365 сказок

Вопросы и ответы. Я стоял перед бесконечной стеной, в которой были сотни тысяч дверей, и каждая из них по-своему была той самой. И ни одна из них не могла быть той самой одновременно. Мой внутренний компас то требовал двигаться, то замолкал, то сбивался. Какой он — правильный путь? Существует ли? Я переходил от двери к двери, касался ручек, проводил кончиками пальцев по деревянным, стеклянным, металлическим поверхностям, чуял в них биение жизни и… отступал, неуверенный, потерявшийся, забывший дорогу путник. Я и сам был лишь одной из дверей на этой стене и не мог никуда двинуться, справа и слева от меня находились такие же точно. Есть лишь один настоящий вопрос. Единственный настоящий ответ. И я знаю и то, и другое. Я дверь и ключ. Как же порой мало только знания! Мне требовалось заставить себя принять. Ещё вчера, на пустынном пляже, я смотрел в глаза заката, понимая, что должен… И не смог. Стена была белой, она восходила вверх, сливалась с небом, врастала в землю, она длилась бесконечно влево и вправо. И наверняка замыкалась в кольцо, как замыкалось в кольцо время в этом пространстве, на этом перекрёстке, где тысячи тысяч странников искали истинную дорогу… и находили. Только мне предстояло созерцать двери бесконечно, потому что я никак не мог решить, которая из них моя по праву. Толкнуть первую попавшуюся?.. Я шагнул чуть влево и повернул блестевшую сталью ручку. Дверь не поддалась мне, внезапно растаяв, растворившись в стене, оставшись лишь рисунком. Попыток наверняка гораздо меньше, чем имеющихся тут дверей. Сколько я успею пройти, пока и сам не стану рисунком? Направо от меня была роскошная чёрная дверь, приглашающе приоткрытая. Я был уверен, что встречу за ней черноту, переполненную и переплетённую с пустотой. Чуть дальше синела садовая калитка. Я не хотел в тот сад, будто меня ожидали там змеи. Компас снова зашёлся беспорядочной болью. Закрыв глаза, я вслушивался в себя, выискивая, что такое преследует меня в последние недели. Стремление к пустоте. Когда я вновь огляделся, стена была абсолютно чистой, белоснежной. Ни одной двери, никакого выхода. Только наступающая, замыкающаяся кольцом белая пустота, жаждавшая сжать меня, смолоть, обернуть собой. Я провёл ладонью по шершавой поверхности белой штукатурки, взглянул на измазанные мелом пальцы, вскинул голову — стена упиралась в небо, небо казалось потолком. Или таковым и было. Мой ответ оказался неправильным. *** Невозможно убежать от того, что находится внутри тебя. Я шёл вдоль стены уже многие часы и изрядно устал. Двери то появлялись, то исчезали снова. Впрочем, я всё равно не собирался попытаться открыть их. Постепенно у меня выветрились все мысли, я оставил все поиски и, быть может, уже несколько раз прошёл по кругу. Волнение внутри улеглось, сменившись апатией. Отчего я продолжал двигаться? Потому что такова суть странника? Потому что, потеряв направление, я обречён был бродить по кругу?.. Я задержал ладонь напротив мерно бьющего сердца, точно мог нащупать, где именно внутри него расположился компас. Будто мог вытащить его, выбросить, разбить. Возможно, он уже не нужен мне? Но тогда я больше не странник? В моих пальцах сверкнул шаманский нож. Я мог вспороть себе грудь и вынуть сердце странника. Вот только какое тогда дали бы мне взамен?.. И кто сейчас смотрел на меня, ожидая решения? *** Вместо очевидного решения, я вонзил клинок в белую штукатурку. Она посыпалась, обнажая уродливо-красную кирпичную кладку. Я ударил ещё и ещё, расчищая всё большее пространство, нарушая белоснежность, сминая её, заставляя поддаваться напору обнажённого красного. В белой стене всё разрасталась рана, испещрённая желтоватыми прожилками раствора. Выпрыгивающие на поверхность белизны двери хлопали и вновь скрывались, замирали рисунком, не в силах пройти сквозь тончайшую плёнку, и тогда я ударял сильнее, будто хотел добраться до них. Но на самом деле мне просто хотелось нанести увечье разрушить оковы белого, непорочного и пустого. Снова и снова. Запыхавшись, я замер с занесённым клинком. Теперь было видно, что стена простирается не так далеко, я мог обозначить точку отсчёта, измерить длину своего пути. Найти его конец, отметить его начало. И высота стала будто бы меньше. Теперь я мог бы добраться и до того, что казалось небом, но было лишь крышкой от коробки, в которую кто-то заключил меня. Или… я сам заключил себя? *** Клинок ударился о металл, мир переполнился глухим утробным звуком, будто в стену оказался вмурован гонг. Но то была дверь. Настоящая дверь. Надавив на ручку, я ещё не знал, куда приду, но изуродованное мной белое пространство совершенно точно останется позади, а это казалось мне куда важнее, чем всё остальное. Пальцы саднило от усталости, костяшки были сбиты в кровь, к открытым ранкам пристала меловая пыль. Она покрыла мою одежду, забралась в волосы, в нос, мешала дышать. И я шагнул через порог, стремясь сбежать от всего этого, но унося частицы белого на себе и в себе. Что ж, такого следовало ожидать. Нельзя скрыться от того, что сидит на плечах. Тёмный дверной проём вывел меня на берег моря, на этот раз северного, холодного, синего. Неподалёку на скале стоял заброшенный маяк, я был совершенно уверен, что он ждёт именно меня. Хотелось бы отчистить одежду от меловой пыли, отмыться, вычесать волосы, но я устремился к маяку. Шаманский клинок вновь спрятался в моей ладони, но я пока и не нуждался в его помощи. Что-то внутри — компас ли — снова нашло верный ритм. Ступени почти осыпались, пройти наверх было невозможно, но в круглом помещении первого этажа я нашёл карту Таро. Башня. Усмехнувшись, я спрятал её в нагрудный карман. Значит, вот как? Я почти рассмеялся, теперь понимая, что совсем не сам загнал себя в оковы пустоты, совсем нет. И в этом мире, где северное море билось о стены маяка в настойчивой жажде сломить его, как время уже погасило фонарь, я оказался не сам собой. Компас подсказал, что дверь ждёт меня где-то за скалами, и я поторопился к ней, отбросив всякие сомнения. Я вновь чувствовал дорогу, она опять меня вела. *** Дверь оказалась щелью в скале, я прошёл в собственный сад, утопающий в сумерках. Пахло лавандой и чем-то терпким. Не оборачиваясь, я ударил локтём, тут же перехватив не ждавшего удара. — Хотел получить моё сердце для разнообразия? Заходясь кашлем, мой противник вырвался из рук. Смотрел он с насмешкой, хоть ему и потребовалось время восстановить дыхание. — Любви-то от тебя не дождёшься, так что… — он развёл руками. — Вырвать сердце странника может только… странник. — И зачем оно тебе мёртвое? — покривился я. — Истолчёшь в порошок и съешь? — В нём ключ, — и тут он посерьёзнел. — Я буду звать тебя очарованный пустотой. — Уже нет. — Неужели? Мы всматривались в лица друг друга. Наверное, сейчас мы были безумно похожи. Наконец он уступил мне, но, почти растворившись во мгле, он успел сказать: — Твои волосы. *** Остановившись напротив зеркала в полутёмной прихожей, я всё равно увидел среди растрёпанных рыжих — а в таком освещении почти каштановых — прядей одну белоснежную. Слишком светлую, почти сияющую. Седую.