365 сказок

Стоило посмотреть на ночной город, и история пришла сама собой. Когда я отошёл от окна, она звучала внутри меня полноценно и ярко. Как будто не было и минуты сомнения, никакого замешательства. Городские огни всё так же горели за стеклом, а рождающиеся образы были полны дыхания осени, лесных шорохов и рассказывали совершенно о другом. В них не осталось ничего городского. *** Дэй родилась в чаще, мать её хоть и была человеком, но давно покинула селенье, лес ей был ближе людских законов. Неизвестно, кто был Дэй отцом. Мать о нём не рассказывала, а он сам никогда не появлялся. Впрочем, Дэй даже не сразу узнала, что бывают отцы. Поначалу она считала, что появилась у матери сама по себе. Не знала Дэй и того, что бывают другие люди. За все свои годы не видела она ни одного. И хоть странно было понимать, насколько она отличается от обитателей леса, но задать вопрос, куда же подевалось её племя, она так и не успела. Казалось, было совершенно нормальным жить только вдвоём, питаться кореньями, ягодами и грибами да мелкими грызунами. Лишь изредка удавалось поймать рыбу или же зайца в силки. Мать Дэй не была слишком сильной или очень умелой, но всё же обучила дочь жить в лесу, и так они существовали из года в год, благо в том краю зимы были совсем не такими суровыми, как на равнинах дальше. Возможно, жизнь Дэй никогда не изменилась бы, но однажды мать не проснулась. Единственное, что Дэй знала очень хорошо, так это смерть. Смерть тех, кто не успел убежать от хищника, смерть тех, кто не был достаточно ловок, хитёр или гибок. Но смерти от болезни и старости Дэй не видела, пусть и узнала её сразу же, едва взглянула в спокойное лицо матери. Ясно было — она никогда уже не увидит восход солнца. Дэй не испытала ничего – ни горечи, ни сожаления, только позже глухая тоска одиночества напомнила о себе. Однако в первые часы Дэй только смотрела и размышляла, насколько на самом деле мало у них различий с другими животными. Вот и мать настиг какой-то хищник, только почему-то не унёс с собой, не повредил тела. Дэй не знала, что делать с ним и даже сердилась на невидимого врага. Что ему стоило завершить начатое? Ведь таков цикл жизни и смерти. Также она понимала, что не может вынести тело из домика и оставить зверью. Это отчего-то было неправильно — кормить падальщиков чужой добычей. Но столь же нехорошей казалась мысль завалить тело камнями. Это не походило на виденное Дэй вокруг, в лесу. Вот она и терзалась сомнениями Огонь Дэй хранила, как учила мать, но и боялась его, хоть никогда не показывала того прежде, и теперь, вспомнив его жадность, решила, что именно такому хищнику стоит отдать жертву. Быть может, он станет ласковым к ней, возможно, не укусит за руку, как однажды случилось. Складывать подходящий костёр пришлось несколько дней. Дэй очень старалась, готовя ложе для хищника. В лесу царила осень, в домике было прохладно, так что тело ещё сохранялось, пусть некоторые насекомые, которых не рассмотрела Дэй, уже попробовали его раньше огня. Впрочем, всё было закончено, и Дэй жгла свой костёр ещё сутки, пока в нём не остались лишь угли. Тогда только она в полной мере поняла, что осталась одна. И что не ела уже несколько суток. Прежде они охотились вместе, теперь лес усмехался, подзывая Дэй к себе. Некому было сопровождать её на первую охоту. Дэй взяла нож и отправилась к ручью — нарезать там аира, чьи корни полюбила за резкий вкус. Так она могла сбить с толку зверя, живущего внутри. Мать звала его голод, но Дэй с детства принимала его за иное существо, зачем-то поселившееся под кожей. Иногда Дэй хотелось воткнуть в него нож, но всякий раз она останавливалась, смутно понимая, что себе она причинит куда больше вреда. У ручья Дэй настигло ещё одно непонятное чувство, пробудилась гнетущая тоска по присутствию кого-то, схожего с ней. И Дэй была озадачена, она считала, что никого такого нет в целом лесу. А есть ли за лесом земли, она не знала, потому что никогда не ходила к опушке. Мать запрещала, а любопытство Дэй было не таким уж сильным, чтобы нарушать прямые запреты. Однако, едва тоска сжала ей горло, Дэй позабыла о голоде. Она сунула в рот горькой травы и двинулась по тропе прочь от ручья. Косули тут всегда ходили на водопой, и Дэй шлось легко, привольно. Она не знала, куда уведёт тропа дальше. Миновав болото, она даже не заволновалась, что уходит много дальше, чем обычно, что её огонь, таившийся в глубине сложенного кое-как из камня лежбища, придуманного матерью, погаснет, не получив порцию дров. Лес скоро стал почти незнакомым, замирал и таращился на неё, словно у каждой тени были глаза. Дэй шла, пока вдруг не поняла, что подлесок стал не таким густым, а косулья тропа давно потерялась, растворившись среди папоротников. Но самое страшное — за деревьями виднелся просвет. Дэй не пугалась тьмы и мрака, в лесу это чаще было убежищем. Свет пугал куда сильнее, даже пламя огня казалось опасным, хоть мать убеждала — он приручен. Что же там, за деревьями, зачем оно там есть? Крадучись, Дэй подобралась совсем близко и увидела долину, заросшую высокой травой. Такой она не видела прежде. Сердце замерло от странных эмоций. Дэй впервые познала глубину и красоту мира, в котором жила. Ведь зверь не смотрит с таким восторгом вокруг, как то может человек, а Дэй, как бы по-звериному ни ощущала себя, была человеком. Захваченная необыкновенностью момента, Дэй выскользнула из-под лесных крон и помчалась сквозь травы, не вспомнив о голоде, страхе, ушедшей матери. Она бежала и впервые смеялась. Ей стало так хорошо, так чудесно… Она споткнулась и упала в мягкость трав, накатила усталость, и Дэй вгляделась в небо, которое никогда раньше не рассматривала с такой тщательностью. Сон пришёл к ней быстро. *** Я поднял голову от листа и задумчиво улыбнулся. Дэй не дорассказала о себе, однако её сон прерывал историю. Я ничего не видел больше. В сердце осталось только чувство ликования, привкус сентябрьского леса и ощущение, что Дэй хранит ещё немало секретов. Девочка-полузверь спала, и с ней вместе уснула сказка. Мне пришлось отложить лист бумаги, подняться и подойти к окну снова. Городские огни почти погасли, ночь была в самом разгаре. Путь до рассвета казался таким далёким, что мне тоже хотелось спать. Как будто я мог подсмотреть сны Дэй, родившейся в лесу. *** А история попросилась на бумагу, потребовала внимания к себе, и я не мог ей не покориться. *** Открыв глаза, Дэй испуганно села, не понимая, где находится. Закат — огненный, ало-оранжевый, растекался по небу, слишком большому, совсем не такому, какое она привыкла видеть. Сердце забилось так быстро, что Дэй обхватила себя руками, испугавшись, будто оно может выскочить. Немногим позже, отдышавшись, Дэй поднялась с травы и огляделась. Лес темнел не так далеко, но казался пугающе незнакомым. Ей больше не хотелось возвращаться туда. Да и кто бы её там ждал? Вспомнив, что мать больше не скажет ей ни слова, Дэй решительно отвернулась от леса, будто именно он был виноват, он отобрал единственное существо, что было Дэй близким. Однако оставаться на открытом пространстве Дэй тоже не желала, потому двинулась к видневшимся на горизонте холмам. Пока закатный свет мерк, уступая место сумеркам, Дэй вырвала из земли несколько корешков и почистила их ножом, нашла куст с полузрелым тёрном, и даже приметила дикую яблоньку — низкорослое деревце было сплошь усыпано плодами. Приободрившись, Дэй набрала побольше яблок и пошла быстрее. В ней внезапно пробудилось любопытство, стало интересно, что лежит за холмами, какие ещё миры скрывал от неё полог леса. Дэй шла всю ночь, по узкой ложбине меж двух холмов перебралась в те края, о которых не могла и помыслить. И замерла, не понимая, что видит. Долина, освещённая утренним солнцем, лежала много ниже, спускаясь террасами, с этой стороны холмы сошли бы за целую горную гряду. Среди расчерченного ровными квадратами возделанной земли пространства было селение. Откуда же Дэй было знать, что некогда её мать убежала именно от этих домов? Дэй уселась на склоне, спрятавшись от ветра за кустами боярышника, и рассматривала, как живут люди. Походившие на неё внешне, повадки они имели совершенно другие, и Дэй насторожилась, испытывая острое чувство восторга, смешанное с настоящей тревогой. Ей нравилось наблюдать, она вновь забыла о голоде, о прохладе, о желании идти. Только одна мысль точно ужалила её: неужели зверь огня был настолько могучим, что, приняв жертву, привёл её к тем, кто так с ней схож? Однако Дэй не спешила сбежать вниз и просить приюта. До самого заката Дэй наблюдала и удивлялась, но всё же решила, что не станет жить вместе с теми, кто обосновался в долине. Она спустилась ниже и обошла селение по широкой дуге, выбравшись в поля. Ей было непонятно, отчего здесь всё растёт так строго, так чуждо, рассматривая растения вблизи, Дэй даже принюхивалась, будто дикая зверушка. Она так долго бродила среди саженцев, что устала, потому выбрала местечко на земле и улеглась, решив поспать и двигаться дальше. Утром проснулась она от звука голосов. — А я говорю, что стоит убить её. Это не человек, а тварь, что прикинулась девкой, тварь из леса. И ничего хорошего такая не принесёт, того и гляди случится неурожай, коровы потеряют молоко, пожар… — Какой ещё пожар? — возмутился второй. — Что ты трус, знает вся деревня. Посмотри на неё — кожа да кости, что страшного может принести такая девчонка? — Смотри-смотри, она проснулась, сейчас зарычит! Дэй села и уставилась на двух мужчин, не понимая до конца, кто они такие и отчего не дали ей поспать ещё. Страшно ей не было, лишь неуютно. Она понимала далеко не все слова, а уж «убить её» вообще не отнесла к себе. Ведь для Дэй она сама была… только Дэй. — Откуда ты? — спросил тот, кто ничего не боялся. — Оттуда, — поняла его Дэй и указала на холмы. — Там… — слова вылетели из головы. — У тебя есть кто-нибудь? — Кто… Мать… Нет, — Дэй нахмурилась. — Смерть. — Бедная сирота, — он протянул ей руку. — Пойдём со мной. — Да она загрызёт тебя ночью, — не унимался второй. Дэй опять не осознала, что «она» — это о ней самой. — Как тебя зовут? — спросил первый, когда Дэй встала. Она была ровно на голову ниже. — Дэй. — Вот и отлично, Дэй, пойдём со мной. Зови меня Карн. Она послушалась, хоть теперь нахлынул запоздалый страх. Деревня приближалась, и Дэй не посмела убежать только потому, что ей показалось это неверным. Ведь её пригласили, а такого никогда не случалось. Звери не умели приглашать. Карн же будто не видел ни её смятения, ни её удивления. Он держал её за руку крепко и сильно, вряд ли она бы вырвалась, если бы даже хотела. Дом его стоял на окраине деревни, был окружён садом, и это соседство с деревьями внезапно успокоило Дэй, точно в душе Карна было что-то лесное. Внутри Дэй почти сразу забилась в уголок на кухне, сжалась в комок, недоверчиво глядя на Карна, но тот лишь улыбался и продолжал расспрашивать и рассказывать о деревне, о том, какие здесь люди, какими холодными становятся ночи. Дэй старалась почти не говорить, отвечала односложно, силясь вникнуть в каждую фразу. Ей прежде не приходилось сталкиваться с тем, чтобы кто-то разговаривал так много и сложно. Она приняла тарелку похлёбки и отказалась от хлеба, ей понравился острый вкус, хоть с непривычки язык и губы щипало. Пока Дэй ела, Карн сидел напротив и рассматривал её. Он точно видел в ней кого-то другого, а может, собственное прошлое. Иногда лицо его неуловимо менялось, и Дэй испуганно замирала, не в силах прочесть этих символов, но всё оставалось спокойным, и Карн не двигался с места, не собирался угрожать ей, не повышал голоса. После сытной еды — такой сытной, которой Дэй не пробовала никогда — её начало клонить в сон. Дэй склонила голову, намереваясь передремать прямо так, но Карн покачал головой. — Нет-нет, за столом не спят, Дэй. Он заставил её подняться и объяснял дальше, хоть смысла она совсем уже не понимала: — Тебе не помешает хорошо вымыться, но пока что ты сможешь поспать и так. Конечно, в спальню мне тебя вести рановато, но вряд ли ты вообще знаешь, что это такое. Вот здесь тебе будет тепло и удобно этой ночью, а завтра мы придумаем, что делать дальше. Верно я говорю, Дэй? Услышав имя, она нашла лучшим кивнуть, пусть многие слова звучали лишь шумом. С матерью они обходились минимумом фраз, всё же в лесу им не нужны были долгие беседы. И вот Карн указал на топчан в углу кухни, и Дэй послушно легла, тут же задремав. *** Снова сон Дэй заставил меня отложить бумагу. Её история, выплетавшаяся так затейливо, никак не хотела закончиться, и мне чудилось в ней что-то опасное. Но это путешествие приходилось отложить до завтра.