365 сказок

Кровью маков наполнено поле до края, алый цвет так трепещет, он будто сгорает, и стремятся взлететь лепестки в пальцах ветра, он ласкает их нежно. Расплескалось рассветом, разошлось во все стороны алое поле, среди маков домишко понурился — болен старостью дымной и чёрный снаружи. Он совсем никому среди маков не нужен. Но историю может поведать печально, маки алым трепещут, как будто прощанье. *** Жил старик, среди поля сложил он домишко и мечтать он умел — почти точно мальчишка, он желал, чтобы в поле, давно изнурённом вырастали бы маки, казалась зажжённой вся земля, алым-алым от края до края. Он копил понемногу, желая… Желая эту землю бесплодную ярко украсить. Он купил семена, их лелеял со страстью, рассыпая весной щедрой старческой горстью. Ничего не взошло, словно белые кости проступали сквозь бедную землю коренья. И старик снова жаждал весны наступленья, собирал по монетке, о еде забывая. Он мечтал, как наивные дети мечтают. Второй год не принёс ему капли забвенья, не взошли опять маки, и жизни теченье унесло с собой радость, оставив лишь горе. Но старик не сдавался, снами целое море видел маков он часто и снова пытался. Ветер рвал семена из ладони, и вальса, что весна напевает, старик больше не слышал. Он сидел на крыльце и грустил там под крышей. Жизнь его как песок просыпалась сквозь пальцы. Но старик всё с надеждой не жаждал расстаться. *** Пожалел его как-то знакомый на рынке. Он купил ему целый мешок и корзинку, сплошь забитые семенем маковым лучшим. И старик так спешил, не взирая на тучи. В поле вышел под вечер, уже на закате, лишь мешок он открыл, ради маков всё, ради… Как вдруг что-то за горло его и схватило, был тяжёл тот мешок, не хватило уж силы. На колени старик рядом с ним опустился, вокруг солнце сияло, кричали там птицы. Ничего он не видел и больше не слышал. Даже ветер поверил — он больше не дышит. Кто б хватился его, кто б пошёл в это поле? Умер тихо старик, позабыв своё горе. Семена не разбросаны, так и остались. Ах, мечта старика, такая ведь малость… *** Но прошёл только год, и земля изменилась, приняла старика и как будто смирилась. В рост пошли не одни сорняки безвозвратно, через кости росли алых маков лишь пятна. И бутоны свои на закате раскрыли… Год сменялся за годом, и там, среди пыли, теперь маки всходили и алым сияли! Ничего об отце своём прежнем не знали. Разрастались они, занимали всё поле, отражались закаты в багряном просторе, сколько сотен людей приходили, вздыхая. Так мечта старика воплотилась живая. Воплотилась, а он не узнал, не услышал… Ветер рвёт лепестки и становится тише. Засыпает закат в поле красном от крови, маки дивно прекрасны, но капельку боли в своих листьях несут, не стараясь делиться. Солнце уж закатилось, затихли и птицы… *** Он замолчал и лукаво усмехнулся. Поле маков, простиравшееся до самого горизонта, пламенело в солнечных лучах. Я стоял рядом, сначала прислушиваясь, а теперь просто в молчании, не желая ни продолжения истории, ни даже точно знать, правда это или выдумка. Домишко, почти развалившийся, стоял по правую руку от меня. Я старался не оглядываться на него, но он таращился единственным окном, распахнув пасть двери, щерясь единственным зубом — кирпичом, оставшимся от порога. Над нами с тягучим кличем пролетели птицы, и я неосознанно двинулся в том же направлении, раздвигая сочные маковые стебли. Алые лепестки трепетали, словно хотели рассказать мне что-то или остановить. Что заставило меня опуститься на колени? Вокруг был терпкий маковый запах, и голова почти сразу закружилась, хотя мне бы ничуть не повредили эти цветы. Я всматривался в переплетение их корней и стеблей, то ли рассчитывая найти что-то, то ли, напротив, надеясь ничего не разглядеть. Земля дышала, она была живой и полной, она дарила столько сил своим детям… И я едва не поверил, что услышанное ранее было лишь страшной сказкой, что любят рассказывать на закате, но… потом я заметил нечто белое. Точнее, не совсем белое. Сливочно-жёлтое или оттенка слоновой кости… Кости! Да, это и была кость, совершенно точно человеческая. Продолговатая, чуть присыпанная землёй, она лежала под маками, давая им жизнь, быть может. Чуть поодаль торчали сквозь маковые стебли дивной решёткой рёбра. Они так сплелись с цветами, что уже невозможно было бы разделить, такой цельной был эта картина. Так, шаг за шагом, маки вскоре явили моему взгляду целый скелет. Распростёртый среди них, забытый временем, выбеленный дождями… Даже череп был здесь же. И сквозь него нашёл путь цветок. — Видишь, это не ложь, — он встал рядом. Я не ответил. Пустые глазницы черепа всматривались в мою душу. *** Когда я вернулся домой с этой прогулки, алое поле так и не истёрлось из памяти. Я точно оставил частицу себя там, у костей, рядом с чёрным, навсегда опустевшим домом. И в груди поселилась глухая тоска. Мечты, рассыпавшиеся маковыми семенами по полю, сбываются так или иначе, да вот только не всегда получается оценить их, рассмотреть их, почувствовать. Было горько. Я стоял в собственном саду, вдыхая пряный августовский запах, но он не лечил меня теперь, не обнимал, не кутал, не заставлял вновь улыбнуться солнцу. Я потерялся сам в себе, и вместо меня вырастало новое маковое поле, будто именно мои кости остались там забытыми, потерявшимися среди алых лепестков и зелёных стеблей. — Тебе не о чем тревожиться так сильно, — сказал он, выступив из тьмы. — Не о чем. — Наверное, — уронил я в ответ. — Одна жизнь сменяет другую… — Я знаю, — закрыв глаза, я опять представил маковое поле. Что заставляло меня испытывать такую глухую боль? — Круг жизни более тебя не утешает? — он обнял за плечи, и я поддался ему, позволил увести себя в дом. — Круг жизни и не может утешить, он только… заставляет смириться, разве не так? — я замер на пороге. Маки плескались во мне, наполнили до краёв. — Верно, не может, — согласился он. — Так отчего же ты не смиришься? На это я не ответил. Перед моими глазами на безжизненном поле упал старик, за спиной его висел большой мешок, набитый маковым семенем. Старик упал, чтобы не подниматься, и вместо него скоро, так скоро, поднялись тысячи цветов. В этом мне чудилась метафора, смысл которой я никак не мог постичь. — Ищи, — посоветовал он и исчез. Я же так и остался, а внутри меня колыхалось маковое поле, залитое кровью заката. Я был и маком, и солнцем, и небом, и ветром, и… стариком, и его костями. *** Ветер рвёт лепестки и становится тише. Засыпает закат в поле красном от крови, маки дивно прекрасны, но капельку боли в своих листьях несут, не стараясь делиться.