365 сказок

Ноябрьские дни — сумрачные, с низким, кажущимся пустым белым небом, как будто сделанным из загрунтованного картона, — нависли над городом. Ощущение времени в них совершенно теряется, потому что свет и на рассвете, и в обед, и на закате одинаково монотонен и тускл, а ночь — упавшая внезапно тьма. Никаких красок, никакого солнца, только по ночам небосвод отливает оранжево-красным, болезненным и диковатым. Отблеск больных простудой фонарей, отсвет города, который никогда не спит. В реальности, некогда бывшей для меня единственной — осень и сумрак, промозглый ветер и сырость. Я люблю её и такой, я и такой люблю осень, но всё же иногда очень хочется бежать из ноября. Особенно если в парке деревья качают пустыми уже ветвями, если под ногами разливается дождевая влага стылыми зеркалами, в которых утонула листва. И я устремляюсь в другие миры, но наибольшей удачей считаю, если дверь открывается в тот, что мне давно знаком. Там поют травы у ручья, а чайные розы усыпаны росой, и, когда утром солнечные лучи касаются их несмелыми пальцами, кажется, что это янтарь. Солнечный свет пронизывает всё вокруг, он такой весомый и такой лёгкий одновременно, будто в нём можно купаться, точно он течёт, подобен реке, пусть от него вовсе нельзя промокнуть. В том мире, возможно, совсем крохотном, я никогда не встречал ничего, кроме июня. Из ноября окунуться в июнь… Иногда именно это необходимо заплутавшему страннику. *** Начинается дождь, и уже не жёлтые листья угрюмо мокнут, становясь символом утраченного времени. Сырой воздух проникает под куртку, пробегает мурашками по позвоночнику, и я невольно ускоряю шаг, словно из ноября можно выйти, как из комнаты. Парк приближается, и в нём никого, совсем никого нет, кроме дождя. Мокнут лавочки, лаково блестят в наступающем сумраке, разгорается фонарный свет. Я же замираю у фонтана, который уже укутался плёнкой и терпеливо ждёт зимы. Я жду дверь, чтобы действительно выйти из ноября. *** Начинается дождь, но солнечный свет никуда не исчез и тысячи радуг рассыпаются в воздухе, свежестью дышит весь мир вокруг. Переступая порог, я не оборачиваюсь, из объятий одного дождя уходя в объятия другого. Июнь сменяет ноябрь, забывая о календарном порядке. Я спускаюсь по ставшей скользкой тропинке к дому, стоящему на берегу ручья, поднимаюсь на террасу и замираю, глядя на сад, в котором розы умываются под струями ливня. Слишком тонкая пелена облаков не рассеивает свет, а даёт ему устремляться к земле яркими лучами, каждая капля в них сияет алмазом. Полюбовавшись на это, я вхожу в небольшую прихожую. Этот дом знаком мне так давно, что впору было бы назвать его своим, однако я бываю здесь не слишком часто. Здесь хранятся воспоминания, будто за прозрачным стеклом на полках, хотя на самом деле нет ни полок, ни стекла, только добротная деревянная мебель, немного скрипучая, капельку рассохшаяся. Я прохожу по коридору, оставляя влажные следы в пыли, замираю у входа в гостиную. Солнечный свет падает сквозь окно, едва скрытое за прозрачностью штор, дождь почти закончился, только редкие капли золотятся на стекле, отчего кажется, что сам воздух в доме стал влажным. В этой гостиной некогда что-то случилось, но я не знаю и не помню ничего об этом. Просто всякий раз останавливаюсь и пытаюсь угадать. Может быть, это важно. Июнь зовёт меня в мансарду, и я отворачиваюсь и направляюсь к спрятанной в глубине дома лестнице. *** Пока ноябрь разворачивает белые крылья над городом, окружённым холмами, я смотрю июню в глаза, остановившись у полукруглого окна. Долина, заросшая кустарниками и цветами, утыкается в яркий лес, и мне видно, как широко, как высоко выгнулся небесный свод. Наверняка этот июньский мирок совсем мал. Никогда я не задумывался об этом, но сейчас почти готов взять его на ладонь, как иные сферы, гостящие порой в моём доме, замершем среди ноября. Фантазия увлекает меня, выстраивает картины, и я уже вижу, как выношу уютный июнь, заключённый в шар, в ноябрь, полный промозглости и серо-ржавого. В какой-то миг обе реальности становятся едины — как сон, как явь, как единение. Дверь открывается незаметно, и вскоре я стою на крыльце собственного дома, в ноябрьской тьме. В ладонях моих светится июньский мир. *** Сфера кружит под потолком, сияя так мягко и нежно, что ноябрьская сырость прячется в уголках. Пока заваривается земляничный чай, я всматриваюсь в заплаканное стекло, в котором дробится фонарный свет. — Решил забрать личный июнь с собой? — возникает из тени Чефировый кот. — Но если он личный, — поворачиваюсь к нему, — разве он не всегда со мной? — О, у странников это может быть отдельный мир, которому место среди остальных, — он смеётся. — А теперь твой будет жить здесь? — Возможно. Сфера опускается ниже, и Чефировый кот провожает её заинтересованным взглядом, но молчит. Я разливаю чай на две чашки, и только после этого его голос снова нарушает тишину: — Я пришёл к тебе за сказками, есть такие? Пожав плечами, я снимаю с полки пачку отпечатанных листов. Ещё вчера мне захотелось отпечатать все разом. Чефировый кот кивает, обращаясь на миг в человеческую форму, чтобы спрятать всю пачку в необъятный внутренний карман пиджака. — Зачем тебе? — спрашиваю, понимая, что эта распечатка уже ко мне не вернётся. — Это же путеводитель, — улыбается он. — Прогуляюсь. Июньская сфера спускается к столу, пролетает между чашками, и мне отчаянно хочется снова окунуться в её тепло. — В последние годы ты слишком часто бежишь от ноября, — замечает Чефировый кот совершенно серьёзно. — Стоит ли? Вдруг именно там тебя ждёт нечто важное? Как жемчужина в устрице? Отвечать мне нечего, потому я поднимаю чашку. Он неодобрительно качает головой. — Странники… Так увлекаются бегством, что считают это за норму. И я знаю, что он прав, но в то же время… разве я скрываюсь и убегаю от ноября? *** Сфера с заключённым в неё июнем отлетает к стеклу, отражаясь в ноябрьских слезах. Два мира сливаются в отражении, и я тону в них обоих. Мне кажется, что я перестаю существовать, растворяюсь, становлюсь каплей, скатывающейся по поверхности стекла. И это ощущение отчего-то уютное и простое. Закрыв глаза, я позволяю себе в нём забыться. Ноябрь принимает меня, июньский отблеск становится мягче, почти исчезая, впрочем, ничто уже не тревожит. Небо над городом — точно знаю — проясняется, ветер прогоняет плачущие тучи, качается в фонарном свете на увешанных каплями ветвях. Завтра будет солнечный день, утром придёт яркий рассвет… Когда я открываю глаза, рядом никого нет — ни июня, ни Чефирового кота. Только две полупустых чашки с земляничным чаем да чёткое понимание, что завтра наконец-то настанет хорошая погода.