365 сказок

Сегодня мне чудится август. Что он такое? Внезапные прохладные ветерки, преждевременно пожелтевшие листья в траве, как-то по-особенному кричащие, точно плачущие, стрижи? Я ощущаю его присутствие, как будто август притаился за поворотом, изредка выглядывая и напоминая о себе, лукаво посмеиваясь и щурясь. И вместе с ним появляются внезапно лёгкие призраки — воспоминания. За изгибом крыш вдруг открывается другой город, где в августе, среди ночной тишины мыши катали орех под половицами, а утром приходилось идти за водой к колонке в соседнем дворике. Из сухой травы в саду вырастают видения холмов, над которыми угасает закат и остаётся только костёр, а тьма вокруг как будто имеет глаза и уши. Воспоминания текут туманными прядями сквозь мир и сквозь сознание, оставляя после себя странный привкус и чувство удивления. Они такие яркие, точно происходящее завершилось лишь мгновение назад, а на самом деле прошло уже несколько лет, много лет. Время среди картин из памяти точно открывает иную свою природу — не последовательную, не проистекающую, а состоящую разом из всех мгновений, собравшихся в единой точке. Мне чудится август. И в каждом окружающем меня предмете вдруг видится история, каждая вещь обретает подобие личности. Порой я ловлю себя на мысли, что к вещам иногда испытываю такое же сострадание, как к людям и животным? А может быть — и куда большее? Не это ли является причиной, по которой и другие часто не в силах выбросить старый хлам? Иногда стоит согреть в ладонях какую-нибудь безделушку, и связанные с ней воспоминания раскроются столь яркой картиной, словно предмет был их вместилищем, хранителем того мига из прошлого, таинственной шкатулкой, к которой оставалось только подобрать ключ. Я чувствую август. Август — как запятая между расцветом и угасанием, как хранящий волшебство и открывающий врата. И сейчас я понимаю, что он перестал ассоциироваться для меня со временем, что указывается в календарях. Где-то в моей душе прорастает извечный август, он исподволь проявляет себя в окружающем мире. Потому-то я так часто замечаю его, он легчайшим бликом скользит среди отражений, таится в тени, едва заметен, лишь если взглянуть краем глаза. Когда-то в детстве — кажется, что почти в другой реальности — с детьми с моей улицы в дни августа мы придумали странную игру. Её суть была в том, чтобы в окружающих предметах обнаружить признак иного времени года, иного мира. Например, отыскать осень или весну в окружающем лете, найти что-то волшебное среди обыденности. Увидеть нечто небывалое в том, что окружает изо дня в день и очень приелось. Порой мы засиживались так до полуночи и дольше, разыскивая эти маленькие и никому до нас не заметные признаки, осколочки и былинки, подтверждающие, что не всё бывает именно таким, каким видится. Мы смотрели внимательнее и находили всё больше, осознавали и включали весь мир в себя, впитывая его жадно и неукротимо. А он… он прорастал в нас, наделяя каждого чем-то особенным. Когда зажигались фонари, мы вглядывались в угасающую полоску заката и видели в ней ещё не сбежавший от нас день, а иногда — тот, что только собирался прийти. Те друзья исчезли, когда путь странника оказался у меня под ногами. Но в то же время, в моём личном августе все они со мной, и мы всё так же можем сыграть в привычную нам игру. Я поднимаю лист, чтобы различить в нём и весну, и осень. Чтобы найти в нём август. Воспоминания текут с той же неотвратимой плавностью. Прошло так много времени с того лета, но до сих пор странно то, что одного из нашей летней компании уже давно нет среди живых, до сих пор непонятно, почему мы все так сильно разошлись, отчего стёрлись из жизней друг друга, будто оказавшись в разных мирах. Узнаем ли мы друг друга? Я не уверен. И только внутренний август хранит их всех. В воспоминаниях та, что покинула нас слишком рано, когда мы все ещё что-то значили друг для друга, по-прежнему рассказывает о своих мечтах. Мы снова держимся за руки — все вместе, вступая в сумерки, проходя привычной дорогой. Мы остались на камнях нашей улицы, в тенях, что расчерчивают по вечерам тротуар, навсегда сохранивший шорох наших лёгких шагов. Я слышу осторожное движение августа среди шороха листвы, колышимой ветром, чувствую его привкус на губах, ощущаю кожей дыхание. Это вовсе не означает, что я тороплю или удерживаю время, перематывая год или мечтая вернуться на несколько недель назад, а может, живу в ином прямо сейчас. Нет... Я просто чувствую собственный внутренний август, который заполнил меня, переполнил меня, перехлестнулся через меня и пролился, насквозь пропитывая эту ночь. В конечном счёте, весь мир вокруг может оказаться созданным чьей-то волей, может превратиться в сновидение, послушное чьей-то фантазии. Он останется субъективным до того самого мига, в который получится отринуть себя, чтобы соединиться сознанием со всей вселенной сразу. Но пока этого не произошло, август будет со мной. И я ему рад, всегда рад. *** Улицы кутает темнота, гаснут один за другим фонари, всюду тишина и никого нет рядом. Только август оказывается так близко, кладёт ладони на плечи, вглядывается в лицо. Он брат мне, в наших жилах течёт одна и та же кровь, и он — передышка между летом и осенью, между тем и другим, грань между закатом и сумерками. Когда мы стоим так близко, я почти растворяюсь в нём. Пусть вокруг нас осенний парк, сентябрьский парк, пронизанный прохладой, забывший фонтаны, усыпанный листвой. Август обнимает меня всё крепче, срастается со мной, и никакому сентябрю уже до меня не добраться. Я закрываю глаза, голову кружит пряный запах, мир качается. Август уводит меня прочь. *** Увидев её, я ничему не удивляюсь, только подхожу ближе. — Отчего ты ушла так рано? — вопрос звучит так, будто я спрашиваю, отчего она не присоединилась к нашей вечерней игре. Вот только это она — не изменилась. Я же… Я… Стал совсем другим, и от детских игр меня отделяют сотни и сотни миров и реальностей и перепутанное, сложившееся в петли время. — Это был не мой выбор, — её облик невесом, словно акварельный росчерк по слишком тёмной бумаге. Я, наверное, сплю, но не тороплюсь проснуться. Она совершенно точно улыбается, но я никак не могу рассмотреть лица. — А чей? — Кто знает, — она пожимает плечами. — Но ты не верь, я хотела… идти дальше. — А теперь? — А теперь я лишь голос внутри твоего августа, только насекомое, застывшее инклюзом. Я… — её лицо становится яснее, вычерчивается чётко, она смотрит на меня слишком серьёзно. Ей никогда не будет шестнадцать. — Меня на самом деле совсем даже нет. Я даже не воспоминание, такой ты меня не помнишь. Я не помню — такой. Внутренний август разливается солнечным светом, и она уходит, оставляя меня с вопросом, на который никогда не найти ответ. Я чувствую, как август касается моей щеки. Пусть так.