365 сказок

Жара пахла птичьими перьями, тёплым пухом, мягким и словно дрожащим в пальцах ветра. Я выступил из тени, из-под арки давно разрушившегося здания, оставившего после себя лишь обломки стен и рухнувшие перекрытия, и огляделся. Всё пропиталось солнцем, и не хотелось ни двигаться, ни искать. Вот только я всё равно должен был найти. Остов здания сдавался травам, а чуть ниже на холм упрямо взбирался молодой лесок, между деревьями проблёскивала лента то ли широкого ручья, то ли небольшой реки. Я рассудил, что там должна прятаться свежесть, а вместе с ней и желание что-нибудь делать. Троп не было, будто бы никому не приходило в голову подняться на вершину холма, чтобы осмотреть руины, потому я пошёл напрямик, раздвигая упрямые жёсткие стебли травы. На меня накатывал волной стрёкот сверчков, солнечные лучи хотели расплавить, растворить в коктейле яркого дня, и каждый шаг давался с трудом. Но всё же я добрался до первых деревьев, и тень дала возможность вдохнуть и расправить плечи. Жара уменьшилась едва-едва, но и этого оказалось достаточно, чтобы двинуться вперёд быстрее и наконец-то спуститься к самой воде, оказавшейся чёрной, глубокой, полной тайны. Я умылся и некоторое время держал ладони в холодном потоке. Теперь разум обрёл остроту, и я вспомнил, что появился в этом мире вовсе не просто так. *** — Возможно, ты не сразу найдёшь это место, — говорила она, и перо в её высокой причёске покачивалось, точно жило само по себе, существовало вообще вне этого мира. Она пришла ко мне под утро, и я едва верил, что это по-настоящему, так тёк её образ. — Но если идти вдоль ручья, то оно всё же появится. Она щурила на меня чуть раскосые глаза, которые казались сразу зелёными и бирюзовыми, поглаживала, пропускала между пальцами крупные бусины ожерелья, обвившего тонкую шею. — Тебе нужно войти и забрать, — объясняла она, а я слушал, слушал, слушал… И всё ещё не признавал, что она существует сейчас в одном пласте реальности со мной. —Ты понимаешь? — своевременный вопрос. — Понимаю, — пришлось отвечать, хотя само исторжение звука казалось мне чуждым и неприятным. Сперва я пытался найти её среди карт Таро, но там её не оказалось, потом я перебирал известные мне руны, только она всё же не являлась руническим знаком. В конце концов я понял — она Птица. Странная Птица, чью человечью форму я видел перед собой, хотя её всё-таки тут ни капли не было. — Ты должен забрать, — повторила она, — потому что я сама не могу, а ты… — А я — странник и… — Шаман, — отрезала она. — И потому. Что ж, и такое бывало. *** Вдоль ручья земля была влажной, жадно причавкивала, мечтая поймать сильнее, заполняла следы водой, точно похищала их, навсегда забирая себе. Из покатых берегов выступали тонкие, паутинчатые ручейки. Тут всё пронизывали родники, я удивлялся только тому, что ручей ещё не превратился в крупную полноводную реку. Однако можно было рассматривать эти чудеса сколько угодно, но я собирался искать то самое место, которое, по словам Птицы, не мог пропустить. Пока что берега поражали однообразие, и в жарком воздухе казалось, что на самом деле никуда и не сдвинулся. Несколько раз я оглядывался, чтобы увидеть цепочку переполненных влагой следов и убедиться, что действительно продвигаюсь, пусть и непонятно куда. Когда же лес по берегам стал более редким, а впереди замаячил яркий до белизны свет, я подумал, что если луг не является тем, что она мечтала найти, значит, моё путешествие останется безрезультатным. Вдруг я пошёл не в ту сторону? Но компас внутри, упрямый и нервный, не дрожал, не метался, уверенно указывая именно сюда. Деревья расступились, разлился и ручей, а я застыл в шаге от солнечной яркости, на границе тени. Передо мной раскинулся луг, пестрящий цветами, гудящий, жужжащий, перекликающийся тысячами голосов. Не сразу я набрался сил шагнуть туда, снова в объятия солнца. За лугом темнела кромка леса, так что место, наверное, было подходящим. Теперь пришлось осматриваться пристальнее, со всем вниманием, сопротивляясь жаре… что продолжала пахнуть птичьим пухом. Я щурился и приставлял ладонь козырьком, пока не привык. А стоило привыкнуть, и я разобрал, что в центре луга стыдливо кутаются в травы серые камни, схожие с плитами. Монолитные блоки, будто великан строил себе жилище, но разрушил его в приступе ненависти. Можно было его понять, если тут из лета в лето стоит такая погода. Пробравшись к блокам, я оглядел их, не понимая, что же тут такое. Что я должен забрать? Но Птица не давала мне никаких пояснений. Разве что запах перьев, напитавшихся жаром солнца, стал ярче. Обходя монолиты один за другим, я видел на них полустёртые надписи, но не мог прочесть, вряд ли они помогли бы мне с задачей. Но когда я прошёл к самому дальнему от ручья, то нашёл… гнездо. Сплетённое из трав, оно издали было совсем неприметным, теперь же я рассматривал, как тонко оно сделано, выложено пухом, мягким даже на вид. Хотелось коснуться и в то же время этого точно не следовало делать. Размер же его впечатлял. В нём можно было поместить крупную собаку, и никак не получалось представить, какая птица сплела такое. Ладонь потяжелела, и вскоре я удерживал шаманский клинок, хоть пока и не понимал, что заставило его появиться. Птице нужен был именно шаман… Склонившись к гнезду, я коснулся кончиком ножа мягкого пуха подстилки. Что-то вспыхнуло, рассыпалась иллюзия, и перед моими глазами оказалось… яйцо. Скорлупа… если у него была скорлупа, мягко сияла. Оно больше напоминало овальный драгоценный камень, отполированный до зеркального блеска, но не только солнечные блики заставляли его разбрасывать зайчиков вокруг. Что-то светилось в глубине, внутри. Я поднял его осторожно, двумя руками. Если Птица говорила не о нём, то здесь, в этой жаркой реальности, ничего другого больше не было. Ничего, что мог увидеть только Шаман. *** Мне пришлось возвращаться к ручью, дверь ждала меня в тени деревьев, будто и ей не по вкусу оказался солнечный жар. Перешагнув порог, я ничего не увидел — свет ослепил меня и теперь перед глазами плясали зелёные пятна, не давая рассмотреть далеко не такую яркую гостиную. — Ты смог! — услышал я голос Птицы. — Похоже на то, — наконец я сумел увидеть её, всё такую же, с тем же дрожащим пером, воткнутым в высокую причёску. — Прекрасно! — она бережно приняла у меня яйцо. — Очень скоро, очень… — Птенец? — уточнил я, хотя внутри голос Шамана уже дал ответ. — Мир! Мир! — она засмеялась, такая счастливая, такая крылатая. — Мир-мир-мир! И пропала, потому что её собственная дверь не хотела ждать. В воздухе остался только едва заметный запах… Птичьих перьев, согретых солнцем.