365 сказок

Красота скрывается в деталях, в хрупких очертаниях, в сплетении ветвей, в том, как листья ложатся друг на друга осенью, в том, как кристаллы инея покрывают их узорами. Многие незначительные на первый взгляд проявления природы полны прелести и утончённой гармонии — засохшие соцветия и упрямо зеленеющая рядом трава, хрупкие ветви, расчерчивающие кружевом небо. Я поднялся на холм и замер, почти околдованный. Сухая трава, тревожимая ветром, чуть дрожала в наступающем дне, в проливающемся неспешно свете. — Засохшие цветы обладают особенной прелестью, — позади меня раздался голос, но я не повернул головы, потому что взгляд нашёл как раз те самые — поникшие бутоны, утратившие молодость и жизнь в пальцах осени. — Их очарование совершенно необычное, — продолжал некто. — Любоваться свежими, только что распустившимися бутонами легко, ведь это гимн самой жизни. А вот когда они засыхают, — он помолчал, и мне показалось, что иронично улыбался, — это уже соприкосновение со смертью. Если рассматривать их, то можно проникнуться спокойствием от осознания совершенно естественного круга жизни, — ладонь коснулась моего плеча, — переходящего от молодости побегов к пряной прелести засохших цветов, за которыми таится семя как шаг к перерождению. Рядом со мной снова застыл Октябрь. — И на этот раз принёс загадку? — я коротко взглянул на него. — Нет, — он качнул головой. Свет лился с небес, и мы постепенно обретали всё более чёткие тени, а ветер становился сильнее. Холмы тихо пели, просыпаясь. — А что же принёс? — Историю, — и его лицо озарилось улыбкой. — Одну маленькую историю. *** Лишь однажды за весь октябрь, в час, когда рассветные лучи сбегают по склонам холмов, подобно воде, между сухих колосков травы возникает тончайшая фигура. Она танцует, сначала с ветром, а затем, поднимаясь всё выше, с солнцем, пока не растворяется в синеве. Мало кто видел это чудо. В полных октября холмах по утрам нечасто встретишь путников. Уставшие от лета травы, почти утратившие листву деревья и кустарники, ярко горящие ягодами, остаются здесь совершенно одни. Только птицы и звери порой становятся свидетелями того, что, казалось бы, не должно случаться. Лишь однажды за весь октябрь рассвет так наполнен тишиной, что в ней проступает явственная вязь мелодии, которую в иные дни ни за что не услышать. Именно под эту музыку и танцует диковинный призрак. И лишь только однажды на гряде холмов, во время растекающейся по небу светлой зари появился путник. Он был немолод, потрёпан ветрами, и пыль дорог намертво въелась в его волосы, сделав их пепельными. Пусть взгляд его был по-прежнему твёрд, в душе нарастало странное чувство. Он боролся с ним не первый день, не первую неделю, быть может, и не первый год, подгонял себя, заставляя забыть об отдыхе, потому что чувство это было — предвкушение гибели. Когда из-за горизонта показался огненный край, путник замер, вдохнув рассветное сияние полной грудью. Грусть, преследовавшая его, осадила назад, присела за кустарником, как зверь на мягких лапах, и на мгновение путник вспомнил, какая радость лилась в его жилах прежде. Едва это случилось — и слёзы заблестели на глазах. Тогда он услышал мелодию, расплескавшуюся по склонам холмов. Музыка так очаровала его, и он потянулся за верной флейтой, чтобы соединиться с этим утром полностью. Сначала ему пришлось непросто — вплести голос флейты в ритм и чистоту, в нежное звучание, которое больше угадывалось, а не чувствовалось, а затем он разыгрался и двинулся по тропе, навстречу солнцу. И призрак выступил из трав, остановившись перед ним, прервав танец, которому предавался лишь раз в году. Путник перестал играть, удивлённый, но совсем не испуганный. Он видел в тонких полупрозрачных пальцах сухие цветы, и ему казалось, что прекрасней такого букета и не бывает на свете, он рассмотрел длинные лёгкие волосы, вплетающиеся в утро туманом, и решил, что столь едва уловимой и совершенной разом красоты не встречал никогда. Но главное, он понял, что не может уйти, не узнав, кто же перед ним и почему. Он лишился слов, только музыкой получилось заговорить, и только танец оказался ответом. Призрак как будто собирался рассказать о своей жизни, но вместо того каждое движение открывало иные смыслы, куда больше раскрывая тайн из жизни наблюдавшего за ним — за ней — путника. Разгоралось солнце, и призрак танцевала самозабвеннее, а путник играл всё быстрее. Изменялась сама мелодия холмов, искажалась и плыла прочь, разбиваясь о нагие ветви деревьев, расцветая на них бликами всходящего солнца. И наступил такой миг, когда путник потерял ощущение земли под ногами, а призрак взяла его за руку, мешая играть. Ощущение тонких пальцев, сомкнувшихся на запястье, было куда реальнее мира вокруг, куда важнее, чем все пройденные города, оставленные за плечами воспоминания. Это ощущение было важнее и весомее, обещая преобразование, изменение, нечто новое. И путник осознал всю свою усталость, почувствовал, что дорога отпускает его. Призрак улыбнулась с нежностью и повела его вверх, вверх, к распахнувшемуся небу, к сиянию нового дня. Лишь однажды за весь октябрь слышится в холмах музыка, теперь с тонким голосом флейты, и лишь однажды осенью танцует призрак среди сухой травы. Танцует, чтобы встречать путников, которым пора уйти на покой. *** Октябрь смотрел на меня искоса. — Не хочешь же ты сказать, что сегодня — тот самый рассвет? — уточнил я. — Но ведь я не собираюсь завершать свой путь. — Нет-нет, если сегодня и тот самый день, то не для тебя, — он запрокинул голову, смеясь. Отчего-то мне стало удивительно легко, и я помчался вниз по тропе, сбивая высохшие головки цветов. Надо мной расцветала заря.