365 сказок

Зимние ночи в этом мире тянутся так долго, словно им нужно время, чтобы скрыть в темноте следы волшебства. Если в такую ночь долго всматриваться в рисующую неведомый танец метель, в мерцание фонарного света на пологих склонах выросших за несколько часов сугробов, то можно заметить замысловатые знаки. Это и есть тайный язык, на котором общаются между собой чудеса. Если приложить ладонь к прозрачному стеклу, на котором растут и выплетаются ледяные картины, и подождать, пока холод не схватит тёплый отпечаток ладони, то можно коснуться магии, щедро разлитой в зимнем воздухе. Я не первый раз оказывался на этой равнине, в кружении снега. По-своему влюблённый в этот мир, я почти всегда грустил от того, что в такой снегопад никто здесь не смотрит в небо, никто не видит, как причудливо клубятся снеговые облака, завиваются и бегут, бегут, гонимые небесным пастухом — отара пепельно-серых косматых чудищ. Привольные поля небес, тёмные и усыпанные цветами звёзд, скрываются за спинами этих по-своему забавных монстров. Никто здесь, кроме, возможно, странников, таких, как я, не замечает, что в самой гуще, где облака взвиваются вихрем, вырастает в ночи сияющий замок, чьи башни устремлены даже не в небо, а далеко за его пределы — в самое сердце Вселенной. *** Я вспомнил о той реальности совершенно случайно. За окнами стлался ноябрьский туман, и я, выключив свет в комнате, оставил только тихую музыку, когда подошёл к окну и, распахнув сдерживающую ноябрьскую ночь за пределами дома створку. Внезапно память заставила меня оказаться посреди ветра и метели. Снежный вихрь готов был подарить крылья, вычертить дорогу, по спирали поднимающуюся выше и выше, в беспределье небес. И сквозь ноябрьский туман я ощутил, что можно подняться по ней и добраться до высокой арки ворот, войти в окружённый крепостными стенами просторный двор, а оттуда прийти к сердцу замка — в сад, где листья, цветы и травы сплетаются причудливо и сияют неярко, переливаясь холодным блеском. Закрыв глаза, вслушиваясь в мелодию, ткущую вокруг меня новую реальность, я представил, как среди этого волшебного сада рождаются и вызревают семена чудес. Здесь, в потаённых местечках, выстланных голубоватым мхом, лежат до поры до времени сосуды, вмещающие души магических созданий. Тут просыпаются феи, открывает глаза волшебный народец, отсюда слетают в иные миры драконы. Моё мысленное путешествие привело меня к фонтану, неумолчно щебечущему среди разросшихся кустов роз. Водяная пыль окутала прохладным туманом, и из него, из блеска звёзд, из тончайших прядей лунного света возникли единороги, хранящие в сердцах идеальные миры. Они сорвались с места и понеслись сквозь меня… Полузаметной тропинкой я прошёл сквозь сад и поднялся по лестнице на галерею, полную хрустальных зеркал, чтобы увидеть, сколько миров скрещиваются в этом замке, сколько нитей сплетаются в едином гобелене судеб. Каждый странник нашёл бы здесь свою дорогу, каждому открылись бы тысячи тысяч дверей. Все зеркала сияли серебряными оправами, усыпанными холодно сияющими драгоценными камнями, но эти рамы обрамляли собой то, что гораздо дороже, то, чему не сосчитать цены ни в одной из реальностей. Ведь зеркала — и окна, и двери. И владея ими, можно собрать власть над всем веером миров, вот только матово блестящие стёкла внутри красивейших рам не так просты и не подпускают к себе тех, у кого недостаточно чиста душа. Только странникам позволено владеть ими в полной мере — и то лишь для путешествий. Вокруг меня разливалась ноябрьская прохлада, но я видел, как прохожу в мир, полный сапфирового света, как будто застывший в центре драгоценного камня. Там нет и никогда не было никого из людей, но множество животных — разных, причудливых, чьи облики невозможно описать или нарисовать, но силуэты их стройных и сильных тел будут являться в тех снах, где лишь полёт и восторг. Сквозь зеркало, чья прозрачная поверхность отливает пурпуром, я проникал в самую суть пламени, в мир, где навсегда и навечно небеса вместили все цвета уходящего солнца, все тонкости переходов: лилово-фиолетовые облака, розово-алые и золотые знамёна зари, персик и пурпур, кровь и прозрачность закатного неба. Здесь голоса ветров, что гуляют над степью и морем, голоса бескрайнего простора, песни Вселенной. И я слышал голос этой реальности так ясно, так чётко, что едва не начал напевать в такт. Мерцающее изумрудом зеркало содержит в себе мир, полный лесов и озёр, в которые даже днём смотрятся звёзды. В царстве дриад, среди зелёных ветвей и сплетения лиан, среди мхов и опавшей листвы, среди душистых трав и разросшихся кустарников, можно узнать о том, что такое бессмертие. И я бывал там, но память не сохранила секрета, ведь все странники так или иначе и сами являются ключами к бессмертию. Мне был не нужен чужой рецепт… На галерее, что звала меня уйти из ноябрьской ночи, много зеркал, не хватит всего времени мира, чтобы обойти их все. Очарованный путник может бродить от одного к другому вечность, пока не встретит то самое, что откроет путь к миру, где прячется его истинный дом. И всё же даже после этого останется немало зеркал, к которым путник подойти ни за что не успеет. И я приходил туда не раз, но не видел и половины чудес. С галереи другая лестница ведёт в зал, сквозь окна которого смотрит в замок космическая бесконечность. Галактики, солнца далёких планетных систем, кометы, чёрные дыры, астероидные поля… В этом необыкновенном месте можно ловить их в ладони и долго рассматривать, не сознавая истинного масштаба ни самого себя, ни этих чудесных осколков мироздания. Я приходил и касался сути звёзд, а потом забывал, чтобы вновь найти сюда дорогу. Миновав полный мерцания звёздной пыли зал, можно выйти на смотровую площадку башни, высоко вздымающейся над сплошными полями облаков. Сначала они покажутся холмами и горами, потом — волнами сизо-белого моря, а затем наконец станут ясны очертания каждого из чудищ, на чьих спинах и вырос этот удивительный замок. Смотровая площадка порадует не только взгляд: сотни тысяч звуков только и ждут того, кто сложит из них симфонию. Они будут повиноваться каждому взмаху руки, зазвенят, запоют, и играть с ними великое удовольствие. Сплетаясь между собой, они расскажут историю миров, сказки о Вселенной и, конечно, споют о любви и смерти, о том, что одна не кончается, а второй не бывает. Есть только дверь, дверь, за которой начинается новый путь. Среди ажурных мостиков, что соединяют башни замка, танцуют гибкие и чуткие к ритму танцовщицы. Их пляски удивительны и сложны, мало кто сможет повторить всё совершенство их движений. Каждая танцовщица раз в сотню лет спускается в мир, где отдаётся своей извечной страсти, даря многим и многим людям радость. Я знал их имена, но ноябрьский туман отобрал их все до единого, и память перестала отвечать мне в тот миг, когда я захотел отыскать хоть какое-то. Я вспомнил, что на одной из крыш необыкновенные разноцветные птицы щебетали мне на разные голоса, выплетая удивительные мелодии. Каждая из них раз в сотню лет падает в какой-либо из миров, чтобы отдать свой голос самому достойному. Проживая в чужой груди и распевая чужими устами, она рассказывает то, что знает лучше всего — сказки о чудесах и совершенстве Вселенной. Качнув головой, я вновь оказался в ноябрьской ночи, во влажности и прохладе, в стылом предощущении подступающих холодов. Воспоминания схлынули, точно были лишь странным сном, который пришёл вместе с дыханием тумана. Однако стоило мне всмотреться в клубящуюся массу, как я увидел там проблески метели, звёздное сияние, мягкие переливы хрустальных зеркал, рассмотрел причудливо перевитые между собой ветви, услышал голоса чудесных птиц, заметил хрупких танцовщиц и неведомых зверей, в чьих глазах мелькало отражение встающего и заходящего солнца. Ноябрьская ночь скрыла от меня замок, в котором рождаются чудеса, и я улыбнулся, отходя от окна. Так ли важно, что сейчас я не перешагнул порога?.. Туман тёк по улице, качая в ладонях звёзды фонарей, а в моей груди разрастался покой. Это и было самым главным чудом. Разве нет?