365 сказок

Неудержимо прекрасный день гас за окном, слишком очаровательный и притягательный, но пронзительно холодный. Стоя на балконе, оглядывая город, я чувствовал, как приходят в движение дороги, как они выгибаются и скрещиваются, готовясь позвать меня и увести прочь, в непонятные и неизведанные миры, к новым и новым дверям. Однако прямо сейчас ни одна не притягивала меня, и красота дня, обрушившаяся на мои плечи с утра, превратила меня в застывшее в светлой смоле солнечного света насекомое. Вглядываясь в знакомые улицы, я видел за ними очертания совсем других городов, я чувствовал, что прямо сейчас звёздные карты путей, проложенных странниками и для странников, внезапно переплелись, наложились друг на друга так плотно, что все реальности смешались в одну или проскользили одна вдоль другой. И то же самое произошло вдруг с временным потоком, вскоре я уже не мог с уверенностью сказать ни где я нахожусь, ни в каком именно моменте я замер. Только свет оставался неизменно прекрасным, лился с небес, растекаясь и высвечивая всё так, что любой, самый простой предмет обретал неповторимую прелесть. И я, слишком застывший, чтобы сорваться с места, созерцал, хотя отчаянно желал хотя бы попытаться запечатлеть увиденное с помощью фотоаппарата. Свет тёк по крышам, бликовал в окнах, окрашивал небеса, и сердце моё отвечало ему, билось неровно, пока компас восторженно — и настороженно — молчал. — Ты ждёшь меня? — знакомый голос раздался из-за спины, и я не смог повернуть голову, чтобы взглянуть в лицо. — Ничего не жду, — пожав плечами, я усмехнулся. — Но тебе — рад. Отец приблизился и встал так, чтобы я мог видеть его лишь краем глаза. — Вижу, что происходит, — и замолчал, будто этого было достаточно. Свет словно бы стал ещё ярче, окутал нас обоих, и больше не было города, а только сияние, в центре которого мы замерли в напряжённом внимании. — Что происходит? — спросил я. — Трансформация, — отец улыбнулся мне тепло и открыто. — И мир тоже меняется. — Который из? — Все разом. — Отчего? — Так должно быть, — он дёрнул плечом. — Нет особой причины для того, что обязательно должно происходить. — Значит, обязательно должно? — Разве не об этом всякий раз говорят тебя гости, которые подталкивают Колесо года? — он выступил вперёд и развернулся ко мне. Мы встретились глазами. — Почему тебе не нравятся изменения? — Не уверен, что они к лучшему? — я поймал его руки. — Ты сам знаешь, что они мне не по душе далеко не всегда. Он кивнул, но в его улыбке проскользнула печальная нежность. — На этот раз они будут такими, как захочешь, — прозвучало обещание. И я снова стоял на балконе, а свет разливался над городом, и до заката оставалось ещё достаточно времени, чтобы добежать до холмов. Я собрался немедленно. *** Мир менялся неудержимо, и даже дорога на холмы оказалась слишком длинной, но сияние небес оставалось всё таким же пронзительно ясным и ноябрьским. Я был рад ему, потому отмечал изменения машинально. Однако стоило мне взойти на первую гряду, как осознание обрушилось подобно потоку света — реальность изменилась полностью и неотвратимо, теперь всё было немного не так. И я не мог бы поручиться, что это хорошо, не сказал бы, что это плохо. Изменения оказались чересчур значительными и почти незаметными разом, чтобы можно было как-то их определить. Я стоял среди сухой травы, на первой ступеньке ноября, и светлое голубое небо обрушивалось на меня, растекаясь светом по радужке. *** Мне пришлось возвращаться в сумерках, и улицы причудливо менялись — я никак не находил нужную. Я не узнавал миров, которыми шёл, скользил между потоков фонарного света, то вдыхая влажность дождя, то чувствуя горьковатый запах осенних костров. Я скитался из реальности в реальность, хотя ни в одну из них не попадал через дверь. Миры не разошлись, грани сложились друг с другом, я бродил в одном и том же кристалле, а дробившееся сияние всё кружило и кружило меня, снова и снова, опять и опять. Наконец передо мной встал мой дом, я узнал его, хотя что-то изменилось и тут. Взойдя на крыльцо, я толкнул дверь, хотя она всегда открывалась наружу. Дверь поддалась со скрипом, и меня обняло теплом, золотое свечение заманивало внутрь. Я отступил, качнул головой, не соглашаясь, вокруг снова всё вспыхнуло — мир стёрся, я стоял в сиянии, и ничего более не было. *** Чистое небо сияло светлой бирюзой и чуть золотилось, начинался ноябрь, и солнечный свет обрёл удивительную чистоту и прозрачность. Я стоял на балконе, ничего не помня, ничего не желая, ни о чём не жалея. Замер, не в силах двинуться. Ни один мир не звал меня, но перед глазами текли они все, ни одна дорога не требовала внимания, но в скрещении улиц внизу я видел все дороги, все пути, которыми некогда шёл. Не было времени, временной поток перестал быть потоком, прошлое и настоящее смешались, став единым целым. Я впитывал ощущения, я сам стал лишь ощущением, и меня ничуть не тревожило это. Всюду разливался удивительный свет, обращавший каждый предмет в совершенство. И я улыбался, мне было так легко. — Всё меняется, — отец положил ладонь мне на плечо. — Всё уже не такое, как прежде. — Ведь нет никакого прежде, — заключил я. — Нет ничего, что было раньше. Потому что нет никакого раньше. — Но ведь будет, — он улыбнулся лукаво. — Не будет, потому что и будет прямо сейчас нет. Да и сейчас, похоже, тоже. Он засмеялся, и я тоже не сдержал улыбки. Мы стояли в сияющем свете, и отчего-то это было так, как необходимо, хотя, кажется, и ощущение необходимости куда-то исчезло вместе с другими понятиями. Всё менялось, оставалось прежним, совершенно не походило на то, каким было когда-то. И вскоре ни города, ни балкона не осталось, только травы шуршали вокруг, трепеща под ветром, только закат проливался в небеса, расцвечивая всё мягкими красками. Отец отступил и почти сразу исчез, хотя я продолжал ощущать его внимательный взгляд. Впрочем, сейчас я не знал, о чём говорить с ним. На какое-то время я утратил желание складывать слова в слишком лёгкие и пустые фразы. Я верил закату, я отчего-то верил открывающемуся заново вееру миров, а потому улыбался. И дороги, тысячи дорог сразу, пели и звали меня сорваться с места. Я зажмурился, выжидая. Свет точно пролился сквозь меня тоже, был внутри меня, под веками осталось жить сияние. Когда же я вновь открыл глаза, передо мной развернулась арка. Дверь. Она висела над землёй, оставаясь приоткрытой, и я решительно повернул тяжёлую медную ручку. Новая реальность пригласила меня к себе, встретила влажным ветром и теплом. Я вышагнул из ноября куда-то ещё, а пронзительность и сияние остались позади — угасать в костре заката. Всё изменилось. Всё осталось прежним. Изменился я сам.