позже. Все позже. Если он вообще сможет говорить. А пока все оказывается куда прозаичнее. Громкие заявления копа о том, что он не гей, проваливаются в тот момент, когда Дженсен чувствует в себе его член. Орган кажется почти мягким, нежным и ласковым. Ну, по крайней мере по сравнению с деревяшкой. Входит легко и почти безболезненно. То есть задница-то болит, причем сильно, надрывно, но не из-за члена, а просто по факту того, что эта мразь ее, кажется, все-таки порвала. Член по размеру кажется меньше, входит легко и сразу до основания. Дженсену тупо обидно, поэтому он что есть силы сжимается, но это не имеет должного эффекта, потому что копу это только по душе. Тогда мужчина просто отпускает всю эту ситуацию и закрывает глаза, судорожно цепляясь за единственную опору — деревянный брус, к которому привязаны его руки. Он мог бы отвязать их, выпутаться, но зачем? У него все равно банально не хватит сил подняться на ноги. Убежать? Смешно. Дженсен прикрывает глаза и тяжело дышит, кусая губы.       Кажется, становится даже немного лучше. Какой-то гель приятно холодит внутренности горящей задницы, неужели этот неотесанный болван подумал об этом? Да нет, это, скорее, для себя любимого. Чтобы не так тесно было вколачиваться. Дженсен хрипит, когда движения становятся особенно ощутимыми и неприятными, потому что коп, кажется, входит во вкус и долбит, словно портовую шлюху. Спина ноет тоже, особенно ближе к пояснице, и Дженсен выгибается сильнее, пытаясь хоть немного поменять позу. Пальцы онемели тоже, но это самая малая из бед. Пыхтение позади не заводит, даже как-то смущает, потому что сам Дженсен не чувствует от этой возни ни-че-го. Только отчаяние и боль. И ничего больше.       Дженсен мысленно просит этого мудака кончать скорее, потому что в глазах все плывет. Он жутко устал, боль стала его верным спутником, а силы его просто покидают. Он сжимает мышцы из последних сил и чувствует приближение оргазма этой твари. Пускай, блять, пускай уже кончает, хуже точно не станет. Даже смерть была бы лучшей участью, чем все это. Дженсен терпит, пока горячая сперма заполняет его, а потом растерянно моргает, понимая, что он неловко балансирует на грани. Шаг, еще шаг… и он оступился. Провалился. Тьма накидывается резко, рвет его на части, зато пропадает боль. Дженсен словно исчезает, растворяется в этой тьме и не чувствует больше ничего. Хорошо. Лучше так, чем вернуться в этот гараж. Как угодно лучше.