365 сказок

Осенний вечер казался оранжеватым, а у чая в чашке был привкус палой листвы. Я стоял среди потемневшего сада с чашкой в руке, как будто ждал чего, быть может, даже знака. Осень хранила молчание, только выступила из темноты и замерла напротив. Казалось, она всё ещё испытывала неловкость за то, что опоздала на нашу последнюю встречу. Наконец она забрала чашку из моих ладоней. — Твой путь сегодня должен был начаться вовсе не здесь, — она сделала глоток. — Бергамот, как чудесно. — Мой путь сегодня стёрт из прошлого, — пожал я плечами. — Уж лучше чай с бергамотом. — Присядем? — Осень прошла к скамейке и устроилась там. Длинная юбка успела нацеплять листвы, хотя деревья вокруг ещё не спешили зазолотиться. Я послушно сел рядом, любуясь её чертами. Иногда мне только этого и хотелось. — Одна прядь у тебя теперь принадлежит зиме, — она отвела взгляд. — Такое случается. — Меня убеждали, что пустоте, — я почти не удивился. — Зима оптимистичнее пустоты, не находишь? — она снисходительно усмехнулась. — Ты, конечно, любишь ходить по грани, но всё же предпочтёшь холод, а не белое ничто. — Наверное, — сейчас ответить точно я в любом случае не мог. Осень долго молчала, и мне казалось, что вокруг нас уже начался листопад, хоть ни один лист не спланировал вниз. Не было и ветра, а казалось, что он дует в лицо, треплет волосы. Но вот Осень обернулась ко мне. — Что-то ранило тебя куда глубже, чем ты готов признать. И исчезла, а чашка осталась стоять на скамейке, пустая. *** Сон привёл меня на золотой луг, предосенний, всё ещё дышащий летним жаром. Отчего-то в руке у меня был жестяной фонарь, где горела свеча. Солнечный свет подавлял слабое сияние, и, возможно, следовало отодвинуть стекло, дохнуть, заставляя пламя угаснуть, но вместо того я двинулся вперёд, подняв фонарь повыше. Очень скоро сновидческая реальность померкла, уступив внезапно выросшему лесу, в котором царили густые сумерки. Здесь свеча разгорелась маленькой звёздочкой, и я шёл, ведомый ей, пусть сам держал фонарь в руке. В какой-то миг я поставил его на лесную тропу, потому что так было нужно. Тропа впереди поворачивала. Знакомое место, я был тут и был не раз, только не помнил совсем, пока не попадал снова. Оглянувшись на фонарь, где всё так же горела свеча, я всё-таки пошёл вперёд без него. Что-то, что ждало за поворотом, не нуждалось в свете. *** — И снова ты здесь один, — голос тягучий и медленный. Такой мог бы принадлежать дереву или скале, чему-то почти вечному, древнему. Вот только доносится он из уст девчонки, которой на вид не дать и десяти. Ей много, много больше. — Разве я должен быть с кем-то? — мимолётно удивляюсь, опускаясь на одно колено. Она подходит ближе, снимает со своей головы венок и укладывает мне на волосы. Внезапно выбирает из плохо завязанного хвоста белую прядь и накручивает себе на палец. Глаза у неё тёмные, будто в них упало звёздное небо. Или, быть может, будто оно оттуда взошло на своё место. Тонкие пальцы почти прозрачны, но горячи. Она касается другой рукой моей щеки, словно смахивает невидимые слёзы. На душе становится легче. — Когда-нибудь ты придёшь с кем-то, — будто бы соглашается она со мной. — Такое случается со многими странниками. Они полагают, что дорога — путь для одного. — Но это не так? — Не ищи ответ раньше, чем ты будешь готов его принять, — она кладёт ладонь напротив моего сердца, внутри со звоном оборачивается компас. — Здесь… пока нет для него места. Отодвинувшись, она придирчиво рассматривает меня, лицо её спокойно, но уже больше не кажется детским. — Это не сон, — говорит она внезапно. — Но ты всегда зовёшь сном. Я не возражаю, лишь слушаю. — Ты забудешь и в этот раз. И в этот раз забудешь меня, — она тихо смеётся, затем целует — в щёку. И вокруг меня остаётся лишь лёгкий белый туман. Я поднимаюсь, но кружится голова, мир меркнет стремительно и неотвратимо. *** От сна ничего не осталось в памяти. Я сажусь на постели и в мутном утреннем свете различаю, что у постели на прикроватной тумбочке стоит жестяной фонарь с прогревшей свечой, а рядом лежит немного увядший венок из луговых трав и цветов. Я вытаскиваю оттуда цикорий, синие цветки почти обмякли. Смятые в кулаке, они пахнут едва уловимо, но совершенно точно летом. За окном же колышется сентябрьский туман, и я рад ему тоже, но отчего-то сердце сжимает тоской по канувшим в небытие дням. Когда я спускаюсь на кухню, меня встречает Осень. Сегодня она одета в пёстрое и золотое. Чай уже готов. — Откуда у тебя летний цикорий? — определяет она безошибочно, пусть на холмах и сейчас немало синих цветков. — Из сна, — говорю, но сам отчего-то не верю себе. Осень чуть хмурится. — Что-то не так. — Что-то, — признаю, но больше мне нечего сказать. Осень качает головой в ответ, поднимается, кладёт мне ладони на плечи. — Август говорил, не всё в порядке. Но почему? — Почему, — повторяю я. — Если знать — почему, поправить легче лёгкого. — Ты ничего не поправляешь, — отчего-то говорит она, и пока я задумываюсь, правда ли это, она исчезает. А я снова оказываюсь во сне. *** Сон и реальность путаются, меняются местами. Я сижу в лесу на поваленном дереве. Холодно, и я почти не знаю, зачем остановился именно здесь. Будто бы слишком поздно и слишком рано одновременно. Отчего же так? — Странник, — мягкость голоса обволакивает. Девочка в коротком белом платье идёт по стволу ко мне. Её глаза полны звёзд. — Что ты такое? — спрашиваю, пугаясь своего вопроса. Свежее… Забытое чувство страха пронзает от груди к животу. — Ты опять не готов принять ответ, — она смеётся. — Уходи, странник, этот сон не для тебя. Ты замёрзнешь. Падает снег. Лес ноябрьский и пустой, на нагие кроны нанизано небо. Я смотрю девочке в глаза. Ей так много лет. Её тут нет. И меня нет здесь тоже. Сон меркнет в плавно танцующем снегопаде. За моим окном разгорается заря сентября. *** — Иногда путь — это остановка между двумя ударами сердца, — замечает Осень. Мы сидим на скамейке в саду, вокруг нас почти оранжевый сумрак сентябрьского вечера. Кроны молчат, ветра нет. В руках Осени — чашка с чаем. До меня доносится слабый аромат бергамота. — Путь — и вдруг остановка? — повторяя, стремлюсь понять, но всё равно не могу, точно нахожусь во сне. — Путь — остановка, реальность — сон. Сон — реальность, — Осень поднимается и ставит чашку на скамейку. — Ты хочешь перестать бежать. — Может быть, — отвечаю, потому что ответ нужен, но я его не знаю. — Когда-то ты вспомнишь, — она исчезает, опять оставляя меня в одиночестве. Или это я оставляю её в одиночестве? Когда я вхожу в дом и прохожу мимо висящего в прихожей зеркала, то замечаю, что в волосах моих больше не выделяется белая прядь. Я замираю напротив тёмного стекла, но отражение хранит молчание, и я понятия не имею, что случилось и когда. А главное, каким я должен быть — с белой прядью или же… Без неё. Становится совсем темно. Сентябрьская ночь пеленает город, а я подношу к губам пустую чашку, что всё ещё пахнет бергамотом. И пусть я не выпиваю ни глотка, но касаюсь губами ровно там, где фарфора касалась Осень. Наш невинный поцелуй исчезает во мраке.