365 сказок

Библиотека, казалось, не имела ни начала, ни конца. Попасть в неё получилось бы только внезапно, а отыскать дверь, которая вывела бы наружу, куда-то, откуда открывалась возможность рассмотреть настолько вместительное здание, было невозможно. Многочисленные залы, каждый из которых простирался так далеко, что углы тонули во мраке, а то и в тумане, и чей потолок возносился на два, а то и три этажа, бесчисленные лестницы — ступени готовы вести и вести, уютные закоулки, где высились дубовые стеллажи, но главное — полки, полки и полочки, заставленные самыми разными книгами… Такой представала библиотека перед каждым путником, странником, скитальцем, перед любым, оказавшимся внутри. Корешки мерцали позолотой и серебром, были гладкими, шероховатыми, тёмными, светлыми, истрепавшимися и новыми, кожаными и ткаными. На них поблёскивали драгоценные камни, вились причудливые названия или не оказывалось совсем ничего. Большие и маленькие, тонкие и толстые, они так и манили к себе, хотелось взять их в руки, раскрыть… прочесть. Вот только у всех этих книг была одна общая деталь — страницы в них, сколько б их там ни оказалось, были пусты. Совершенно пусты, ни единой буквы, ни одной картинки, ровным счётом ничего, девственная пустота непотревоженной чернилами бумаги. Потому что эта огромная, наверное, бесконечная библиотека хранила в себе нерассказанные истории. А может, и несочинённые. Потому что кто поручился бы, что все они уже успели зародиться в фантазии какого-нибудь писателя или мечтателя… Можно было целыми днями бродить от стеллажа к стеллажу, брать и ставить на место увесистые и совсем лёгкие томики, чтобы пытаться понять, какую же сказку они в себе должны содержать, какие строки должны прятаться под обложкой. Да вот только отгадки всё равно бы не попалось. Иногда же, если смотреть на стеллажи особенно внимательно, ничуть не отрываясь, можно было заметить, как вместо какого-нибудь томика образуется пустое место. Уже через мгновение оно исчезало, на место одной книги вставала другая, но всё же этот удивительный единственный миг, когда какая-то история наконец-то обретала слова, оказывался зримым, почти осязаемым, реальным. И даже чудилось: если запомнить корешок исчезнувшей книги, то в какой-нибудь другой библиотеке получится найти и наконец-то узнать, что за рассказ ждал своего часа. *** Я попал в библиотеку случайно, едва успев осознать, что совершил переход. Где-то здесь, очевидно, прятались и мои нерассказанные истории, и потому я шёл мимо стеллажей, мягко касаясь корешков, поглаживая их, как котят. Может, они скучают по ласке? Разные на ощупь корешки, необыкновенный аромат бумаги, и сухого дерева, и — немного — пыли… Здесь было слишком чудесно, слишком хорошо, чтобы вот так просто повернуть за угол и уйти в иное пространство. Когда я вошёл в сравнительно небольшой зал, в центре которого высился письменный стол, мне даже стало интересно, не обитает ли именно здесь таинственный Библиотекарь? Кому-то же нужно следить за всем этим богатством! Что за сущность может совладать с таким количеством томиков? Но никого поблизости не было, только книги будто бы смотрели на меня с полок. Я подошёл к столу. На зелёном сукне лежал единственный белоснежный лист, рядом с которым покоилась изящная перьевая ручка. А больше ничего и не было, кроме белоснежной плоскости чистой страницы. Как намёк, что только она и важна. Мне нестерпимо захотелось написать хотя бы несколько слов. Одна из историй пришла ко мне и теперь просилась на бумагу. Настойчиво стучалась, зудела на кончиках пальцев. Закрыв глаза, я прислушался к ней, желая разобраться получше в её сбивчивой речи. Такое случается, что сказка, история, зарисовка приходят совершенно неготовыми к тому, чтобы их… изложить. Сначала их нужно понять, вместить в себя, прочувствовать, чтобы каждое слово стало чётким, отточенным… И я слушал. Я слушал самого себя. В тишине библиотеки я разбирал слово за словом новую историю, а где-то на полке бледнел, таял, растворялся в воздухе корешок книги, в которой раньше эта история ожидала своего часа. Наконец я сел к столу и взял ручку. Она хорошо лежала в пальцах, хоть и оказалась массивной, даже тяжеловатой. Первая строка почти сложилась, я аккуратно коснулся бумаги пером, капля чернил напитала острый носик, и вот уже потянулась первая буква. Возможно, мой почерк нельзя было назвать красивым или изящным, но зато он был уверенным и чётким:.. …В тех краях за волною приходит волна, Плачут чайки, тоскуя о чём-то невольно. Ветром полнится парус, свободой больна, Прорывается к свету мелодия с солью. Соль горчит на губах, обжигает язык, И бывает, что хочется всё это бросить, Но сквозь грудь так упрямо просочится рык, И неважно, что шторм, и неважно, что осень. Плачут чайки, а парус трепещет в ветрах, И, наверное, зря я к тебе обращаюсь, Но давно заблудился я в здешних местах, Словно сердцем прирос, но ни капли не каюсь. Иногда так желаю себя затереть, На закате расплавиться в волнах прибоя И исчезнуть, навеки себя запереть, Чтобы больше не чувствовать этой вот боли, Чтоб в реальности только волна за волной, Чтобы плакали чайки, над морем взмывая. Иногда… Но мой парус трепещет, родной, Мой корабль плывёт, на закате не тая. И строчки иссякли. История выплеснулась, пахнула морем и солнцем, вскрикнула чайкой и… Я взял исписанный листок, осторожно сложил его, предварительно убедившись, что чернила просохли, и огляделся. Библиотекарь так и не появился, и я даже не знал, не нарушил ли случайно тайных правил этого загадочного места. Можно ли здесь записывать истории?.. Где-то вдали, между стеллажами, ровным солнечным прямоугольником вычертилась дверь. Библиотека подсказывала мне, что пора уходить. Потому ли, что я её обидел? А может, это всего лишь неспешное течение здешних энергий, и ничего странного не произошло? Я всё же двинулся к свету, прикасаясь к корешкам, оглаживая их и мечтая, что полки этой библиотеки никогда не перестанут пустеть и обновляться, что обмен историями — рассказанными и нет — не закончится… Но несмотря на мечты и размышления, мне пришлось переступить порог. Терпкий морской ветер ударил в лицо, солнечный свет после мягкого освещения библиотеки резанул глаза. Я стоял на морском берегу — на том самом берегу, который только что вылился в историю. Печально и протяжно вскрикивали чайки, волны шуршали, таская по пляжу ракушки, водоросли и прочие морские богатства. В отдалении плыл величавый парусник. Там и остался главный герой стихотворения, там он и будет пребывать, бороздя этот океан, что простёрся до самого горизонта, где ласково касается неба. Я стоял на берегу и улыбался. Дверь за мной давно закрылась, библиотека затерялась в иных реальностях, но я верил, что она всё-таки впустит меня когда-нибудь ещё. Быть может, именно так и извлекают из неё нерассказанные истории? Кто знает наверняка? Может быть, море?